Ала ад-Дин и повелитель джиннов

Верхний бронзовый блин, что не так давно был лампой, шевельнулся. В каменном зале мгновенно воцарилась тишина, и все уставились на блин с затаенным ужасом. Блин подпрыгнул, дернулся и запрыгал по комнате, вращая расплющенным носиком, словно вынюхивал первую жертву.

– Ай, не трогай меня! Это не я тебя так, – подхватился Ахмед, когда лампа повернула к нему, и бросился к витрине с шапкой-невидимкой. Рванув на себя стеклянную дверцу, он схватил шапку, нахлобучил на голову и поспешно забрался в витрину. – Меня нет!

– Ахмед, – помотал головой Максим, – кончай дурку валять и вылезай оттуда – тебя все равно видно.

– Вы специально так говорите, шеф!

– Дело твое, конечно, но выглядишь ты, прямо скажем, по-дурацки.

– Почему?

– На татаро-монгола консервированного смахиваешь.

– Ну и пусть! – обиделся Ахмед, сложил руки на груди, поерзал, усаживаясь поудобнее в тесной витрине, и отвернулся.

Между тем лампа допрыгала до стены, ткнулась в нее носиком и повернула к Саиду.

– Уй-юй! – Саид вытянулся в струнку и прикинулся статуей. Жили только одни его глаза, которыми Саид неотрывно следил за перемещениями бронзового блина, вздрагивая всем телом от каждого его скачка.

Лампа добралась наконец до башмаков Саида, потыкалась в них и замерла.

– Издохла, что ли? – предположил Ала ад-Дин. – А я ее палочкой хотел.

– Я те дам, палочкой. – Максим поспешно вырвал у юноши из руки волшебную палочку. – Тоже мне, потомственный Акопян выискался. И вообще, хватит с тебя мороженого, а то еще горлышко заболит.

– Не заболит. – Ала ад-Дин насупил брови и уставился в пол.

– А вдруг? Эй, Саидка, – позвал Максим, пряча палочку за пазуху.

– Че… – сглотнул тот, неотрывно глядя на лампу – вдруг опять шевельнется. – Чего?

– Ты бы ее потер, что ли? Видишь, на ручки просится.

– М-м-м, – отрицательно помотал головой Саид. – Н-не буду я ее тереть.

– Да ладно тебе. Она, похоже, признала в тебе хозяина.

– Вы так считаете, шеф?

– Конечно, видишь, как к тебе ластится?

Блин нетерпеливо подпрыгнул, будто подтверждая слова Максима.

– Не-е. – Саид бесшумно отступил на шажок назад. – Не хочу.

Носик у бывшей лампы зашевелился, будто живой. Его движения сильно смахивали на неловкие подергивания хобота у маленького слоненка. «Хобот» долго кривился и извивался, сворачивался в спираль, распрямлялся вновь и складывался вдоль и поперек. Максима, наблюдавшего за метаморфозами носика, вновь взяло сомнение, правильно ли он поступил, раздолбав лампу? Ведь кому понравится, когда твой любимый дом превращают в лепешку, а уж если вместе с тобой… К тому же следовало учитывать, чей это дом. В смысле, был. А, судя по тому, как хозяин лампы или, вернее, блина, с легкостью гнул и мял бронзу, причем не выходя наружу, он мало походил на славного и очень забавного белого крысенка, каких любят заводить сентиментальные барышни.

Расплющенный носик лампы-блина внезапно разжался с глухим хлопком, и из него повалил сизый дымок, сначала неуверенно, а после все сильнее и сильнее.

Впечатлительный Саид вновь хлопнулся в обморок там, где стоял.

Ахмед застыл в витрине невозмутимой статуей Будды, лишь стекла тихонько позвякивали, выдавая его испуг.

Ала ад-Дин, как человек, который ничего плохого в жизни не сделал, спокойно, но с изрядной долей любопытства взирал на сгущающееся над полом облако дыма, по которому то и дело пробегали разряды молний.

Максим, кряхтя, оторвал от пола кувалду, но потом решил, что от нее мало проку и опять опустил на пол.

Меж тем величественное грозовое облако отрастило смерчевидный хвостик, две руки, выдавило вверх голову, на которой затрепетали, задымились два остроконечных уха, и джинн распахнул глаза – два черных бездонных провала.

– Смертный, что ты натворил? – громыхнуло облако звучным басом, от которого задрожали стекла витрин, а у Максима волосы зашевелились на голове, но он постарался сохранить внешне невозмутимый вид.

– А можно не так громко? – поморщился он, опираясь на кувалду.

– Что-о?! – искренне удивился джинн. – Да знаешь ли ты, червяк, кто я такой?

– Знаю, и незачем так орать. Посмотри, что ты натворил, – повел рукой Максим. – Один в полной отключке, а второй ни жив ни мертв. Про Ала ад-Дина вообще молчу.

– Но…

– И сделай глаза попроще. Мне нравятся фиалковые, если что. Как у твоего подшефного Каззана.

– Ты… – негодующе начал распухать джинн.

– Да, ты прав, это я раздолбал твой уютный домик. Дом, милый дом! У меня тоже он когда-то был.

– Ты… – замахал мускулистыми лапищами джинн, загребая ими воздух.

– Виноват, прости, дяденька, засранца, больше не буду.

– Ты… – Глаза у джинна и вправду внезапно стали фиалковыми.

– Слышь, мужик, ну я же извинился. Замяли базар, сменили тему, – предложил Максим, преданно глядя джинну в огромные лучистые глаза-блюдца.

– Ты, смертный… – наконец смог продолжить начатую фразу джинн.

– Да, увы, – развел руками Максим, – ты опять прав, но что я могу поделать – все мы смертны.

– Ты… – Джинн начинал медленно косеть. Один его глаз налился пурпуром, а другой стал пронзительно зеленый с переливами.

– Удивительно богатый словарный запас. Слышь, Ахмед?.. Не слышит. Вот что ты с ним будешь делать? – всплеснул руками Максим и, изображая крайнюю неловкость, пару раз легонько хлопнул в ладоши. – Ладно, если тебе больше нечего сказать, то я пошел? – указал Максим на выход.

– Стой, смертный! – пришел в себя джинн.

– Стою, – замер Максим на полушаге. – О, а ты сердитый дядька, как я погляжу! – шутливо погрозил он пальцем джинну.

– Зачем ты это сделал, отвечай?! – навис над Максимом джинн.

– Как тебе сказать? Честно говоря, я и сам не знаю. – Максим пригладил макушку и виноватым взглядом уставился в глаза джинну. – Прозрение, что ли, нашло. В смысле помутнение.