Повесть о Пустом Постаменте

ФИЛИМОНОВ (мягко). Вася, значит так. Впредь я хочу, чтобы в глаза меня именовали Петром Соломоновичем, а за глаза – «мой дорогой Петюнчик». И никакого, понимаешь, другого амикошонства. А то ведь я тоже так могу цапнуть… (многозначительно глотает слюни).

ЛЕОПОЛЬД (с реверансом). Пётр Соломонович, вы почему меня женщиной сделали? Пусть лучше Васька будет, а я наоборот. Осточертели мне все эти реверансы!

ФИЛИМОНОВ (дружески). Ты что, дурёха! Ничего не понимаешь! Вот, женский ум! Это же всё не просто так, это тебе как бы в награду! За доблестный труд по оборудованию новых машин старыми деталями.

ЛЕОПОЛЬД. Так ведь ездят.

ФИЛИМОНОВ. Ездят, ездят. Хотя многие уже отъездились. Но не в этом дело. Вспомни, сколько ты раз говорил, что тебя женщины замучили? Что все они для тебя на одну харю. Говорил или нет?

ЛЕОПОЛЬД. Говорил.

ФИЛИМОНОВ. Вот видишь. Теперь всё будет по-другому. Раньше ты ласкал, теперь тебя ласкают. Столько будет новых ощущений! Без всяких усилий с твоей стороны. Это тебе наподобие отпуска. Как бы – каникулы любви. Да ещё с твоими-то деньгами! Я тебя, Леопольдушка, можно сказать, из грязи сделал счастливым вурдалаком! А вурдалак он и есть вурдалак, хоть в штанах, хоть в юбке. Какая разница?

ВАСЯ. Ей, Пётр Соломонович, это дело ещё понравится!

ФИЛИМОНОВ. Верно. У нас ещё один вопросик остаётся. Ты, Леопольдушка, сбегай, девонька, в соседний зал, пригласи-ка остальных. Они в соседнем зале балду варят. Сразу их увидишь. Там, кроме наших, никого нет.

Леопольд, вихляясь, убегает.

ФИЛИМОНОВ (мрачнея). Ну, что, Василий, слыхал ты про Флавия Юстиниана?

ВАСЯ. Слыхал чего-то. Только вот мозги буксуют, Петр Соломонович. С ходу не зацепиться.

ФИЛИМОНОВ. Ну, раз слыхал, значит, сейчас лягушек будем жрать. Французских, баночных. Не побрезгуешь?

ВАСЯ. Нам всё годится. Только наливай.

ФИЛИМОНОВ. Не торопись. Успеешь. Нам надо на тебя ещё личное дело завести. Да заодно и на прочность проверить. Готов?

ВАСЯ (растерянно). Чего меня проверять, меня вот недавно проверяли. Всё чисто.

ФИЛИМОНОВ. Верю, Васенька, верю. А вот и наш отдел кадров.

Нестройно, с посвистом, под арию Мефистофеля, шествует дамское воинское подразделение в составе Ведьмы, Кикиморы, Леопольда. Парадом командует Лешачиха, на чьей белогвардейской гимнастёрке ярко сияет одна-единственная медаль «За освоение целинных и залежных земель».

ЛЕШАЧИХА. Эскадрон! Стой! Шашки вон!

Некоторое время дамы остервенело рвут из ножен ржавое оружие.

ФИЛИМОНОВ (Лешачихе). Ничего, родная. Успокойся! Хватит! Давай сегодня без этого чинодральсва. Ближе к делу.

Нечисть откуда-то извлекает паяльную лампу. Ведьма и Кикимора с руганью разводят огонь.

ФИЛИМОНОВ (вынимает из кармана сложенную пополам зелёную ученическую тетрадку). Значит, вы, Вася, будете упырь?

ВАСЯ. А кто ж его знает? Может, буду. Может, нет.

ФИЛИМОНОВ. Вот сейчас и увидим. Как, говоришь, твоя фамилия?

ВАСЯ (неожиданно громко). Тихий я, Пётр Соломонович!

ФИЛИМОНОВ. Зачем же, батенька, так орать, раз ты тихий? Рано тебе ещё орать. Вот что скажи-ка ты нам, Василий. Случайно, так сказать, не являешься ли ты скрытым инородцем? А? Ну, быстро! Да или нет?

ВАСЯ. Ей-Богу, Пётр Соломонович, я-то откуда знаю.

ФИЛИМОНОВ (сухо). Значит, Бога будем вспоминать? Или всё-таки сознаемся? Да, мол, инородец, да и дело с концом.

ВАСЯ. Пётр Соломонович, отец родной, какой же я инородец? Я ж в доску свой! А что мне за это, кстати, будет? Если вдруг?

ФИЛИМОНОВ. А, кстати, за что, за это? За то, что следствие запутал? За это мы мало не даём. В таких делах надо соображать гораздо быстрее. Ведь как верёвочке не виться, а конец известен.

ВАСЯ. Да как скажете, Пётр Соломонович, так пусть и будет! Скрытый так скрытый! Явный так явный! Куда от вас денешься?

ФИЛИМОНОВ. Вот это правильно. Хвалю за чистосердечное признание. Что правда, то правда – мы под землёй найдём. Вот здесь распишись-ка.

Даёт Василию чистый лист бумаги. Достаёт авторучку, колет Васе палец. Прикладывает к бумаге.

ФИЛИМОНОВ (листает тетрадку). Почитаем теперь, Васенька, что про нас здесь пишут. Ага. Значит, подвела нас Агафья, вот кто нас подвёл. Бабка твоя подвела, в пятом колене со стороны мамочки. В лето одна тысяча триста пятьдесят шестое взята на сеновал рейтаром генуэзским Винченцо. Правда, с боем. Такой вот конфуз. А не хотел сознаваться! Так что же это такое получается, ведь, значит, вы у нас, Васенька, кто – итальяно вэро? А?! Макаронничек, мать твою!

ВАСЯ. Да куда ж теперь денешься, отец родной, ты уж пиши, как есть, только что же мне теперь за это будет?

ФИЛИМОНОВ. По совокупности?! Мало не покажется. Я тебе не отец родной! Прошу на будущее запомнить! Как можно так опростоволоситься? Ума не приложу. Да ладно, хоть не язычник. Посмотрим на дальнейшее поведение. Пока что пишу «русский». Там видно будет. Сегодня разговор окончен. Девушки, пока прячьте аппаратуру.

Нечисть с проклятиями и сожалением гасит паяльную лампу.

ЛЕШАЧИХА. Эскадрилья! Смирно! Запевай!

ЛЕОПОЛЬД (неожиданно тонким голосом). Соловей, соловей, пташечка!

Кикимора свистит, что есть силы.

Действие 2

К ресторану «Золотые рога» незаметно подъезжает неприметная чёрная «Вольво» с большими российскими гербами на дверях и крышке багажника. Вылезает подполковник Пронин. К нему бросается сторожиха.

СТОРОЖИХА. Здесь я! Здесь я! Вот она я!

ПРОНИН (устало). Ну? Почему опять паника?

СТОРОЖИХА. Так что, гражданин начальник, опять беда. Невиданно, неслыханно. Отродясь такого не бывало.

ПРОНИН. Какого такого. Почему не спишь?

СТОРОЖИХА. Начальник! Обижаешь. Где мне спать-то? На объект охраны второй час попасть не могу.

ПРОНИН. Опять ключи потеряла? А ну, дыхни!

СТОРОЖИХА. Да в рот не брала! Да не стоять мне на этом месте! (падает).