Короткие истории

И вот мы вошли в загс. Молодожены – впереди, мы – позади.

Регистраторша заговорила выверенным голосом, масленым таким (ну, понимаю, это ее работа).

– Дорогие молодожены – (там что-то), – Михаил, – и она посмотрела на Мишку, – и Надежда, – и она посмотрела после секундной паузы на Надюшку. И далее продолжила по своей схеме.

Какими мы были по счету в этом заведении? Стотысячными?

Когда им нужно было отдать кольца, регистраторша сказала мне, как я сразу понял, плохо скрываемую заученную фразу: "Не волнуйтесь, свидетель, сегодня не вы женитесь".

Сзади послышался хохоток. Все по сценарию. Все как у людей.

Мне это не понравилось. Плохая актриса эта регистраторша, тупая сцена вся эта женитьба.

Потом, когда все коллективно пошли фотографироваться на ступеньки, вбежал Серега, опоздавший на торжественную часть регистрации; где он бегал – хуй его знает, хотя он при входе стоял вместе со всеми. Одет он был в мятые джинсы, кеды, белую рубашку и мятый красный галстук, который ему, вместе с рубашкой мы нашли у Мишки дома утром. Он захотел лечь на пол, когда фотографировали, вот так, – чтоб руку под голову, – это высший шик у русского человека зачем-то лечь на пол на коллективном фото. Но лечь на пол ему не дали, – сказали, чтоб стоял.

Фотографы отрабатывали свое.

(«Невеста» и «Курочка»)

У Андрея был позывной – "Невеста", а у Савина – "Курочка". Им выдали рации. Объяснили, на какой волне принимают, как работают, и отправили обоих на задание.

Савин ждал в секрете. И делал все, как ему объяснили.

– Эт-то Курочка, прием. Я – Курочка. Прием.

Андрей отзывался:

– Невеста, слышу хорошо, прием. И голосом киноактера сказал: "Мы выдвигаемся".

Задание они провалили, так как Савин все время невпопад и не вовремя выходил на связь, их глушили помехами, и вычисляли.

Тогда им решили поменять позывные. Точнее, Андрею оставили позывной "Невеста", но дали резервный позывной – "Одиннадцатый".

А Савину поменяли позывной на "Дьволёнок". И опять отправили обоих на задание.

– Это Дьяволёнок. То есть Курочка. Прием. То есть Дьяволёнок.

– Одиннадцатый слушает, – отзывался Андрей.

В этот раз они вроде бы выполнили задание.

(Ящик коньяка)

Андрею предложили сделку. Он напишет книгу. А ему заплатят.

Глупо было такое предлагать Андрею. Очевидно, что те, кто предложил, его совсем не знали. Ну совсем.

Андрей сказал: напишу, напишу. Хотя ничего писать он, конечно же, не собирался. Ему было не до этого. Он неусидчивый. Ленивый. Он уже и забыть успел, что пообещал.

Андрей сказал:

– Часть денег вперед.

– Вы хотите аванс? – спросили.

– Да, аванс.

– Хорошо, будет вам аванс.

Андрей встретился с очкастым мужчиной, и тот передал ему деньги.

Андрей, не считая их, пошел и взял себе ящик конька сразу. Поставил его у себя в комнате.

Через две недели ему позвонили и сказали, что пора бы сдать книгу.

– Я дописываю, дописываю, – говорил Андрей, допивая последнюю бутылку из ящика.

За книгу он так и не сел.

(«Три поросенка»)

В квартиру к нам влетала тетя Таня, мать Костика, с книжкой в руках. В другой руке у нее висел сам Костик.

Вернее, она сначала звонила моей матери: «Нина, я сейчас зайду!», – истерично прокричала. Мать Костика всегда отличалась временами повышенной нервозностью, внезапной.

Она влетела в уже открытую входную дверь (бежала с восьмого этажа на седьмой), промчалась в зал, села на диван, и чуть не плача, вопя (или почти плача) начала: «Нина, представляешь, я сейчас читаю ему сказку «Три поросенка», дочитала до конца, и спрашиваю его, – Костя, ты что-нибудь запомнил, из того, что я прочитала? – И он говорит, – да, запомнил, – и отвечает мне: – крышей. Я спрашиваю: что «крышей»? – а он говорит, запомнил – «крышей», – и все! Там написано в конце: «И они жили вместе дружно под теплой крышей что-то… И он больше ничего не запомнил. Скотина! Для кого я старалась? – и заревела».

Мы, с братом были рядом, и уже угорали со смеху, а Костику было не до смеха, он, во-первых, – не понимал, за что его ругают, а во-вторых, он, видимо, плакал, и лицо его было красным.

– Вот, смотри, – продемонстрировала Таня моей маме, – Костик, что ты запомнил?

Костик, оглядев всех нас, опустил голову, и тихо повторил: «крышей». Затем улыбнулся, глядя на нас с братом.

– Ты больной, я не знаю, как тебя еще назвать, – начинала кричать Таня.

Сколько она потом раз еще дома отлупила и обозвала Костика, – я не знаю. Но, уверен, что много. Терроризировала она его все время, за все. Можно сказать каждый день. За полученные тройки, четверки, двойки, за порванные джинсы, за все «прегрешения» явные и надуманные. Может поэтому, Костян рос и в итоге вырос инфантильно-невменяемым. Такой он и до сих пор.

Тетя Таня могла с ним сюсюкать, а через две минуты бешено орать на него. Называть «лапусиком», и тут же «паршивой собачонкой», которой она сейчас отрубит голову, если тот не напишет в прописи красиво, и не решит уравнение верно. Один раз она принесла топор с балкона, и поставила его возле стола. Я сам видел.

Костян недавно женился. Говорят, на своей свадьбе он громко мяукал, как раньше.

(Тракторный)

В каждом без исключения крупном городе есть район, типично рабочий, может местами уже переходящий в спальный. «Спальные» – его новостройки, – не сам район, которые успели налепить в 1990-е и уже в 2000-е годы, где-то по его окраинам. Обычно в таких районах царит безвременье. Стоит. Так дела обстоят и в Тракторозаводском районе, или, говоря по-народному – на Тракторном. ТЗР.

Каждый раз, приезжая сюда, я попадаю в свое прошлое, ну, скажем в середину 80-х – начало 90-х гг., прошлого века. И если углубиться во дворы его, района, в его пяти – и двухэтажки в стиле конструктивизма 30-х гг. ХХ века, то можно подумать, что где-то открылся временной портал, и ты попал в прошлое. (Может он и впрямь там где-то есть?! А?)

Запустение, нищета, и тут же элементы гипертрофированной богатой жизни – все это здесь особенно остро заметно. Здесь люди особого сорта, особой породы, с извращенным осовремененным чувством лоска и достатка. Даже лица здесь другие. Тоже из того времени лица, из моего прошлого.