Повесть о Пустом Постаменте

Сверхпослезавтра
Леонид Бабанский

Современная драматургия. Пьесы для театров, склонных к экспериментам, обращённых к наиболее заинтересованной части зрительской аудитории.

Глаза голубой собаки

По рассказу Габриэля Г. Маркеса

Чья-то спальня. Тахта, на ней человек под одеялом. Туалетный столик, зеркало. Тусклый свет керосиновой лампы под абажуром. Девушка в лёгкой ночной одежде, стоя неподвижно, греет тонкие белые пальцы над стеклянным колпаком. Тени дрожат на её лице. За окном вспыхивают зарницы. Слышны тревожные аккорды.

Спящий вдруг поднимает голову, отбрасывает одеяло.

Встаёт, завернувшись в простыню. Неуверенно, словно боясь спугнуть видение, приближается к ней, долго рассматривает её, как рассматривают статуи.

ОН. Это ты. Мне чуть не каждую ночь снится эта комната. И лампа. И каждую ночь я встречаю здесь тебя. Девушку с тревожными глазами. Да. Именно тебя я вижу каждый раз, переступая грань яви и сновидений. Это ты. Это ты!

Девушка неподвижна. Он закуривает. Садится, откинувшись на спинку стула и балансируя на его задних ножках. Продолжает её рассматривать.

ОН (произносит словно наугад). Глаза голубой собаки.

Она постепенно оживает, выходит из светящегося круга лампы.

ОНА (печально). Глаза голубой собаки. Я написала это повсюду. Теперь мы этого никогда не забудем.

Поворачивается, подходит к зеркалу, где появляется её оптический образ, готовый раствориться в трепетном свете лампы.

ОН. У тебя очень грустные глаза. Цвета остывшего пепла.

Она открывает перламутровую пудреницу, касается пуховкой носа и лба.

ОНА. Боюсь, что эта комната приснится кому-нибудь ещё. И она всё здесь перепутает.

Щёлкает замочком пудреницы, возвращается к лампе.

ОНА (жалуется). Я, наверное, простужусь. Ты живёшь в ледяном городе.

Керосиновый огонёк делает её кожу медно-красной и глянцевой.

ОН. У тебя бронзовая кожа. Иногда мне кажется, что в настоящей жизни ты должна быть бронзовой статуэткой в углу какого-нибудь музея.

ОНА. Нет. Но порой мне и самой кажется, что я металлическая – когда я сплю на левом боку, сердце гулко бьётся у меня в груди.

ОН. Мне всегда хотелось услышать, как бьётся твоё сердце.

ОНА. Если мы встретимся наяву, ты сможешь приложить ухо к моей груди и услышишь.

ОН. Если мы встретимся наяву.

ОНА (кладёт руки на стеклянный колпак). Глаза голубой собаки. Я всюду повторяю эти слова. Хожу по улицам и повторяю: «Глаза голубой собаки». И в ресторанах, сделав заказ, бывает, шепчу молодым официантам: «Глаза голубой собаки». И на запотевших стёклах, на окнах отелей и вокзалов вывожу пальцем «Глаза голубой собаки». Люди пожимают плечами, официанты вежливо кланяются. Однажды в аптеке мне почудился запах, знакомый по снам. Я сказала аптекарю: «Есть юноша, которого я вижу во сне. Он всегда повторяет: «Глаза голубой собаки». Может быть, вы знаете его?». Аптекарь неприязненно рассмеялся и отошёл к другому концу прилавка. Но запах всё мучил меня! Тогда я опустилась на колени и написала губной помадой на белых кафельных плитках: «Глаза голубой собаки». Аптекарь бросился ко мне: «Сеньорита, вы испортили мне пол! Немедленно возьмите тряпку и сотрите!». Я ползала весь вечер, стирая буквы и повторяя сквозь слёзы: «Глаза голубой собаки. Глаза голубой собаки». А в дверях гоготали зеваки, что собрались посмотреть на сумасшедшую.

ОН (покачиваясь на стуле). Каждое утро я пытаюсь вспомнить фразу, по которой должен найти тебя. Во сне мне кажется, что я хорошо её заучил, но, проснувшись, не могу вспомнить ни слова!

ОНА. Но ты же сам её придумал!

ОН. Да. Эти слова пришли мне в голову, потому что у тебя пепельные глаза. Но днём я не могу вспомнить даже твоего лица!

ОНА (в отчаянии стискивает пальцы). Ах, если бы нам знать по крайней мере название моего города!

ОН. Я хочу до тебя дотронуться.

Она вскидывает глаза. В её зрачках пляшут языки пламени.

ОНА. Ты никогда не говорил мне этого.

ОН. А теперь говорю.

ОНА. Дай мне сигарету.

Он поднимается и направляется к ней. Она в испуге отступает назад, опасаясь, что он случайно переступит невидимую черту, пролегающую между ними. Взяв протянутую сигарету, она склоняется к огоньку лампы.

ОНА. Почему же мне никак не вспомнить название своего города?

ОН. А мне – наши заветные слова.

ОНА. Эта комната снится мне так же, как и тебе.

ОН. А ведь в каком-то городе мира все стены исписаны словами «глаза голубой собаки». Если я вспомню эти слова, я утром же отправлюсь искать тебя по всему свету.

Её лицо осветилось огоньком сигареты. Она двигает пальцами, словно сворачивает в трубочку невидимый листок бумаги по мере того, как он прочитывал написанные на нём слова.

ОНА. Я начинаю согреваться.

ОН. Это хорошо. Мне всегда страшно, когда ты мерзнешь. Но ещё страшнее, когда там, снаружи, кто-то роняет ложечку, и мы просыпаемся. В тот самый момент, когда только находим друг друга в лабиринте снов.

ОНА. Я давно смирилась с этой печальной истиной. Наша дружба находится в зависимости от очень прозаических вещей. Какая-нибудь ложечка на рассвете вполне может положить конец нашей и без того короткой встрече.

ОН. Сейчас ты смотришь на меня так же, как в первую ночь. Когда я очутился среди сна в этой странной комнате с лампой и зеркалом, и увидел перед собой девушку с пепельными глазами. Я спросил: «Кто вы?». А ты сказала: «Не помню». А я говорю: «Мы, кажется, уже встречались». А ты говоришь: «Может быть. Вы мне могли сниться в этой самой комнате». А я говорю: «Точно! Я видел вас во сне!». Тогда ты сказала: «Вот забавно! Значит, мы с вами встречаемся в сновидениях?».

Она затягивается, сосредоточенно глядя на огонёк сигареты.

ОН. Вот сейчас мне опять кажется, что ты из меди. Только не из холодной и твёрдой, а из тёплой и податливой. Я хочу дотронуться до тебя.

ОНА (пугается). Ты всё погубишь! Прикосновение разбудит нас, и мы больше не встретимся!

ОН. Нет, вряд ли. Нужно только положить голову на подушку, и мы увидимся вновь!

Протягивает ей руку. Она не шевелится.

ОНА (шепчет). Ты всё погубишь. Если переступить черту и зайти за лампу, мы проснёмся, заброшенные в разные части света.