Таежников. Не обижайся, я тебя люблю. Пустяки, брат. Что ж… разве взглянуть на эти стены, проститься с ними… выйди сюда, Егор.
Выходит на середину, осматривается задумчиво; Монастырский также.
Монастырский. Бедность!
Таежников. Печальное и темное жилище: воздух тяжел, как в склепе, и так мутен этот нищенский свет! А живут… (Задумывается.)
Монастырский. И ты жил.
Таежников. Да, жил.
Монастырский. А пройдет время, и все это, печальное и темное, станет в воображении, как милый призрак… Вот тут мы в стуколку играли, когда они вошли…
Таежников (усмехаясь). А вот тут, на полу, я пьяного Горожанкина полотенцем связывал, а он меня за палец укусил… Идем!
Идут в маленькую комнату. Монастырский сзади.
Монастырский. Миша!.. Нет, я о личном (смущаясь)… хочу я у тебя совета попросить. Видишь ли, в чем история: приглашают меня на зиму в провинцию, и знаешь, того… в оперу!
Таежников (радостно). Да что ты! Это история!
Монастырский. Кха… да, история. Неважная, конечно, опера, провинциальная, но после моих подвигов в саду «Кинь-грусть» это – как бы тебе сказать – карьера, да. Пустяки, в сущности: импресарио один меня увидел, когда я Ахилла выкамаривал. (Поет.) Я Ахилл-хил-хил[28 - Я Ахилл-хил-хил… – начало куплетов Ахилла из оперы-фарса Ж. Оффенбаха «Прекрасная Елена», чрезвычайно популярной в конце 1860-1870-х гг.]…
Таежников (взволнованно). Не балагань, пожалуйста. Так вот как, а?
Монастырский. Пока царей и жрецов буду петь: он нашел во мне этакую величественность; и походка, говорит, достаточно журавлиная…
Таежников. Оставь! (Ходит, поглядывая на скромно Сидящего Монастырского.) Так вот как! Ах ты, рожа! Да, да, конечно – и ты отсюда, и я. И вдруг… пройдет десяток лет и… (Останавливается перед Монастырским.) Егор, ты воображаешь?
Монастырский(тихо). Воображаю.
Счастливо и задумчиво улыбаясь, смотрят друг на друга.
Таежников (тихо и вдумчиво). Ах ты, рожа!..
Монастырский(расплываясь в улыбке). Мы уж вчера и договорчик смахлевали, я уж и денег на фрак взял… (Хватаясь за голову, как от зубной боли.) Миша, подумай: я – во фраке!
Смеются.
Что будет с капитаном, когда увидит!..
Таежников (смеясь). Да, я думаю! (Что-то вспоминая.) Да, с капитаном… я ведь с тех пор его и не видал. А что Татьяна Тимоф… Таня, я и ее что-то не вижу?
Монастырский. Ее я видел сегодня… ничего. Здорова. Вчера я их с Полиной видал.
Таежников. Ну – идем.
Монастырский(медлит). Идем, брат, идем… (Смотрит на большие серебряные часы-луковицу.) Двадцать две минуты пятого, рано еще.
Таежников (с любопытством, протягивая руку). Покажи часы.
Монастырский. Нет, это старые, выкупил вчера. Еще отцовские, ты их знаешь.
Таежников. Да, знаю… Ну… что ж ты? Чего ты мнешься?
Монастырский. Не осуди, Михаил, не выслушав, будь справедлив! Я всегда был твоим вернейшим и преданным другом и, ежели я решился… или, вообще, невпопад, то… Составили мы тут один заговорчик против тебя, хотим уловить вашу милость в некоторые сети…
Таежников (хмуро). Кто это: «мы»?
Монастырский. Да вот Татьяна Тимофеевна, я и… еще одна особа.
Таежников (хмурясь сильнее). Что это еще за особа? Ну?
Монастырский. Не хмурься. Миша, мне ужасно больно, когда ты начинаешь хмуриться и на лбу у тебя эта печальная складка… зачем она теперь? Помнишь, что я говорил тебе про солнце? Вот оно и взошло, и это грех, Миша: не улыбнуться навстречу божественному светилу! Вспомни притчу о тех, кто на брачный пир явился не в праздничных одеждах…[29 - …притчу о тех, кто на брачный пир явился не в праздничных одеждах… – евангельская притча (см.: Евангелие от Матфея, гл. 22).]
Таежников (усмехаясь). Ты уже и о притчах? Праздничные одежды? Это что же значит: что и я должен заказать себе фрак?
Монастырский. Не шути, Михаил. Я серьезно.
Таежников. Да и я серьезно. Ты о Раисе эту притчу?
Монастырский. Да. Извини, Миша. Но мы, брат, убедились… совершенно и глубочайше убедились, что это такая верная, такая преданная любовь, такая… Было бы грехом и безумием…
Таежников (нетерпеливо). Да кто это «мы»?
Монастырский. Татьяна Тимофеевна и я. Извини, Миша.
Таежников (почти кричит). Да ты с ума сошел – ты бредишь? При чем тут Татьяна Тимофеевна? Что за нелепость! И откуда она знает про эту «верную и преданную» любовь?.. Таня никогда не говорила этого вздору!
Монастырский. Да, не говорила, но они давно уже… переписываются и даже видаются. Они друзья теперь, Миша… не смотри так!
Таежников. Генеральская дочь?
Монастырский(горячо). Пусть, пусть, Миша… ну да, генеральская дочь и все такое – но будь справедлив! Если бы ты видел своими глазами, как я, если бы ты видел эту генеральскую дочь, когда она, со всей своей гордостью и красотою, на коленях умоляла Таню о прощении… Что это были за святые слезы, Миша! Она руки ей целовала, она билась у ног ее… у ее стоптанных башмаков, как… как… Эх, Миша!
Таежников. Дальше!
Монастырский. Ой, будь справедлив, Михаил! Ой, не погреши! Ты знаешь ли, что Таня вот уже полтора месяца бросила свое проклятое и гнусное ремесло, – ты знаешь это?
Таежников (упавшим голосом). Нет, я этого не знал. Погоди. Жил рядом и не знал, и думал…
Монастырский. Да вот – жил рядом! Я не упрекаю тебя, Миша, у тебя и своих дум было достаточно, но…
Таежников. Как же они живут? Горожанкины?
Монастырский(восторженно). Да Раиса же! Раиса же Филипповна и денег дала, и все устроила, и теперь Таня навсегда обеспечена и счастлива… ах, Михаил, ведь это воскресение для бедной девушки!
Таежников внезапно сильно бледнеет и наступает на Монастырского.