Теория поля

Эйнштейн не мог смириться с такой неоднозначностью. Он утверждал, что коль скоро мы вынуждены принять столь серьезные допущения, значит, квантовая теория просто-напросто не закончена. Что наша неспособность что-то определить еще не означает принципиальной невозможности такого определения. Он заявлял, что сторонники этой интерпретации «из нужды делают добродетель», что «Бог не играет в кости с Вселенной», а искусственно примененные вероятностные подходы говорят лишь о том, что наше знание о физике микромира является существенно неполным. В качестве аргумента вместе с Подольским и Розеном автор специальной и общей теорий относительности придумал гипотетический умозрительный эксперимент, который позже назвали ЭПР-парадоксом. Если частица распадется на две, то, измерив у одной частицы-осколка координату, а у второй – импульс, по закону сохранения импульса можно рассчитать импульс и у первой частицы-осколка. Таким образом, для нее будут точно и однозначно определены одновременно и импульс, и координата, что противоречит принципу неопределенности.

Необходимость разрешения ЭПР-парадокса привела к возникновению понятия нелокальности. В соответствии с данным понятием при изменении импульса одной частицы неизменно меняется состояние и у ее пары, независимо от расстояния между ними. Впоследствии ирландский физик Джон Стюард Белл сформулировал теорему, названную его именем. Согласно этой теореме, можно провести эксперимент, результаты которого смогут, наконец, дать ответ, что же на самом деле имеет место быть: то ли квантовая механика не полна, то ли принцип неопределенности все же справедлив, и между частицами действительно имеется нелокальная связь, посредством которой осколки распавшейся частицы в каждый момент времени имеют полную информацию о состоянии друг друга.

До настоящего момента в разных экспериментах получались различные результаты. Какие-то из них удовлетворяют неравенствам Белла, иные, наоборот, фиксируют их нарушение. Таким образом, этот фундаментальнейший физический спор все еще не разрешен до конца в чью-либо пользу.

Сафин сделал небольшую паузу. Физики откровенно скучали. Излагаемые докладчиком прописные истины были им хорошо и давно известны. Математики вроде бы слушали внимательно, но тоже особого энтузиазма не проявляли. Ринат Рашидович поспешил завершить вводную часть своего выступления.

– Ну что ж, пожалуй, теперь самое время перейти к сути нашего открытия.

Ученый подошел к проектору и положил на него первый слайд. Сверху и до самого низа аккуратным ровным почерком листок был исписан сложными математическими выкладками.

– Суть наших теоретических изысканий состоит в том, что мы попытались дополнить уравнения Эйнштейна, учтя определенным образом вращательное движение тела. В левой части уравнения используем обычный тензор энергии-импульса, а вот в правой части свойства пространства определим тензором следующего вида…

Сафин пустился в длительные, пространные объяснения сложных теоретических предпосылок и многоходовых математических преобразований. Коллеги внимательно следили, иногда перебивая вопросами, изредка вставляли важные замечания. Аудитория погрузилась в нормальную, увлеченную, рабочую атмосферу. Ринату Рашидовичу приходилось часто дорисовывать фломастером что-то на готовых слайдах. Временами он подходил к доске, чтобы изобразить очередную наглядную схему или же подробнее расписать наиболее сложный вычислительный переход. По завершении столь интенсивной многочасовой работы и докладчик, и слушатели изрядно утомились, но выглядели при этом вполне довольными. Сафин устало уселся на стул возле проектора. На какое-то время в помещении воцарилась тишина, завершив тем самым этап представления ранее достигнутых результатов. Первым нарушил ее Малахов:

– Ну что ж, для меня все выглядит вполне логично. Я не усмотрел здесь каких-либо математических несоответствий или неверных физических предпосылок. На первый взгляд, конечно. Позже надо будет посмотреть подробнее, но, думаю, тут все в порядке.

– Что касается математики, дорогой мой, то можете не сомневаться, математически все безупречно, – уверенно констатировал Шарбинский.

У Сафина просто камень свалился с души. Он очень боялся обоснованной критики известных ученых. Конечно, сам он был абсолютно уверен в результатах, но обладатели маститых имен вполне могли воспринять их двояко: слишком уж часто они бывают излишне ортодоксальны в своих консервативных суждениях.

– И все же, коллеги, как-то это все, мягко скажем, очень и очень непривычно, – резюмировал Кацман. – Я надеюсь, вы понимаете, что может следовать из полученных результатов?

– Я думаю, пока нам следует выделить одно, но самое главное следствие, – авторитетно ответил Евгений Михайлович, – и состоит оно в том, что теоретически предсказана возможность передачи некоего взаимодействия без передачи энергии. В силу отсутствия необходимости в энергии подобная передача может оказаться всепроникающей и, что еще более интересно, моментальной.

– Вот именно! Превышение скорости света! Как вам, а? Без лишней скромности! – воскликнул Кацман.

– Я тоже разделяю сомнения Марка Моисеевича, – согласился с ним Косаченко. – Уж очень радикальны предположения.

– Так ли уж? – возразил Малахов. – Речь, господа, может идти вовсе не о передаче материи. Это во-первых. А во-вторых, я не могу отделаться от мысли, что это все как-то уж очень похоже на поведение нейтрино. Вы не находите, Валентин Владимирович?

– Превышение нейтрино скорости света тоже пока не наблюдалось.

– Соглашусь, пожалуй! Но это потому, что нейтрино скорее всего все ж таки имеет небольшую энергию. А вы представьте, что ее нет. Одно дело наличие энергии, хоть и небольшой, а другое – полное ее отсутствие. Или даже отрицательное значение.

– И что же несет в себе это ваше иллюзорное взаимодействие? Если мы, конечно, вообще решим допустить факт его существования? – поинтересовался Валех Джафарович.

– Информацию! – воскликнул Сафин.

– Информацию?

– Да, информацию! Именно информация способна размножаться, не требуя ни дополнительной энергии, ни новой материи.

– Но ведь если информация передается моментально в любую точку Вселенной, значит, любая точка Вселенной в каждый момент времени содержит информацию о мгновенном состоянии всей Вселенной?

– Именно! – обрадовался Сафин, что его поняли правильно. – Только не о мгновенном состоянии, а о любом вообще!

– Ну погодите, Ринат Рашидович! – тут уже даже лояльно настроенный Малахов не смог безоговорочно согласиться. – Все ж таки столь смелый вывод кажется мне пока преждевременным!

– Информация о состоянии всей Вселенной… – задумчиво пробормотал Саадиев, словно пробуя идею на вкус. – Не очень представляю себе, что это могло бы означать? Что это? Банк знаний сразу и обо всем? Как это все может быть организовано? Что является носителем такой информации? В каком виде она хранится, как ее можно извлечь и использовать? Как ее, так сказать, интерпретировать? И можно ли это сделать в принципе?

– Ага! Мне почему-то видится набор ноликов и единичек. Некий шифр, едрит его за ногу! – съехидничал еще один участник обсуждения.

– Да, полностью поддерживаю. Базис может быть любым, но все равно это неизвестный код. Требуется инструмент, с помощью которого можно расшифровать. А иначе никак! – поддержал Саадиев.

– Уверяю вас, Валех Джафарович. Извлечь и использовать ее можно. По себе знаю. И инструмент такой есть – наше сознание. Я думаю, что мы в своей обычной, повседневной жизни постоянно используем информацию из этой универсальной базы знаний. Только ограниченно. Лишь ту, которая предоставлена нам по каким-то принципам организации доступа. А получить недоступную информацию пока удавалось лишь единицам, избранным, людям с определенными способностями. Да и то лишь весьма приблизительно. Не ясно и не четко. И как эти способности в себе воспитать, тоже толком неизвестно. Но если принципиальная возможность имеется, то должен существовать способ делать это надежно и достоверно, – ответил ему Малахов, намекая на свои экстрасенсорные эксперименты.

– Коллеги, вынужден вас предостеречь! Опомнитесь! Нас заносит в какую-то нереальную, фантастическую область! Осторожнее! Тут надо еще ой как подумать!

– Так именно для того мы и создали вашу группу, – подал голос Жидков. – Прошу вас, господа, милости просим. Думайте, изучайте, творите, открывайте, создавайте!

– Скажите, Роман Валерьевич, я ведь не ошибся, вас зовут Роман Валерьевич? – обратился Малахов к представителю ФСБ.

– Да, все верно.

– Так вот, я хотел спросить, есть ли эти материалы в каком-нибудь печатном, или, быть может, электронном виде? Было бы очень любопытно познакомиться с ними подробнее.

– Материалы есть, но выносить их отсюда запрещается.

– Позвольте, – вмешался Косаченко, – но господин Ибрагимов заверял нас, что мы сможем заниматься проектом на своих основных рабочих местах. Как же это осуществить, если нам не дают никаких материалов?

Жидков развел руками:

– Вам же нужно делать новые открытия, а не изучать уже готовые.

Ученые ошарашенно переглянулись.

– Не стоило и ожидать чего-то другого! – как подтверждение своих слов заключил Кацман. – Там, где начинаются чудеса, наука заканчивается!

– Наука, уважаемый Марк Моисеевич, как раз и превращает чудеса в реальность! Поэтому формально вы правы, а по сути ошибаетесь, – улыбнулся Малахов и повернулся к Сафину:

– Ринат Рашидович, я думаю, мы как-то сумеем решить этот вопрос с Ибрагимовым, не так ли?

Тот с некоторой неуверенностью, но все же подтвердил.

– Ну что же, коллеги, я думаю, мы весьма продуктивно сегодня потратили наше время. Предлагаю поблагодарить Рината Рашидовича за его достижения, за его очень грамотный и интересный доклад и разойтись по домам, дабы там в спокойной обстановке переварить огромное количество новой информации. Постараться, так сказать, объективно сформировать свое итоговое мнение.

Время уже было позднее, и здравая мысль Малахова тут же нашла дружную поддержку всех участников необычного совещания.

* * *

– Арсений, у меня для тебя важное сообщение от твоего тайного небесного покровителя! – в трубке раздался возбужденный, но радостный голос Мусы Бурхана.

– О чем это вы, Муса Джи? – весело ответил Козырев.

– Опять это видение! – воскликнул гуру, не замечая иронии. – То же самое! Ну, то есть другое, но такое же. Я имею в виду… В общем, ты меня понял.

Ранее столь эмоциональная окраска не наблюдалась в речи мудрого, всегда обычно сдержанного йогина.