– Не то слово, – усмехнулся мой Наставник.
– Так мы идём? – взяла у меня свою сумку Берта, – тонкости расскажешь ему по дороге.
Сирис.
Мы стояли на перроне, ожидая, когда подъедет белый поезд, показавшийся вдали.
Берта уже вернула мне банку с тетрадью, которые я не замедлил отправить Скорым Вестником, принявшим вид огромного сокола. С горловым клокотанием Вестник, забрав свою ношу, быстро скрылся с глаз в направлении владений Никорна.
– Береги себя, – на прощание заключил я своего Наставника в объятия.
– Помни об обещании, – прошептали мне на ухо, – ты же знаешь, я не всегда буду рядом.
Я только крепче прижал её к себе. Оборотни живут дольше людей и почти до самой смерти сохраняют молодость, но всё же они умирают.
– Надеюсь, этого не случится ещё очень-очень долго, – тихо ответил я ей.
– Ну пусти, задушишь, – притворно захрипела Берта и, мягко высвободившись из моих рук, подошла к Эмилю.
– Береги его, – попросили моего ученика, кивнув в мою сторону, – он тот ещё мастер влезать в неприятности.
Она махала нам из быстро удаляющегося поезда, а мы провожали её взглядами и махали в ответ.
– Что ж, и нам пора возвращаться, – обернулся я к Эмилю, когда поезд окончательно скрылся из виду.
– Да, но найти извозчика в этот час будет нелегко, – ответил мне мой ученик и, немного помедлив, спросил, – так значит, я остаюсь?
– У Берты сейчас сумасшедший дом с воспитанниками, – соврал я, – так что придётся тебе маяться со мной.
– Хорошо, – вздохнул Эмиль, улыбнувшись.
– Зря радуешься, – прищурился я, – быть моим учеником – трудно!
Вампир только молча посмотрел на меня, довольно ухмыльнувшись.
– Так что насчёт извозчика? – спросили меня вновь, стоило нам выйти и узреть абсолютно пустынную площадь перед вокзалом.
– На сегодня с меня хватит поездок на этих катафалках для живых, – передёрнуло меня, – да и не успеем до рассвета.
– Как же тогда? – растерялся Эмиль.
– На мне поедешь, – предложил я.
– Л-ладно, – нервно сглотнул мой ученик.
Мы вернулись в знакомый парк, уже замиравший перед первыми волнами зари, и я, прочитав заклинание сохранения, перевоплотился. Непередаваемое ощущение. Чувствуешь, как каждая клетка твоего тела меняется, становясь чем-то иным.
Взглянув на Эмиля со своей высоты, я улёгся на траву.
– Забирайся.
Странно, у большинства оборотней после перевоплощения голос не меняется, а у меня становится немного ниже, или мне так только кажется?
Эмиль вскарабкался на спину, неприятно дёргая шерсть, и крепко обхватил за шею.
– Да не так сильно! Задушишь!
– А за что тогда держаться? – раздался его растерянный голос, приглушённый моей шерстью, так как рук он не разжал.
– За холку. Она у нас не очень чувствительная, так что можешь цепляться так крепко, как сможешь.
Моё горло отпустили, чтобы запустить пальцы в волосы на холке. Не удержавшись, я вздрогнул.
– Ты чего?! – ухватились со всей силы.
– Щекотно.
Сначала я пошёл шагом, давая своему ученику устроиться поудобней. Потом перешёл на рысь, а после побежал огромными скачками, стараясь успеть до рассвета.
В лесу, недалеко от поместья, я, ссадив своего ученика, вновь принял человеческий облик.
Для меня стало сюрпризом, что возле ворот нас поджидала задремавшая Мерилис. Экономка обрадовалась нам и посетовала на то, что мы не должны были отпускать Марка, что вообще удивлена, как нам удалось вернуться в столь поздний час.
Извинившись и сославшись на то, что было бы неудобно столько времени заставлять кучера ждать, мы, распрощавшись с бывшей опекуншей графа, поднялись в свои комнаты.
Смешав Эмилю двойную порцию крови, я отправил вамира в его комнаты, а сам, с удовольствием приняв душ, завалился на кровать. Но спать совершенно не хотелось. Чтобы как-то занять себя, я дотянулся до пухлой тетради в сердечках, что валялась рядом с кроватью, как и банка с мазью.
Пролистав несколько плотно исписанных страниц, я нашёл что-то похожее на советы по кормлению.
«Первые три месяца давать ТОЛЬКО человеческую кровь. Первую неделю предпочтительно I и II группы, дальше постепенно прибавлять III и IV. Кормить до пяти раз в сутки. Начиная с четвёртого месяца постепенно прибавлять к человеческой кровь животных. Желательно хищников или всеядных. Полный переход на животную кровь где-то на седьмом-восьмом месяце, при возможности – после года»
«Надо же, почти всё делал правильно» – подумал я, чувствуя, как тяжелеют веки.
Под ногами мягко шелестит прошлогодняя листва, между больших стволов старых деревьев то и дело виднеется часть полной луны. Я иду сквозь лес, улыбаясь как последний идиот. Пару минут назад я попрощался с самым прекрасным существом на земле, условившись встретиться завтра, когда мы снова будем вдвоём. Только вдвоём. Как же эти слова ласкают слух! Ещё немного и мы сможем быть вместе всё время. Она дала согласие уйти ко мне, с Бертой я уже всё уладил, а как только стану свободным вульфриксом, обращу её и буду заботиться, охранять лучше, чем свою жизнь. Никто не посмеет тронуть её.
Я глубоко вдохнул ночной воздух, вспоминая каштановые волосы любимой, её голос, взгляд… Просто находясь рядом, я чувствовал себя самым счастливым на свете.
Каждый раз, когда осознавал, что это прекрасно существо любит меня, тело переполняло чувство невероятной лёгкости. И ведь она действительно любит, любит и не боится…
Вдруг что-то резануло у меня в груди, что-то мерзкое, склизкое, тёмное, заставившее волосы на затылке встать дыбом. После минутного колебания я осторожно пошёл в сторону этого чувства.
Вскоре вдалеке забрезжил странный свет, слишком яркий для обычных лесных бликов. Подойдя ближе и спрятавшись за стволом древнего дерева, выглянул на прогалину, залитую лунным светом, который, попадая на неё, казалось, лишался своей чистоты. На траве, почему-то жухлой в это время года, в кругу сидели люди, чьи фигуры полностью скрывали тёмные плащи с капюшонами, а посередине возвышался каменный круглый стол, на котором что-то лежало. Стоило мне приглядеться, как ноги сами вынесли меня вперёд.
Я растолкал бормочущих людей и, подойдя к столу, вцепился в него, не зная, не понимая, что происходит, а губы пытались хоть что-то вымолвить.
– Карина…
Её предплечья и стройные голени изуродовали колья, а кровь, уже тихо капавшая из ран, всё заполняла желобки, вырезанные в камне, создавая какой-то рисунок.