Теория поля

– А в твоем случае ты на Страшном суде узнаешь, что жил неправильно и что твоя бессмертная душа теперь погибнет, вместо того чтобы наслаждаться вечным раем!

– Что ж, зато я на этом свете неплохо оторвался! А проблемы будем решать по мере их возникновения!

– Тогда уже поздно будет что-либо предпринимать. Поздно каяться.

– Как знать, как знать… Во всяком случае я смогу подойти к Отцу и спросить. Ведь последнее слово дают даже приговоренным к смерти. А чего, терять-то мне будет нечего. Спрошу его: «Отец, извини, но надо было сразу объявлять правила игры. Как же ты теперь с меня спрашиваешь, если сначала не научил?»

– Так он научил! Есть такие правила! Это Библия. Читай ее и все поймешь!

– Библия написана слишком уж запутанно. Допускает множество толкований, содержит массу неоднозначностей, иносказаний. Всю жизнь изучать инструкцию… Скучно! А когда, пардон, ее применять? Извини, но это странно. Правила должны быть четкими и понятными. Вот, десять заповедей, с ними все ясно. Да и вообще, мне кажется, что и одной вполне достаточно. Не делай того, чего не пожелал бы себе. А остальное – пожалуйста. Главный принцип эгоизма, и я с ним полностью согласен.

Лина молча обдумывала услышанное. Арсений продолжил:

– Кстати, а ты знаешь, какая фраза высечена над камином в здании Математического института Принстонского университета? Там большими буквами написано: «Бог хитёр, но не злонамерен». Это высказывание Эйнштейна. А сам Эйнштейн пояснял фразу следующим образом: «Природа скрывает свои секреты за счет присущей ей высоты, а не путем уловок». Богу не требуется придумывать специальных ребусов, чтобы мы их потом всю жизнь разгадывали. Если бы он посредством Священного Писания пытался бы до нас что-то донести, то он бы сделал это четко и ясно. Хотя, быть может, он так и сделал, а это все иносказания и аллегории человек напридумывал. Но тогда я тем более не готов безоговорочно принимать все, что там написано.

В горле пересохло. Козырев залпом выпил бокал вина, взял с тарелочки ломтик камамбера, сверху положил виноградинку и отправил все это прямо в рот. Сочетание сыра и вина было потрясающе вкусным. На мгновение он прикрыл глаза, испытывая неземное наслаждение. Потом вновь спросил у Лины:

– Вот что Библия говорит по поводу брака и измены? Нужно ли пытаться сохранить отношения? Или уже все, конец?

– Библия учит, что брак должен быть единственным и на всю жизнь. Но измена слишком сильное преступление против веры. Поэтому обиженному супругу в этом случае разрешается разорвать отношения. Если он не может простить, не может жить с этим дальше. Но лучше было бы все же этого не делать.

– Так почему же ты не попыталась отговорить Вику? Или это твоя личная позиция?

– Я считаю, что она слишком тебя любит, чтобы смогла смириться с таким предательством. Возможно, она и сумеет сделать вид, что простила. Но она будет с тобой несчастна.

– Да, но ты понимаешь, что берешь на себя огромную ответственность?

– Собственно, я ей ничего не советовала. Это ее решение. Я лишь не стала ее переубеждать. Господь не ограничивает нашу волю, а я тем более не хочу этого делать.

– Н-да. И все-таки я твердо убежден: человек счастлив тогда и только тогда, когда он сам себя считает счастливым. Это единственное условие для счастья. Необходимое и достаточное. Счастье исключительно внутри нас! Наш мозг анализирует внешние обстоятельства, сравнивает себя с другими людьми, вспоминает свои прошлые ощущения и на основании всего этого делает свой, иногда неутешительный вывод. А зачем? Ведь природа с нами никогда не спорит. Считаешь себя несчастным? Да не вопрос, быть тебе несчастным! Получается порочный замкнутый круг. От того, что ты считаешь себя несчастным, с тобой начинают происходить все новые и новые неприятности, у тебя ничего не получается. Ты переживаешь, жалеешь себя, сетуешь на жизнь. Ну да, это ведь так естественно! Так чего ж ты хочешь? Именно такое воздействие они и начинают оказывать.

А ты знаешь, я, пожалуй, не буду больше пытаться ее удержать! Спасибо тебе, ты на самом деле очень помогла мне! Помогла самому понять то, что я уже давно пытался объяснить многим другим людям. Так случилось, Вика обо всем узнала. Но почему это непременно должено повлиять на мою жизнь отрицательно? Она хочет уйти – пожалуйста! Я не буду ей препятствовать, отпущу ситуацию, поднимусь над ней! С чего это я решил, что лично мне от этого станет хуже? Откуда мне знать, что будет дальше? А впереди все хорошо, впереди новая жизнь, новые стремления и новые свершения!

* * *

Неприятности имеют свойство собираться вместе, будто проверяя человека на прочность, а может быть, пытаясь добить его окончательно.

Муса Бурхан умер. Трагическую новость сообщил Арсению Малахов. Конечно, они так и не смогли стать столь же близкими по духу людьми, каковыми оба являлись по отношению к Евгению Михайловичу, но все же Козырев всегда испытывал к йогину искреннюю человеческую симпатию и безмерно уважал его как мудрого наставника своего учителя. Тем более что йогин-то как раз никогда не оставлял попыток завладеть сердцем и душой юного друга и всячески старался участвовать в жизни последнего.

Несмотря на собственные семейные проблемы и подавленное настроение, Арсений пришел проводить Мусу в последний путь. Досконально исполнить индийские погребальные ритуалы в условиях современной России не представлялось возможным, но кремирование определенно лучше подходило на роль прощальной церемонии.

К большому удивлению Козырева, людей пришло очень много. Естественно, был там и Малахов. Он подошел к своему ученику и протянул тому маленький клочок бумаги. Козырев развернул записку и обнаружил там уже знакомые ему узоры деванагари.

– Что это?

– Я разбирал кое-какие бумаги Бурхана, – ответил Малахов. – Послание лежало на столе на самом видном месте. Похоже, это было последнее, что Муса успел сделать в своей жизни. Я думаю, он ввел себя в слишком глубокий транс, но все же сумел из него ненадолго выйти. Очень уж ему хотелось успеть передать важную информацию. Видишь, текст написан дрожащей рукой, а под конец и вовсе едва читаем.

Видя нерешительность Арсения, Евгений Михайлович сам вложил записку ему в руку.

– Бери, я уверен, письмо предназначалось тебе. Береги его, возможно, оно стало причиной смерти прекрасного человека. Даже не знаю почему, но он был очень к тебе привязан!

Козырев рассеяно посмотрел на обрывок листка и не задумываясь, чисто автоматически сунул его в нагрудный карман рубашки. На следующий день вечером, когда он наконец-то вспомнил про послание и решил заняться его расшифровкой, записки на месте не оказалось. Он перерыл все карманы, сумки, кошельки, но тщетно. Мятый клочок рваной бумаги с возможно бесценной для всего человечества информацией исчез бесследно.

* * *

Вика и Снежана уехали. Козырев до последнего момента не верил, надеялся, что здравый смысл все же одержит победу над эмоциями.

Несмотря на его бравую тираду в беседе с Линой, Арсений переносил разлуку с женой и дочкой очень тяжело. Привычный уклад жизни рушился. Теперь у него не осталось ни работы, ни семьи, ни даже любимого хобби. Вернее сказать, само хобби пока еще оставалось, навряд ли что-то в этом мире могло помешать Козыреву думать и анализировать, но место его воплощения в жизнь было уничтожено.

Первые дни он буквально не мог найти себе места, никак не получалось хоть чем-то занять себя. Все вдруг стало пресным, скучным, неинтересным. Он часами сидел на диване, щелкая телевизионным пультом, не в силах найти передачу хоть мало-мальски достойную его внимания. То, что раньше, когда день его был расписан по минутам, казалось любопытным и на что никогда не хватало времени, теперь, когда времени этого стало предостаточно, уже больше не грело, не радовало и не вызывало ни малейшего интереса.

Искать утешение в алкоголе или наркотиках, хорошо притупляющих чувство пустоты и одиночества, он не собирался принципиально. Для него это было равнозначно проявлению слабости, капитуляции, поражению. А он не считал себя побежденным. Он по-прежнему свято верил в благоприятные перспективы своей дальнейшей жизни. А то, что сейчас пока сложно, ну что ж, бывает. Пройдет. Переживем. Никто не обещал, что дорога к счастью будет легкой!

Ему не хотелось ни гулять, ни встречаться с друзьями, ни тусоваться по ночным клубам. Даже родители одним своим видом почему-то напоминали ему о прошлом, которое теперь сразу показалось столь родным, столь желанным, но, к сожалению, недостижимым. Кое-как дождавшись вечера, он буквально заставлял себя добрести до кровати и, проворочавшись в постели с час или полтора, забывался чуткой, беспокойной дремотой. В одну из таких ночей и произошло событие, кардинально повлиявшее на всю его оставшуюся жизнь.

Толчком к столь ключевым изменениям послужил один необычный сон, прервавший собой утомляющую череду беспокойных ночей и в очередной раз побудивший его к активным действиям. Действия эти, в свою очередь, перевернули с ног на голову не только его личную судьбу, но и весь мир вокруг.

А начиналось все вполне обычно и даже, пожалуй, банально. Козырев никак не мог подобрать удобную позу. Мысли сменяли друг друга, постепенно закручивая сюрреалистичный дремотный калейдоскоп. Картинки поначалу мало чем отличались от повседневной действительности, постепенно, шаг за шагом вовлекая разум в иллюзию продолжающейся реальности, так что граница между сном и явью становилась размытой и совершенно не поддающейся надежной идентификации. Но Арсения подобные фокусы сознания уже давно не вводили в заблуждение. За долгие годы практики осознанных сновидений в его личном загашнике скопилось такое огромное количество всевозможных маячков, однозначно определяющих пребывание во власти Морфея, что теперь редкая ночь обходилась без волшебного путешествия сквозь границы возможного. И хотя у Козырева все было готово для их преодоления так же и в грубой материальной реальности, для решительного последнего шага требовался некий толчок. Что-то, что явилось бы формальным поводом и подвигло ученого для воплощения своих смелых замыслов.

Многие вещи, которые наяву воспринимаются, мягко говоря, странно, во снах выглядят совершенно нормальными. Точнее, конечно, наоборот, ибо изначально эти несуразности возникают именно в нашем затуманенном дремотой сознании. Нормальные, с точки зрения спящего, факты впоследствии, наяву, воспринимаются как неадекватные. Вот только суждение об адекватности субъективно, и хотя присутствует такое понятие, как мнение большинства, никто достоверно не вправе утверждать, что именно наше явственное восприятие и является истиной в последней инстанции. Анализируя свои многочисленные сновидения, Арсений пришел к выводу, что истинное положение вещей скорее обратное. Мы во сне знаем нечто такое, что значительно расширяет границы сознания. Имеем возможность оперировать такими субстанциями, о которых наяву даже и не догадываемся. А упуская их из рассмотрения, теряем целостность картинки и воспринимаем увиденный во сне фрагмент лишь как отдельную детальку огромного пазла. Естественно, земной разум даже самого мудрого из живущих не в состоянии достоверно достроить недостающие звенья и по достоинству оценить масштабы единого разума всей Вселенной. И мы, исследуя мироустройство, уподобляемся слепым мудрецам из известной притчи, наощупь изучающим форму слона. В зависимости от условий эксперимента подробно описываем составные части мироздания, будучи не в силах собрать их воедино и представить в своем ограниченном сознании единый, законченный образ бытия.

Но вернемся к содержанию столь значимого для всех последующих событий сновидению. Той ночью Арсений, привычно осознав в себя во сне, впервые за долгие годы практики не сумел воспользоваться ни одним из полученных навыков. Волшебство не действовало, сколько бы он ни пытался. Внешне вроде бы все было по-прежнему, но ставшие уже привычными чудеса почему-то не происходили. А Козырев настолько привык к ним, что потрясение от их внезапной потери оказалось гораздо сильнее даже тех, самых первых попыток удачного применения.

Унылая серая картина промозглой и дождливой поздней осени. Голые стены то ли недостроенных, то ли полуразрушенных зданий. Группка единомышленников непонятной идеи, в число которых входит и Арсений, пытается укрыться в развалинах от наседающих с разных сторон неприятелей. Сквозь густые тучи с трудом пробиваются солнечные лучи. Точнее, такой же серый, как и тучи, диск светила несколько выделяется яркостью на их фоне, но тепла, да что там тепла, не добавляет даже красок в унылый урбанистический пейзаж. Лица людей вокруг него испуганы. Они жмутся друг к другу и взволнованно шарят глазами в поисках надежного укрытия. Приближающаяся опасность ощущается всей поверхностью тела, но общая картина настолько сюрреалистична, что у Козырева тут же возникает подозрение в нереальности происходящего. Потянув за эту ниточку, через пару секунд он уже почти уверен в правильности своей догадки.

Молниеносно преодолев несколько ступеней, он смело выходит в зияющий пустотой оконный проем прямо навстречу приближающимся врагам. Сердце переполнено гордостью. Вот сейчас, еще одно мгновение, и он всех спасет, разметает неприятеля силой собственной мысли. Друзья смогут воочию лицезреть его подвиг, а он, поймав на себе их восхищенные взгляды, с удовольствием насладится заслуженной славой! Но что-то идет не так, как задумывал наш герой. Справа от него, буквально в полуметре, с пронзительным грохотом врезается в стену огромный тяжелый снаряд. Орудие, выпустившее его, явно не огнестрельное, но мощь удара настолько сильна, что стена трескается, а все его тело пронзает острая боль от разлетающихся в разные стороны осколков. Он едва успевает отпрыгнуть и укрыться за ближайшим простенком, как мимо с ужасным свистом пролетает очередная каменная глыба.

Но теперь враг знает, где укрылись несчастные повстанцы. Их местоположение рассекречено, и несколько штурмовых отрядов тут же бросаются по грязным переходам к проломам и проемам в стенах импровизированного укрепления. А наш несостоявшийся герой, стараясь хоть как-то исправить допущенную небрежность, хватает за руку первого подвернувшегося ему соратника и с силой тащит его за собой вниз, в подвалы, надеясь хотя бы там, под землей, обрести спасительное убежище. Тот цепляет за руку следующего, этот тоже успевает кого-то схватить и вот уже вся группа, цепочкой, друг за другом бежит в темноту подземелья навстречу неизвестности.

А там, внизу, декорации, да и весь сюжет необычного сна неожиданно меняются. Теперь это огромная коммунальная квартира, которая расположилась в старинном особняке какого-то бывшего графа где-то в самом центре Москвы. Арсений присмотрел эту квартиру для себя и теперь ему необходимо расселить последних жильцов, чтобы лично владеть недвижимым имуществом безраздельно. И все-то ему нравится в будущем семейном гнездышке. Высоченные потолки дают ощущение воздуха и свободы. Хитрые переходы позволяют быстро оказаться в нужном месте. Причем нарушение законов геометрии во сне нисколько не смущает. Просторный двухсветный танцевальный зал с огромным полукруглым эркером, в котором утопает половина высокого подиума. Вероятно, когда-то на нем располагалась сцена.

Он увлеченно перемещается по комнатам и залам, планируя будущие интерьеры и с удовольствием фантазируя о новой, удобной и роскошной жизни. Вот только кухня… Она почему-то очень маленькая, совершенно невозможно представить, чтобы на ней готовились яства для шикарных многолюдных приемов. Помещение почти полностью занято плитой, которая топится дровами. Кроме плиты там нет ничего, даже стола. Лишь небольшая лавка, на которой можно присесть, чтобы было удобнее подбрасывать дрова в узкую топку.

Козырев пытается что-то сделать с кухней, расширить ее габариты, придать ей необходимый блеск и изящество, наполнить содержимым, чтобы хотя бы во сне сполна насладиться мечтой о красивой жизни, но снова ничего не выходит. К тому же назойливые, все еще нерасселенные жильцы постоянно гудят под ухом, пытаясь вытребовать для себя лучшие условия сделки. Они всеми силам препятствуют любым изменениям, и Арсений вынужден сдаться, подчиниться их напору, хотя прекрасно помнит, что еще недавно запросто смог бы разделаться с ними в одну секунду!

А мечта вот она, совсем рядом, но по-прежнему недостижима. Ах, как замечательно он смог бы спланировать жилое пространство! Маленькая кухня… Да бог с ней, он бы пожертвовал одной из комнат, наверное, в былые времена это была комната прислуги. И вместе с ней кухня уже не казалась бы столь убогой. А вот эта комната идеально бы подошла под его рабочий кабинет. Она расположена в удаленном, уединенном уголке дома. И к ней весьма удобно примыкает вторая дверь спальни. А между кабинетом и спальней есть небольшая комнатка метров на десять. Как раз для ванной. А вот здесь, рядышком, было бы здорово сделать две детские комнаты. Вторую так, на всякий случай. Спальня жены с шикарным будуаром. Во сне, как ни странно, он совершенно не помнил о недавнем разрыве с супругой. Комнаты для гостей. Далее коридор превращается в широкую застекленную террасу: здесь самое место для зимней оранжереи. А сразу за ней – танцевальный зал. Небольшой, около сотни квадратных метров, с той самой сценой внутри эркера. Пожалуй, вполне достаточно. Так, а это что? Винтовая лестница наверх… Мгновенный подъем, а там, наверху, комнатка метров двадцать под круглым куполом. В куполе несколько окошек необычной формы, устремленных непосредственно в небо. Телескоп буквально просится занять свое место в этой домашней обсерватории. Из нее выход на крышу. Тут можно было бы разбить летний сад, поставить красивые деревянные скамеечки. А может быть, и маленький прудик. Или бассейн… Черт, как же избавиться от этих надоедливых жильцов?!

И снова мысль: надо бы исследовать подвалы на предмет размещения там новой лаборатории. Какое-то время на поиск лестницы… Лестница упорно не желает отыскиваться. Хотя он точно уверен: подвал существует! А может быть, это опять происки нудных, приставучих жильцов? Возникают прямо на твоем пути из ниоткуда, заставляют сворачивать в очередной проход, в котором нет пути вниз.

Козырев проснулся. Первый мыслью, которая резанула его пробужденное сознание и острой болью отозвалась где-то в груди, стало осознание потери. Сон был неприятным – он не мог применить в нем свои обычные возможности, но все же в нем он не помнил об отъезде Вики, о разлуке со Снежаной. Там по-прежнему его семья продолжала существовать как целый, неделимый организм. Впрочем теперь почти каждое утро, просыпаясь, он чувствовал боль потери, кроме тех редких случаев, когда он не забывал про нее даже во сне. Он успел привыкнуть, и острая боль постепенно ослабевала, переходя в постоянную, ноющую тоску, которая уже не отпускала до самого вечера, то разгораясь, то затихая.

Когда реальность полностью вернула свой контроль над разумом, Козырев задумался. Что же произошло? Почему столь привычные возможности вдруг исчезли? Ведь законы физики не могут исполняться по своему усмотрению, эпизодически, время от времени. А то, что в осознанных сновидениях всегда проявлялся истинный потенциал его мозга, он не сомневался. Так что же тогда? Куда вдруг подевались с таким трудом развитые способности? Как будто реальность завладела его сном, проникла в ту заповедную область, которую он уже начал считать своей безраздельной, полноправной вотчиной. Привнесла туда свои консервативные законы, расползлась вязким прозрачным туманом, ограничила, связала по рукам и ногам, лишила волшебной силы.

Арсений не собирался так просто сдаваться. Очень не хотелось терять уже привычную свободу, хотя бы даже и во сне. «Раз уж реальность сумела пробраться в мои грезы, – логично рассудил он, – стало быть, настало время и сон сделать явью! В самом деле, почему бы им не поменяться местами?»

Еще немного поразмыслив, он понял, что никакого пробуждения внутри сновидения не было. Всего-навсего самый обычный сон. Из тех, что миллиарды людей по всему миру видят каждую ночь. Просто в сюжете его присутствовало осознанное сновидение. Козырев не просыпался, ему лишь снилось, что он проснулся. Потому и отсутствовали сверхвозможности. Такое простое и понятное объяснение. Но решение уже было принято.

* * *