– Очень вам сочувствую, – затараторил Хлюппе. – У меня картину украли. Здесь полиция. Сказали, не будут заниматься… Просто тут такое дело… Но, может, если, вы, только…
Тихон взорвался:
– И правильно, не будут! Война на носу! А? Отто Каквастамович! Что, мировой шедевр украли? Нет ведь, мазню какую-нибудь!
– Ромуальдович… Да, шедевр. Но, господин инспектор… Тихон Андреевич, дело не в украденной, а в новой картине. Как вам объяснить…
– Я вам зачем, объясните, лучше. – Тихон постучал чубуком по пепельнице. – Меня вот-вот уволят… Переведут… Ай, это не ваше дело!
– Понимаете, господин… Или как правильно? Тихон Андреевич, вместо украденной, воры выставили другую картину. Старую-то обещают найти. Но новая… К ней народ просто валом валит.
– Вы что, шутите? – Тихон не скрывал негодования. – То есть вам подкинули… Не знаю… Обменяли один шедевр на другой? Да ещё более ценный? Так, что ли, по-вашему?
– Выходит, так, – еле слышно подтвердил старик.
– Бред, но допустим. От меня-то что требуется? – Тихон ткнул себя пальцами в грудь. – Найдут старую картину, и с новой прояснится. Чего вы ещё хотите?
– Они надо мной смеются. Ваши коллеги…
– Не удивлён…
– Я хочу найти художника. Понимаете? Ваш начальник мне сказал, что вы как раз…
– Так, стоп! – Тихон выставил раскрытую ладонь. – Хватит!
– Молчу…
Тихон разворошил стопку бумаг, взял карандаш и прижал локтем мятый листок.
– Как вы сказали? Хлюппе… Я записываю. Улица Дружбы народов. Ждите, я перезвоню.
Тихон утопил рычажки и резко отпустил их. Через секунду шумы в трубке вытянулись в длинный гудок. Палец по старой привычке накрутил номер. Строгая телефонистка соединила с начальником уголовного розыска.
– Гавчус! – рявкнул Тихон. – Ладно, ты меня уволил или там, не знаю, перевёл в военную полицию, но издеваться над собой я не позволю!
– И тебе, Хок, доброго здоровья! – Гавчус кашлянул. – Слушай, не начинай. Уволил – не уволил. «Милитари» тебя не спешат брать перед… Ну, сам понимаешь.
Елейный голос шефа разъедал уши.
– Гавчус! – Тихон погрозил телефону пальцем. – Что за хмырь с картинами мне звонил? Ты его подослал?
– Хок! Успокойся! Ты же упустил «Концерт» Вермеера, помнишь? А его тридцать лет ищут, сам знаешь. Вот и займись пока этим… Хлюпиком.
– Гавчус, что за дурацкая месть?
– Тем более, Хок, за него просил премьер-министр. – Тон Гавчуса резко изменился: – Или хочешь в действующую армию? Вслед за сыном.
– Шты? Ах ты… – Тихон глубоко вдохнул, но запутался в обрывках фраз и хлопнул ладонью по рычажкам телефона.
– Гад какой, а! – Тихон покрутил пальцем около телефонного диска, вспоминая номер Хлюппе. – Вот и пошёл он к чёрту! Это не сотовый, входящих не запоминает!
Электронный будильник тревожным оранжевым светом показал половину двенадцатого. Радио за стеной бойко чеканило очередную политбрехню. С тех пор, как сына призвали, жена не пропускала ни одного выпуска новостей. Тихон окунул трубку в продолговатый кисет. Мягкое шуршание тонкой кожи и аромат нарезанного соломкой табака уняли бурление мыслей. «В школе Гавчус такой сволочью не был, – Тихон посмотрел на окно. – Пока время есть, надо наклеить бумажные кресты на стёкла. Или скотчем. Но терпение у него ангельское. Не знаю…»
С певучим скрипом отворилась дверь. Жена в мятом чёрном платье и с приёмником под мышкой подошла вплотную к Тихону и уставилась ему в глаза. Он взял приёмник, поставил его на стол и потянул жену за локоть. Но она упёрлась ладонью Тихону в грудь:
– Ты же мог сделать Лампику бронь!
– Не мог. Не мог! Сто раз уже говорили!
– Позвони Гавчусу! Попроси вернуть Лампика!
– Гавчус такие вопросы не решает.
– Он вхож к премьер-министру.
– Позвони, да позвони Гавчусу. Да пошёл он, Гавчус твой!
– Тебе совсем плевать на сына?
– Мне? Это тебе… Это ему плевать на меня. Он же не слушал меня. «Буду художником! Буду художником!» – Тихон широко размахивал рукой.
– У мальчика талант!
– Видел я его талант: мазня – мазнёй.
– Да ты даже не поинтересовался ни разу, где его мастерская! Что ты видел?!
– Он мне показывал как-то наброски. Белеберда. Что за художник, если не может передать всё как есть. Хотя… Да и зачем это надо, вообще?! Есть фото, сканеры и там… не знаю.
– Позвони Гавчусу, Тиша! Попроси вернуть Лампика.
– Ну, к чёрту! – Тихон отвернулся, сунул в карман пачку сигарет и зажигалку.
У двери он остановился, вернулся к столу и взял листок с адресом галереи. В холле Тихон оглядел себя и укоризненно покачал головой: «В пижаме было бы солиднее». Стряхнул с джинсов невидимую пыль, но ни чище, ни новее они не стали. Тихон обул высокие берцы с красным отливом и, накинув кожаную куртку, вышел из квартиры.
***
Галерея Хлюппе занимала старинный двухэтажный, недавно отреставрированный, особняк из белого кирпича. Стеклянный портал вместо крыльца смотрелся вставной челюстью в старушечьем рту. Над порталом колыхался белый транспарант с красной надписью: «Гирия А.З. Параллели исторического гиперреализма». Около пластиковых дверей роились алчущие утончённой красоты. Пёстрая очередь, питавшая толпу, огибала здание и терялась за поворотом улицы Дружбы нородов метрах в трёхстах от входа в галерею.
– Куда прёшь! – зашипел толстый мужик, толкая Тихона.
– Шаг назад! Бегом! – Тихон сунул толстяку в нос полицейский жетон.
– Уехали же вроде. Только пускать начали, – недовольно запричитал мужик, отступая: мол, назад – так назад.
Над толпой возникла седая голова с огромным горбатым носом. Она плыла против людского потока и блеяла:
– Тихон Андреевич! Сюда! Сюда! Это я, Отто… Простите! – Хлюппе то и дело извинялся, наступая на ноги посетителей.