Комикс про то, чего не было… Часть третья

Про религии он перестал читать еще раньше, когда убедился, что все они за редчайшим исключением придумывались исключительно для того, чтобы слабого, – даже не оступившегося или больного, а просто слабого, не сделавшего еще в своей жизни ни одного самостоятельного шага, – превратить в безвольного раба, а сильному – так просто задурить голову и запретить ходить разогнув спину. После чего и того и другого, связав обоим руки загробными страшилками и подробно рассказав, кто из них в чем виноват, сделать послушными слугами царей. Другой цели, которую преследовали бы создатели религиозных мифов, он не обнаружил.

Да, про Бога во всех долгоживущих религиях он не нашел ничего. Вернее нашел: каждая из них у ворот своего храма раскладывает невидимые рогатки, препятствующие появлению у загоняемых туда доверчивых простаков самого желания увидеть Бога. А ведь даже Мария, с годами избавившаяся от идиотской экзальтации и начавшая что-то соображать, искренне полагала, что опьянение маковым отваром перегретой эмоции как раз и станет той верой, которой спасутся евреи и все прочие народы. Что уж говорить о людях попроще, вроде бешеных элазаровцев, готовых за своего Бога, которого они никогда не видели, убивать!…

Оно, конечно, понятно, и Константин здесь сто раз был прав, что только с помощью магического бича и красивого, тщательно выверенного ритуала можно загнать испуганного человека в стадо, которое под задушевные разговоры само начнет строить для себя удобные и чистенькие скотобойни. Действительно, лучшего способа не придумать. Главное, случайно не проболтаться, что, опившись сладкой эмоцией и обнявшись в любовном экстазе со всеми несчастными и убогими, в принципе невозможно приблизиться к Богу, потому что это совсем другое. Верить в Бога, как верили в Него Каифа и даже Мария, и реально Его увидеть – совершенно разные вещи, хотя и то, и другое осуществляется одним и тем же нервом. И разница лишь в степени трезвости. Или честности. Даже не храбрости, а именно честности. Храбрый ведь может испугаться, и тогда ему конец. А спокойный, случается, выходит на безопасный путь божественной игры, в которой невозможно проиграть, потому как проигрывать там уже нечего.

Нигде в этих книжках Ав не прочел о том, что вспомнить Его, а потом тихо, без всякой помпы стать Им, раскрыв в себе свою высшую природу, может только тот, кто испытывает потребность дышать чистым воздухом. И вообще это большая роскошь – заниматься подобными глупостями, когда кругом голодные варвары. Так что жри что попроще. И нечего народ с правильного пути сбивать! Народ, он ведь никогда не ошибается. Он все понимает. Он всегда прав. В общем, начитался Ав всего этого.

Да, конечно, варвары… А помогло? Сначала одни пришли – с севера. И великая Римская империя рухнула. А когда-то придут и другие, еще более дикие и голодные – с востока… И вот ведь какая странная закономерность: самыми безжалостными всегда являются те, что, ведомые высокодуховными сказочниками, грабят и убивают во имя нарисованного Бога. Причем у наиболее примитивных народов свой дед с бородой почему-то всегда оказывается лучше и добрее, чем у сытого соседа. Самым правильным. Вот пусть и другие тоже живут правильно. И делятся своим богатством. А кто не захочет, того в огонь! Потому что так велит Господь! В общем, все эти книжки, сочиненные сильно позже, были написаны совсем не про то, что обещали их обложки.

Когда Константин предложил Аву стать чем-то таким, что спаяет вокруг его имени несметные толпы, указав целым народам новый путь, мальчишка заявил, что становиться императором или Мессией не желает. И потому, что не чувствует себя таковыми, как бы ни было это увлекательно и приятно. И потому, что никакой радости не видит в том, чтобы врать. Пусть даже Мария, если узнает, за этот его отказ и назовет его трусом, дураком, сволочью или ничтожеством. И выйдет замуж не за слабака и предателя, а за Михаэля, который вряд ли упустит шанс «осчастливить» народы. Хотя, конечно, Ав нисколько не осуждает Константина. Ведь другого пути действительно нет. Если нужно что-то там спасти или чему-то противостоять… Просто есть то, и есть это…

Константин понял и отстал. А начальник тайной стражи до самой своей смерти доставал Ава. Слава Богу, что Каифа так и не узнал о существовании «неизвестного раннехристианского пророка». Этот бы прилип так, что не отвертишься…

Вот, собственно, почему Ав, спустившись с Давидом в секретную комнату фамильной усыпальницы и пощупав тяжелые слитки, на каждом из которых был выбит герб Юлиев, возвратился домой. В Магдалу. К своим. Навсегда. Никто тогда даже и не поинтересовался, где он пропадал столько времени. А ведь правда, требовалось лишь пяток фокусов показать на людях, причем несложных фокусов, которые он и так уже показывал, только не как Мария, не перед толпой. И позволить восторженным зрителям омыть слезами его ноги, называя своего нового царя всякими красивыми словами. Ну разве что швырнуть в толпу что-нибудь вкусненькое и сильнодействующее, вроде того, чем Мария осторожно уже начинала ее заводить. Да что там Мария! – Вон Каифа с Иосифом, так даже те про любовь уже почти открыто говорили. Чего там придумывать? – Все же понятно…

Что там за голоса?

Ав сидел на лавочке с закрытыми глазами, а Мария все не звала и не звала ужинать. Еще Иосиф куда-то запропастился. Вот взял и исчез! Нашел, когда бросить… И вспомнилось детство. Да так живо, сладко! Давно не вспоминал…

А в самом деле: кто-то живет будущим, другой – прошлым, а этот умирающий на скамеечке в общем не старый еще человек всегда жил настоящим. Парадокс, притом что Ав последние пятнадцать лет чуть не ежедневно заглядывал в завтра, – и в какое далекое!, – будущего для него не существовало. Буквально! Он его не знал, имея дело только с остановившимся сейчас. И завтра к нему никогда не приходило. Собственно, поэтому он его и не боялся: оно не грозило принести с собой неприятности, ведь его же не было. Всегда и во всем царствовало неизменное «сейчас»! Глубокое и вечное. Радостное и знакомое… Любое открывающееся новым утром «завтра» естественным образом растворялось в этом «сейчас», превращаясь или возвращаясь в «сегодня» и органично в него вписываясь. Обнаруживая себя еще одной гранью «всегда». От начала времен существовавшей. На которую раньше ему просто не приходилось бросить взгляд. И поэтому отношение ко всему, что удавалось подсмотреть из так называемого «завтра», у него было соответствующим. Как бы это лучше сказать – будничным, что ли. Ну да – будничным. И незнакомым это «завтра» было для него лишь по недоразумению. Просто забытым. Впрочем, нет, не забытым. Вот ведь – вспоминал его…

Ава вообще трудно было чем-то удивить. Например, знакомство с компьютерами прошло без каких-либо вскрикиваний и размахивания руками. Можно даже сказать – прозаично. Оно не сбило его с ног. Наверное, потому, что он уже и не к такому был готов. Не такое видел. Или вспоминал?… Другое дело, когда лет тридцать назад он что-то там у себя напутал и чуть не попал под колеса мчавшегося на него автомобиля. Это был один из его первых опытов. Тогда он только начинал учиться работать с младенческими снами и все шло неплохо, пока не намешал в чистый эксперимент такого, что смешивать ни коим образом не следует. И дуром забрался в сегодняшний сон Марии. Промазал. Они уже два года, как перестали купаться втроем в той бочке с корабликом. И тут он снова увидел ее ноги. И не только… Она пришла на озеро искупаться. И велела им с Михаэлем присмотреть за другими мальчишками, чтобы никто из них не вздумал подглядывать. Тогда еще Ав не построил купальню с раздевалкой. Это уж он потом сообразил. Но как же она изменилась! Какой прекрасной стала! Взрослой и запретной. Желанной! Недостижимой… – Запретной и недостижимой? Но этих слов он не знал! Вот тогда все и началось. Вернее закончилось…

Стыдно, конечно. Ужасно стыдно вспоминать. Даже сейчас. Но вот почему-то ж вспомнил. И голые коленки, и все то, что за этими подглядываниями последовало… Нашел время для подобных воспоминаний, честное слово!…

Что касается машины, которая чуть его не переехала, – Ав в тот день так и не понял, что произошло. Что именно он увидел? Главным образом потому, что элементарно испугался. Решил, что Бог хочет его убить. Что наказывает за Марию. Ну, в общем, было за что убить, если честно. Он и не спорил. Перегнул палку. А может просто где-то ошибся? Неделю проболел, как-то пережил этот ужас и… продолжил учебу. А что ему было терять? Тем более, что Иосиф предоставил троим своим любимым и на тот момент уже единственным оставшимся у него ученикам полную свободу. Он позволял им любую вольность, запрещая лишь превращение в «безмозглых баранов, повторяющих за идиотами всякие нелепости». Иосиф приходил в бешенство, когда от сына или Марии слышал, что то или это сказал Бог, потому что так, видите ли, написано в Торе.

– Тебе что, кретин,

гневно размахивая палкой, орал он на Михаэля, —

– Он сам это сказал?!

– К-кто?, —

от страха начинал заикаться Михаэль, понимая, что «учитель философии» – та страшная палка – сейчас обрушится на его голову.

– Бог!! —

истошно вопил раввин, брызгая слюной. —

– Ты не мой сын! Ты родился от осла. Вон отсюда! Три дня без обеда! —

Марию Иосиф никогда не бил. Много раз замахивался на нее палкой, но она мгновенно оказывалась под столом. (Какая уж тут гордость?) Так что она не познала этой радости. А Михаэлю частенько доставалось.

Один раз Иосиф замахнулся и на Ава, но палка в его руке вдруг сломалась. Сама собой. И рука при этом как-то странно повисла. Должно быть, он ее вывихнул, слишком резко подняв. И больше уже не замахивался, чтобы случайно не повредить себе что-нибудь еще. Да и поводов драться Ав Иосифу не давал. Он все больше молчал. И спал.

Вот именно – спал! Чтобы научиться открывать свои и чужие младенческие сны, когда это нужно ему, а не ждать, когда этого захочется им, Ав погружал себя в особенное состояние – не то, чтобы сумеречное, но что-то вроде… Словно бы он есть, и нет его. Как губка, лежащая рядом с водой. Она вроде бы сухая и мертвая, но стоит только… И тогда сны сами начинали его искать. Им просто некуда было деваться. Он ловил их на живца. Был период, когда он практически уже стал жить во сне. Ходил и спал на ходу. Иосифу не раз приходилось возвращать его в чувство подзатыльником. Словно идиота какого.

А Мария, увидев однажды у сарая Ава со спящими широко открытыми глазами, подбежала к нему и поцеловала в губы. Она не знала, что Михаэль стоял у нее за спиной и все видел. Долго так целовала… Мокро. Не для того, чтобы посмеяться над Авом, а потому, что раньше она в губы не целовалась, притом что очень хотелось, вот и попробовала на идиоте. Так вот, Ав этого поцелуя не заметил. И когда Михаэль рассказал ему о случившемся – он не поверил. Но покраснел. И, когда увидел на озере, какой теперь стала Принцесса, про чужие младенческие сны забыл. Сбился с пути истинного и стал смотреть про Марию ее сегодняшние нехорошие сны, после которых оба до обеда ходили с красными ушами и прятали друг от друга глаза. Так что Богу было за что его наказывать. Очень даже было!…

Однако, вовсе не машина отвадила Ава лезть куда не следует. С автомобилем он в конце концов разобрался и просто стал работать аккуратнее. Погорел он сильно позже: когда схлопотал от Юлии пощечину. Ни за что. Подумаешь!… Как будто он ничего подобного раньше не видел… То есть ему, конечно, было интересно, очень интересно, почему и потерял осторожность. И ведь он не в первый раз за ними подглядывал. Просто в тот раз решил подойти поближе. Чтобы разглядеть все получше. Вот Юлия его и застукала… Каким-то образом учуяла. Это во сне-то! А как его было не почувствовать, когда он чуть не на постель к ним забрался… Утром, перед завтраком заехала ему со всего маху по физиономии. Дура сумасшедшая!… А Юи, когда Юлия ей все рассказала, ужасно рассердилась и пообещала добавить. Даже вовсе пообещала его зарезать, если Луис с Гавриилом что-нибудь узнают… И вообще, это не его собачье дело! Так и сказала, мерзавка, – собачье! Он ее, можно сказать, от смерти спас, когда ей камнем в живот попали! И потом еще два раза, уже в Магдале… А она – собачье!… Еще и зарезать грозилась… Да все знают, чем они там занимаются! По лицу зачем бить?… Юлии, конечно, от мужиков досталось. Да и китаянке тоже. Элазаровцы ее однажды подловили… Поэтому с мужчинами у них не гладко складывалось. А природа свое требовала. Но драться зачем? Мария же не дерется, а там не просто подглядывание было…

Правда, до сих пор стыдно. И больше всего за то, что Михаэлю они так ничего и не рассказали… Но он сам виноват! Никто у него Марию не отбивал. Ослом не надо быть! И нечего корчить из себя несчастного! Сам во всем виноват. Вот именно!…

Ав понял, что больше не слышит запах жареной рыбы потому, что никто ничего не жарит. И вообще, что сейчас никакой не вечер, а давно уже ночь. Но сделал вид, что так и надо. Что все в порядке и ему все равно, жарит Мария рыбу или нет. И что ему совсем не хочется узнавать, куда это все подевались… Он поспешил снова спрятаться за воспоминания, чтобы не так сильно тошнило. Потому что начали мерзнуть плечи, а ног он уже давно не чувствовал…

Кстати, он ведь вполне серьезно говорил, что научиться видеть будущее можно и быстрее, чем за пару лет, если, конечно, не быть таким ленивым и бесталанным, как он. Но Михаэлю и Марии его игра в сны интересной не показалась. Оно и понятно, они играли в пиратов и, между прочим, давно бы уже приняли Ава в свою компанию, если бы не все эти его болезненные завихрения. А болел он не только снами.

Заставить плавать кораблик в бочке с водой… Быстро так плавать… И причем не глазами велеть ему… Это ведь Ав научил Марию. И она так смеялась, счастливая, когда получилось! А вот Михаэля научить он не смог. Уж слишком сильно тот хотел, чтобы кораблик его слушался. Даже ударил его. Чуть не поломал. Михаэль всегда и всего хотел слишком сильно. И отказывался понимать, почему это кораблику наплевать на его желания. Что нужно просто не мешать ему плыть. Самому. Ведь он давно хочет. Ему зачем-то нужно…

А еще Ав знал, куда нужно встать, чтобы его не могли найти его же собственные мысли. Где можно было бы спокойно стоять, дышать и даже шевелиться. Где не приходилось бы прятаться или прогонять их. Там нужно было просто стоять и тихо смотреть на эти самые мысли, радуясь тому, что ты можешь их не кормить…

Вот эта игра Марии понравилась. И она быстрее Михаэля догадалась, что любая мысль, которая к тебе приходит, пока ты стоишь у самого себя за спиной, не твоя.

– А чья же?, —

недоумевал Михаэль.

– Она того, на кого ты смотришь. Или не смотришь, но хотел бы посмотреть. Может быть моя… Или его, —

кивала Мария на Ава. —

– А может того человека, которого ты никогда в жизни не видел, и о ком ничего не знаешь, кто сидит себе сейчас дома в Ершалаиме и лопает арбуз или… В общем, чья захочешь! —

Михаэль долго не мог взять в толк, что это такое – просто подглядывание, на котором Мария и Ав помешались, или?…

– Или!, – хитро улыбалась ему в ответ Мария. – Вот как захочу, так он и станет думать.

– Кто? —

хмурился Михаэль.

– Да кто угодно. Вон тот крестьянин, например. Или ты. Или все люди отсюда и до самого Рима!

– Дура сумасшедшая!, —

обычно так резюмировал заумь возмутительных измышлений Принцессы Михаэль.

– Ты правда считаешь, – допытывался он потом у Ава. – что все действительно будут думать, как ты захочешь? А может вы всё врете и просто учитесь подсматривать?

– А ты как хочешь? Чтобы это чем оказалось?, —

как всегда, напуская туману, отвечал Ав вопросом на вопрос. —

– Ну, хочешь, назови это подглядыванием…, —

и пускался в разглагольствования о том, что вообще-то своих мыслей у людей не бывает в принципе, что воля есть только у самого слабого и, как правило, заканчивал муравьями. Идиот, одним словом. Болтун и бездельник!