Сочинения

– Приказывайте.

– Извольте… Вперед! Гоп!

Казимир перепрыгнул через забор.

– Еще раз!

Резвушка заливалась громким смехом, хлопая в ладоши.

– Теперь платок… Apporte ici!

И это приказание было немедленно исполнено.

– Что же дальше? Я жду!

– Ну, на колени… – проговорила Анюта и покраснела до ушей.

– Неужели я не заслужил кусочка сахара?

Оба расхохотались, как дети.

– Вы на меня не сердитесь? – спросила милая девочка, кладя ему в рот кусочек сахара.

– За что же?

– За мою глупую шутку… Не подумайте, что я зла… Когда вы узнаете меня поближе, вы увидите, что сердце у меня предоброе… Теперь прощайте, – прибавила она, вырывая у него руку, которую он покрывал поцелуями, – ко мне сейчас придет учитель музыки… Приходите к нам почаще, пока еще не холодно и можно играть в саду. Вот, например, хоть бы завтра…

– Непременно приду… Благодарю вас за приглашение.

В тот же самый день, после обеда, посетил Огинских иезуит, патер Глинский, – человек светский, ярый патриот и усердный служитель церкви. Он был отличным проповедником и состоял чем-то, вроде гофмейстера, при особе графа Солтыка, которого в былое время воспитывал. Ходили слухи, что он даже и теперь позволяет себе давать наставления этому своенравному богатому господину. Патер был видным мужчиной, напоминавшим скорее дипломата, чем теолога. Правильные черты лица, умные, как бы заглядывающие в глубину души глаза, изящные манеры, элегантные обороты речи, – одним словом, все изобличало в нем человека, привыкшего ходить по гладкому паркету дворца, а не по каменному полу церкви. Ловкий иезуит привык давать советы в роскошном будуаре, а не в изъеденной червями исповедальне.

– Я полагал, что вы еще в деревне, – сказал Огинский, идя навстречу своему гостю.

– Мы вернулись вчера, – ответил патер. – Граф заскучал.

– А знаете ли вы, что моя Анюта уже окончила курс в пансионе?

– Неужели? Следовательно, она уже не ребенок, а взрослая барышня. Где же она? Как бы мне хотелось ее увидеть!

– Она гуляет в саду со своими подругами. Хотите, я позову ее?

– Нет, не надо, я сам пойду к ней.

Патер Глинский надел шляпу с широкими полями и отправился в сад, где застал девушек за игрою в волан. Анюта подбежала к нему и обняла за шею.

– Как вам не стыдно, ведь вы уже не ребенок! – шутя, заметил ей иезуит, с видом знатока любуясь расцветающей красотою.

– Что ж за беда? Я вас люблю по-прежнему! Поиграйте с нами в жмурки!

– Помилуйте! Это неприлично моему сану!

– Вот увидите, как это будет весело.

Шалуньи подхватили патера под руки, отняли у него шляпу и трость, завязали ему глаза носовым платком и с громким смехом начали скакать вокруг него. Напрасно злополучный иезуит старался поймать одну из них; кончилось тем, что он, выбившись из сил, обхватил руками Анютиного пони. Проказницы были в восторге. Они посадили патера верхом на лошадку и торжественным маршем двинулись по аллеям.

VIII. Красный кабачок

Утром, когда Елена осторожно вошла в спальню к Эмме, та уже проснулась. Ее роскошные волосы раскинулись по подушке, окружив прелестное личико золотистым ореолом.

– Мне хочется еще полежать… я устала, – проговорила красавица, щуря глазки.

– Понежьтесь, милая барышня, приберегите свои силы для нынешнего вечера, – ответила старуха и таинственно прибавила. – К нам опять приходила еврейка. Она просит вас пожаловать в Красный кабачок.

– Сегодня вечером?

– Да, часов в десять.

– Хорошо.

Утром заезжал Казимир Ядевский, но его не приняли. После обеда Эмма вышла со двора вместе с Еленой, внимательно осмотрела вход в таинственный кабачок и попросила свою мнимую тетушку указать ей, где дом купца Сергича.

– Отдайте ему эту записку, – сказала девушка своей спутнице, когда они подошли к дому, – я подожду вас здесь, на тротуаре.

Поздно вечером Эмма, закутанная с головы до ног, отправилась без провожатой в дом Сергича. Купец принял ее в маленькой комнатке с закрытыми ставнями: почтительно поцеловал руку, усадил на диван и, стоя, стал ожидать приказаний.

– Знаете ли вы, зачем я сюда пришла? – спросила Эмма.

– Я знаю все, сударыня, и готов служить вам по мере сил и возможности.

– Мне придется довольно часто бывать у вас, не вызовет ли это подозрений?

– Ни в коем случае. Я попечитель братства Сердца Господня, и меня нередко посещают знатные дамы.

– Посланные мною вещи здесь?

– Точно так.

– Позвольте мне переодеться.

Не прошло и четверти часа, как из дома купца Сергича вышел стройный красивый юноша в венгерке из темно-синего сукна, высоких сапогах и меховой шапочке. На плечи его была накинута шинель, в кармане лежал заряженный револьвер. Эмма превратилась в мужчину, словно бабочка, стряхнувшая золотистую пыль со своих крылышек.

Улица, на которой стоял Красный кабачок, была плохо освещена.

Девушка осторожно отворила калитку, вошла во двор и, приложив два пальца к губам, тихонько свистнула. К ней тут же выбежала хозяйка кабачка, Рахиль, и шепнула ей на ухо:

– Он уже здесь.

– Господин Пиктурно?