Русская война: Утерянные и Потаённые

Определяя условия минимальной защищенности судов, адмирал Копытов в начале 70-х годов установил ее нижний предел – наличие сплошного броневого пояса в охват всей ватерлинии корабля, который, дополняясь так называемой карапасной броней (карапас – панцирь черепахи), что опираясь на него несколько ниже ватерлинии, корытообразно поднимаясь, перекрывает все жизненно важные части корабля от ударов сверху, а своим нижним скосом (шельфом) обеспечивает двойную защиту борта, делает даже не бронированный в остальной части корабль сопоставимым по живучести с броненосцем; и построенный в соответствии этих требований крейсер «Адмирал Нахимов» был равноценным соперником самых сильных полно-бронных судов его эпохи.

Увы, погоня за мореходностью, обеспечение «всхожести на волну», для чего разорвали полное круговое бронирование, ликвидировав бронирование оконечностей судна на 1/4 длины, облегчая корму и нос, обесценило с точки зрения «боя» даже первоклассные броненосцы-крейсера «Пересвет», «Победа», «Ослябя» – 2 первых посредственно держались на параллельных курсах в боях 1-й Тихоокеанской эскадры, а 3-й был потоплен в полчаса, оказавшись под продольными выстрелами японских крейсеров, снаряды которых пошли в корпус через слабо защищенный нос; над заказчиком тяготела не мысль о «бое, где бы то ни было», а об «удобстве плаваний куда угодно», обратившая красавцы-корабли с отличным набором отдельных качеств в «целокупный гроб».

Можно прямо утверждать, что лишь с 1882 г., после устранения великого князя К. Н. Романова от руководства военно-морским ведомством появилось осознание, если не того, что воюет флот, то хотя бы строительства флота, типов и серий кораблей, а не призовых гиппокампов, и спуск на воду броненосцев типа «Синоп» на Черном, и типа «Петропавловск» для Балтики и Тихого океана открывал эту возможность технически, – но была ли она использована?

Отбрасывая и огрубляя детали, можно сказать, осознание, что соединение из 3-х кораблей это не 1 + 1 + 1, а некая возникшая из них загадочная ? не приходило; русские корабли закладывались в серии их 3-х единиц, с расчетом, что одна будет на Дальнем Востоке, вторая – в Кронштадте, 3-я перемещаться между ними где-то в Индийском океане, т. е. в преимущественном исключении соединения, и если это произошло в отношении 3-х «петропавловцев», то по причине случайной – слишком несерьезен казался противник, и слишком хотелось на него надавить. Поэтому русские корабли не столько плавали, сколько отстаивались вместе, ладно разворачивались, хорошо ходили своим обычным курсом Кронштадт – Владивосток – и не ладно, не хорошо готовились воевать, порознь, борт на борт, не возрастали кооперацией сил в соединение относительно исходного числа, а скорее сокращались, утрачивая силу оригинального. Эта непростительная кустарщина во избежание эскадренного боя даже как бы обращается в сильную сторону, обусловленные ей импровизации порождают тягу к индивидуально-неповторимым действиям и ходам, и в частности, к бурному развитию минно-торпедного оружия, в применении которого особенно ярко выражается личностная сторона морского воина; оно становится сильнейшей стороной русского флота, но… это опять не осознавалось в целом, не обращалось из оттенка в каноны осознанной политики, проходя мимо тактического осознания, становилось не способом войны – приемом пакостничества.

Удивительно, как это отражалось на технике: к 1903 году русские создали автоматически устанавливающуюся якорную мину, снаряжают ее 80 кг мощнейшего милинита, превратив в опаснейшее средство морской войны, и… оставляют все тот же пироксилин в торпедах, по способу поражения и требованию к заряду такие же самодвижущиеся мины, которые оказались удручающе слабы; осознанное в целом, это средство могло стать основой морской борьбы, ее исходной или оборонительной фазы, как то случилось в 1914–1920 гг. на Балтике; взятое в частном, оно скорее дробило картину, не оформляя едино-устойчивого представления.

Кажется, флот – это самое дорогое средство войны делался какой-то игрушкой, в которую игрались беззаботные дяди. С 1880 года, когда оценивая перспективы морской политики и будущего флота Г. И. Бутаков высказал пожелание о создании сбалансированного флота с эскадренным ядром броненосцев, крейсерским составом океанской войны, и эсминцами – заградителями прибрежного действия, и высказал к тому прогноз, что для кораблей 1-го ранга понадобятся орудия до 16 дюймов – русская морская артиллерия практически остановилась в развитии как главная сила флота, 12 дюймов ее роковой рубеж, которые она так и не перейдет на плавающих кораблях. Хорошо ли это, когда американский флот к 1894 году имел 13 дюймовые пушки, английский 13,5 дюймовые, французский от 12 до 16,5 дюймов?

Вот пример удивительного сочетания возможностей техники, обесцененных бесплодием тактики при выходе за рамки утвердившегося целостного стратегического подхода – русские броненосные крейсера типа «Рюрик», заложенные как истребители океанского судоходства Англии, более мощные, чем легкие крейсера сопровождения и с огромной автономностью плавания, обеспечивающей им свободу рук вдали от побережья и баз тяжелых судов противника. Мощный 10-дюймовый сплошной главный пояс обеспечивал им превосходную живучесть, но… веерное расположение артиллерии, нацеленной на бой с несколькими легкими судами противника, заходящими с разных направлений, было крайне неудачно при встрече с броненосным башенным крейсером, могущим сосредоточить огонь всего своего главного калибра на одной цели, в то время как «Рюрик» отвечал лишь половиной главных пушек. Правда, полный броневой пояс русских крейсеров, превосходящий таковой даже у русских и японских броненосцев, сыграл свою роль, недостаток огневой мощи русские корабли восполняли значительно более высокой живучестью, но какой ценой – имея водоизмещение 13,5 тысяч тонн они несли всего четыре 8-дюймовых пушки, в то время, как развивавшие в два раза более мощный огонь японские тяжелые башенные крейсера несли такую же батарею главного калибра на 9,5 тысячах тонн. Это была несомненная диспропорция в факторах боевой мощи, причем в пассивную сторону. И это в условиях, когда имелся в наличии такой превосходный прототип, как «Нахимов» с уникальной 8-орудийной 8-дюймовой батареей главного калибра, ромбическое расположение двухорудийных установок которой теоретически обеспечивало огонь 6 орудий в любом направлении, с 8-дюймовым сплошным главным поясом брони, что в совокупности обеспечивало боевое равенство с двумя тяжелыми крейсерами противника, и при этом водоизмещением в 8,5 тысяч тонн.

Крейсер «Адмирал Нахимов» на Кронштадском рейде, 1903 год

В данном случае налицо не технико-тактическое заблуждение – идеальное выполнение техническим ведомством запросов тактики; русские крейсера, строившиеся для набеговых операций и «дикой охоты» в океане, где главным было сближение и уход от преследования, необходимо должны были иметь особо сильное вооружение на курсовых направлениях, что и обеспечивало квадратно-спонсонное расположение артиллерии главного калибра, позволившее, благодаря тому, что с верхних палуб удалялся тяжкий груз башен, поднять высоту борта, резко улучшившую мореходность судна и скорость на большой волне, увеличить объем угля и расходных материалов до 4-х месячной потребности; необходимость действий на театрах без собственных баз и судоремонта продиктовала особо завышенные требования к живучести судна ко всяким боевым поражениям – и как следствие, выдвинувшая броню и непотопляемость на 1-е место.

Многочасовой бой «Рюрика» с 6 крейсерами эскадры Камимуры, подтвердил, что эти океанские волки были почти нечувствительны к ранам, и как специализированное средство они являлись превосходным творением учеников адмирала Попова, но вопреки утверждениям историков военного судостроения только одним качеством, мощным броневым поясом, соотносимы с тяжелыми крейсерами башенного типа, что утверждаются на рубеже веков в качестве ведущих; если «Россия» чистый крейсер, то его постоянный противник «Асама» вырождающаяся линия быстро-дешевого броненосца, который может встать в строй броненосцев, или поддержать своим присутствием легкие силы, но к чистому крейсерству уже малосопоставим; в столкновении с броненосцем он тоже оказывается обреченным, если не имеет превосходства в скорости.

Но если вступая в кильватерный строй эскадры японец включается в действие, которому в какой-то мере соответствует, например, ведением огня наибольшим числом орудий на борт и по единой, задаваемой распоряжением начальника эскадры цели, имея посредственно-удовлетворительную живучесть для строя броненосцев, то русский крейсер, становясь в эскадру, оказывается в условиях, к которым никогда не готовился, вплоть до того, что не может вести огня всем главным калибром на борт, который единственно применим в большей части ее эволюций – он органически не эскадренный. В своей же специализированной роли им так никогда не пришлось выступить, кроме 3-х набегов в ограниченном пространстве русско-японского театра, два из которых дали превосходный стратегический результат: ведь не потопи адмирал Безобразов транспорты с осадным парком 11-дюймовых мортир, Порт-Артур, форты которого были рассчитаны на 8-дюймовые бомбы, пал бы не через 11, а через 1 месяц; для пресечения этих действий пришлось разделить японский флот на эскадру Того и отряд Камимуры.

Броненосный крейсер «Рюрик» в Нагасаки

И если коснулись судьбы владивостокских крейсеров, как тут не провести другое сравнение: они, воюя не так, не там, не в тех условиях, с другим противником, возобладали над ними, смогли и реализовались, оказались, при неполноте соответствия каждого из своих качеств все же состоявшимися бойцами, как мощный зверь, выразительный в присутствии даже во внеположенной обстановке – но как убого выглядят на их фоне «усиленные», «развитые», подхватившие их линию крейсер-броненосцы типа «Ослябя», всем, 254-мм башенными орудиями, 10-дюймовой крупповской броней, 4-месячной автономностью плавания их превосходящие, а итог – грустно и гнусно: один погиб без пользы и славы под получасовым обстрелом, два других стали украшением трофеев японского флота; даже не сбежали как призовые гончие из Артура в августовскую ночь 1904 года, при том, что и в перегрузе имели скорость более 18,5 узлов, и это в условиях когда единственно опасные для них японские броненосцы не мог-ли развивать более 17,5 узлов – английские кораблестроители выполняя заказ изрядно надули союзничка: 18,6 узлов на мерной миле «Миказа» и его систершипы показали без боевой нагрузки и с половинной нормой угля; японские крейсеры просто не могли соревноваться с русскими гибридами, посылавшими 200-килограммовые снаряды в ответ на их 80-килограммовые, при этом на дистанцию, недостижимую даже для 305 мм пушек – угол возвышения 254 мм орудий «Осляби» был 25° вместо общих 15°, и русская троица забрасывала снаряды на 80 кабельтовых, что мог сделать в японском флоте только «Ниссин» своим единственным носовым 254-мм орудием. Но по итогу – все втуне…

Налицо странное кораблесозидание – вопреки функциональному назначению судна! Корабль-рейдер, если он не самоубийца, должен иметь повышенную живучесть, не располагая возможностью исправлять наносимые противником повреждения, т. е. обязательные броневой пояс по всей длине корпуса от штевня до штевня – налицо только частичное бронирование борта между башен; действуя в одиночестве методом набеговых операций он принужден держать под прицелом всю круговую линию горизонта с возможностью вести борьбу с несколькими целями сразу, и кроме того создавать особо сильный огонь по носу и корме, обеспечивающий его преимущественные действия: атаку и уход от преследования – здесь собрали 4 орудия в 2 пакета, создающие одновременное поражение только 2-х целей, и сильнейший огонь на борт, что хорошо для боя в кильватерной колонне эскадры, но в таковом полностью обесценивается громадной площадью небронированного борта, прямо-таки притягивающего снаряды.

Полное недоумение вызывает распределение средней артиллерии на корабле: аксиома, утверждённая еще в парусном флоте гласит, что по возможности более тяжелые орудия должны быть расположены ближе к ватерлинии и как правило ниже легких, если то не входит в особую тактическую задачу, например, обеспечения огня на высокой волне. «Ослябя» имел выдающуюся высоту борта, что уже само по себе гарантирует условия стрельбы; тем не менее он нёс на артиллерийской палубе только четыре 6-дюймовых и восемь 3-дюймовых орудия, а на поднятом спардеке 6 и 8, хотя должно быть не просто наоборот – в корне отлично: все десять 6-дюймовых орудия на батарейной палубе, а 3-дюймовые, сколько станется, на спардеке. Нет же…

Такое впечатление, что конструкторов пугает мысль о выдающейся метацентрической высоте судна и почти убивает сознание наличия громадного запаса плавучести у корабля, и они положили в заслугу всячески с этим бороться, в чем правда не преуспели, и в бою 14 мая «Ослябя» в отличие от других русских броненосцев не перевернулся, а лег на борт – но как же его раскачивало на свежей волне, ставя под вопрос характеристики носителя артиллерии. И это при том, что многие элементы корабля требовали незамедлительного усиления, столь простого при наличии таких ресурсов – я не говорю уже об набивших оскомину траверсах, но «Ослябя» оказался ЕДИНСТВЕНЫМ КОРАБЛЕМ, передняя башня которого была разрушена 6 и 8-дюймовыми фугасными снарядами, отражаемыми на других судах 76—127 мм броней. На владивостокских крейсерах эти же снаряды гарантированно отражались 152-мм покрытием бортовых спонсонов, по типу конструкции считающихся более слабым агрегатом защиты, чем башня.

Вообще, кажется, русское военно-морское руководство сознательно перетасовало и перепутало все мыслимые спецификации боевых средств кораблей, и сильнейшие эскадренные броненосцы типа «Бородино» предназначенные для действий в линии имели наибольшую силу залпа главным калибром в бортовых, а средним в курсовых секторах явив головоломную задачу плавсоставу – как совместить асимметрию боевых средств. Вести ли энергичный встречный бой на сближение, упирая на нарастающий ливень среднекалиберных бронебойных снарядов, но подставляя корпус корабля под особо опасные продольные выстрелы, когда он вписавшись в эллипс рассеивания будет ловить максимальное число снарядов, идущих сверху, слабо защищенной палубой, при этом используя лишь половину орудий главного калибра; или обращаться к огневому бою на истощение на параллельных курсах, используя всю мощь главного калибра и избегая значительного числа крупнокалиберных навесок сверху, на те части корабля, которые вылезут из эллипса поражения, но увы, не добирая в числе среднекалиберных скорострельных орудий, и получая на каждые 6 своих снарядов 7 японских – это немного, но такие маленькие трущиеся «мелочи» устойчиво собирают большую беду.

Между тем, в той же Франции, где был заложен головной корабль серии цусимских русских эскадренных броненосцев «Цесаревич», налицо имелся образец, который еще более мог соответствовать в качестве прототипа для злосчастных «Ослябь».

В 1891 году, за 4 года до закладки «Осляби» и «Пересвета», на французских верфях началось строительство броненосцев типа – точнее, единой функциональной спецификации – «Шарль Мартель», приблизительно того же предназначения и против той же Англии, что и русские крейсер-броненосцы. Но насколько же отличался подход французских военно-морских специалистов к этой задаче! Тройка французских поджарых линкоров, кроме замечательной способности держать устойчиво высокую скорость хода обладала отличной живучестью, обеспеченной неуязвимостью основных механизмов, укрытых толстой броней двух сплошных поясов, охвативших корпус от носа до кормы; равное число орудий главного калибра и несколько меньшее среднего было смонтировано в башенных установках, обеспечивающих наилучшую защиту вооружения и расчетов, как и условия боевых манипуляций. При этом главный калибр – «свирепые» 45-калиберные 305–274 мм пушки (в пересчете на русскую методику 46,5-калиберные – у нас, увы, – 41,5 калибр) – был распределен в 4-х 1-орудийных башнях, расположенных по т. н. «ромбической схеме», обеспечивающий одновременное поражение до 4-х целей и возможность сосредоточить огонь 3-х орудий в любом секторе, т. е. создать полуторное огневое превосходство в курсовых секторах при 25 % недоборе в бортовом залпе, но сразу же компенсируемом большей живучестью 3-х одноорудийных установок относительно 2-х 2-орудийных в английском флоте, помноженную на меньшую вероятность попадания в обжатую одноорудийную башню; и большую точность и кучность стрельбы одноорудийной установки в которой ось орудия совпадает с центром тяжести башни, и не происходит боковых колебаний при выстреле, как следствие возникновения разворачивающего плеча силы на башню.

Восхищает, как функциональное предназначение, оформляясь в тактические требования, вытягивает взаимосвязанную цепочку технических решений. Ромбическая схема, как следствие тактических установок естественно влечет за собой 1-орудийную башню, обеспечивающую наилучшие условия стрельбы двух центральных диаметрально-поперечных башен, ограниченных в своих манипуляциях конфигурациями надстроек корпуса, но в то же время являющимися базовой основой всей реализации тактического требования, как создающие решающее огневое превосходство в курсовых секторах.

Но еще более поражает тянущаяся свыше ста лет критика и поучительство от непонимания французских кораблестроителей, завязавших технические решения в узел тактической задачи, что логично породило 1-орудийную башню, о которую спотыкаются чуть ли не все военно-морские историки, и особенно русские, в выискивании изъянов и промахов у коллег и тем самым в возвышении собственном национальных судостроительных школ; не пытаясь даже вдуматься в причины появления выразительно-необычной конструкции в одной из утонченнейших военно-морских инженерий мира, в период всеобщего преобладания многоорудийных башен – критика, выражающая скрытое непонимание авторами того, что воюют не пушки сами по себе, а корабль в целом и только 1-орудийная установка дает жизнь «общему ромбу», а не разваливает его в сброд заслоняющих друг другу мишень башен.

Увы, та же ромбическая схема, примененная без осознания присущих ей тонкостей, привела к скрытой принципиальной несостоятельности только что хвалимого мной русского броненосного крейсера «Адмирал Нахимов», на котором в погоне за подавляющей огневой мощью помножили ромб на 2-х-орудийные установки в углах, получив двусмысленный результат: при 8 203-мм орудиях главного калибра в курсовых залпах могут участвовать только 2, как с на обычных 4-орудийных крейсерах, вместо теоретических 6: 4 орудия центральных установок, «естественно» более сильных чем 1-орудийные, вследствие такого «усиления» потеряли возможность вести огонь на нос и корму: внутренние орудия в «парах» оказались в опасной близости к надстройкам корпуса и разрушали их дульными газами; но что уже совершенно плохо, утратилась свобода уточненной наводки на курсовую цель механизмами орудий, фактически орудия стали наводиться преимущественно поворотом корпуса корабля. Исполнение убило теоретическую изюминку ромба, лишь в бортовом залпе «Нахимов» мог действительно реализовать 6 стволов из 8, в других секторах их число уменьшалось до 4-х и даже 2-х – между тем имей он 1-орудийные, но более мощные установки 254–279—305 мм калибра, синтез «ромба» и превосходящей огневой мощи вполне бы осуществился.

Правда, если не впадать в излишний пуризм, можно заметить, что русский крейсер способен обеспечить хотя бы двойное превосходство в курсовых залпах, если будет поддерживать огонь с оконечностей выстрелами не всех, а только крайних к борту орудий центральных гнезд, т. е. заранее утвердившись на 4-орудийных курсовых залпах – что совсем неплохо! Можно даже полагать, что 2-х орудийная башня, обеспечивающая больший вынос внешнего орудия от оси к борту, создает лучшие условия для его действий в ромбе – но все почему-то зациклились на непременном использовании всех орудий башни в каждой фазе боя… А потому вряд ли этой возможностью воспользуются!

Увы, этот сильнейший корабль, даже при неполной состоятельности своей центральной идеи в наибольшей степени соответствовать если не энергичному, на наступательном маневре рисунку боя, для чего ему уже не хватает скорости, то равноценному противостоянию «один на многих»; с броневым поясом, не уступающим лучшим русским броненосцам; имеющий полуторное огневое превосходство над японскими крейсерами при бое в один борт и двойное при бое в оба борта, – никак не проявился, окончательно «добитый» бесцветным плавсоставом, только в последние часы жизни корабля начавшим использовать его уникальные боевые качества: изумительную способность вести бой «на все направления сразу». Японцы, не в силах преодолеть мощный круговой огневой пояс русского крейсера, поступили подловато – японский миноносец приблизился к нему, маскируясь русским флагом, но и пораженный торпедами «Нахимов» отправил его на дно залпом носовой 8-дюймовой башни…

Впрочем, возвращаясь к «Шарлю Мартелю», чтобы не уподобляться пошехонским парижанам, следует заметить, что не все во французских броненосцах достойно подражания:

– очевидна сомнительность совмещения в главном калибре 2-х типов орудий, 305 и 274 мм калибра, создающих массу проблем в бою по совмещению их боевых свойств (различных траекторий, скорострельности и пр.); ввиду очевидной ущербности подобного гибрида, я полагаю за ним какую-то серьезную проблему, вынудившую к нему кораблестроителей самой остроумной нации мира;

– следует согласиться, что одноорудийные башни подталкивают к установке более мощных орудий, чем общепринятые 305 мм, и было бы естественно, если французы, располагая лучшими в мире 340 мм 42-х калиберными морскими орудиями (в пересчете на русскую методику 44-х калиберными!) обратились к ним, почему-то носимым в их флоте только одиноким «Бренном», да еще броненосцами береговой обороны;

– очевидна диспропорция защитных свойств главного и верхнего пояса брони: 457–250 мм и 100 мм, при том, что 2-й обеспечивает необходимый боевой запас плавучести и требует сугубого внимания; оценив значимость этого фактора для броненосца открытого моря, адмирал А. По-пов в своем «Крейсере» уровнял его с защитой ватерлинии и закрыл такой же броней в 356 мм бруствера на половину длины судна; чем, кстати, предвосхитил дальнейшее по-явление полного 2-го пояса брони, осуществленного впервые на французских кораблях, но отнюдь не в той мощи. …Но вот держу я фотографию «Бувэ» и не могу не согласиться с английским историком – «…свирепый броненосец», и красив, как выражение гармонизированной силы.

Практика показала, что для «пакостничества» в форме истребления безоружного коммерческого судоходства подходят любые корабли с умеренно-достаточным вооружением, большой автономностью и повышенной скоростью для преследования и бегства, в том числе и переоборудованные гражданские, которые, конечно, неизмеримо слабее крейсеров-акул, но могут быть спущены в подавляюще больших количествах, и опять же русские вспомогательные крейсера, бывшие «купцы»[27 - Аргунъ, Терек, Кубань, Днепр, Рион.] РОПиТа[28 - Российское Общество Пароходстава и Торговли.] наглядно это продемонстрировали; и мощь больших русских крейсеров в этом отношении была избыточна, но… в каком-то особом смысле, в рамках умозрений в их действиях примитивно-бездумного истребления ресурсов неприятеля – «Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает!» Имей они лучшую сбалансированность активной и пассивной боевой мощи, т. е. цену и, как следствие – будь больше числом, А ГЛАВНОЕ, будь запущены не в эскадренную мясорубку морских сражений в узостях проливов, а на простор внешнего периметра тихоокеанского побережья Японии, они стали бы контуром достижения выдающейся стратегической цели – установления широкой морской блокады островного противника; переломили бы эсхатологические умонастроения русского морского офицерства; родили новую военно-морскую традицию в русской национально-исторической военной легенде, столь отличную от надрывного самопожертвования «Варяга», «Рюрика», «Стерегущего». В этом смысле потопление одного транспорта в Цусимском проливе на пару дней срывающее график переброски войск на континент значимей всего метания снарядов вокруг Артура, а появление русских крейсеров в Токийском заливе, подбросившее цены на фрахт в Японию в два раза, а цену страховки грузов у Ллойда в 2,5 раза – перекрывает уже и это… Русские крейсера технически открывали возможность Большой Крейсерской войны, резко отличной от обреченного каперства разномастных германских скорлупок в 1914–1915 гг., пресекавшихся в первом же столкновении с боевым кораблем, даже вследствие небольших повреждений из-за невозможности их устранить; рейд «Эмдена» – красивая легенда германского флота – был обречен, и если бы он даже уцелел в бою с «Сиднеем», его бы пришлось затопить, даже средней степени повреждения механизмов обрекали каперство. Считая по жестокости бой «Рюрика» с отрядом Камимуры (6 часов с 2–6 крейсерами, т. е. 1x4) за 8 боев «Эмдена» с «Сиднеем» (3 часа 1x1) можно сказать, что русский крейсер мог позволить себе не менее 5 подобных сшибок один на один, т. е. прервал бы судоходство в Индийской океане (пользуясь захваченными расходными материалами) на 3–5 месяцев, вместо 33 дней у «Эмдена», что обращало его действия в стратегический фактор. Япония такой же остров как и Англия, а по бедности природных ресурсов подвешена на своих морских коммуникациях в значительно преобладающей степени, поэтому обращение русских крейсеров в стратегическое средство было естественно и необходимо, но оно могло возникнуть только в рамках цельного воззрения на случившуюся войну, как его органическое выражение, что отчасти присутствовало в размышлениях русских военно-морских кругов в отношении Англо-Русского морского столкновения в 60–80 годы, но никак не сложилось в отношении Русско-Японской войны.

И виноваты ли в этом только политические круги, втянутые в абазовские авантюры, и не причислить ли к ним и военно-морскую элиту в целом, с 1896 года гнавшую лучшие новопостроенные корабли на Дальний Восток, но не удосужившуюся создать там полноценный 3-й российский флот и так и не определившуюся, что и как он (флот) или она (эскадра) там будет делать, все в совокупности: Авелан, Алексеев, Рожественский, Макаров, Бирилев, Чухнин, многократно там служившие, что как ни удивительно не становилось материалом военных умозрений, как будто русские флотоводцы сговорились рассматривать свое пребывание там простой вояжировкой между эскадр Балтийского флота, в прямое порушение рекомендации Наполеона военным лицам:

– Если вы окажитесь в новом городе – осмотрите его со вниманием, вдруг вам придется его брать!

Удивительно, что в умозрениях русских флотоводцев, их последующих критиков и, естественно, по иной предметной ориентированности, замыкающих историков не сложилось цельного представления о морском театре Русско-японской войны, кроме констатации островного положения Японии и его доминирования над морским районом. Между тем, существующая картина оригинальней и любопытней – перехватывая и изолируя русское побережье, Япония сама уподобляется двуликому Янусу, внутренней стороной дуги своих островов обращаясь к Владивостоку, а внешним периметром к Океану, особенностями своего расположения разделяя театр на две зоны: внутреннюю, в Японском море, естественной основой русских операций на которой является Владивосток, откуда по радиусам русские угрожают всему японскому побережью от Лаперузова до Корейского пролива, но не охватывающую стратегических связей ни с материком, ни с источниками снабжения в мире; и внешнюю, где сходятся к японскому побережью международные питающие пути и открывается замечательное поле Русским крейсерским операциям, как и место демонстрации тактических преимуществ в таковых «чисто-крейсерских характеристик» их дальноходных океанских «охотников», удушающе-длительный срок пребывания на позициях которых сразу превращается в средство стратегического давления, но поднимающую вопрос о базе таких операций, для которых не подходят ни Владивосток, ни Порт-Артур, глубоко изолированные в Японском и Желтом море, и требующую обратить самое серьезное внимание на Петропавловск, если уж сподобились профызать Аляску и Алеутскую дугу, перехватывающие весь Тихий океан, а не только паршивую Японию. Корея – естественный мост Японии на континент, отчасти даже продолжение – и Китайское побережье задают третью зону, Желтое море, которая особенностями своих начертаний совпадает с первой, но почти не создает условий для серьезных угроз Японскому побережью и главному стратегическому военно-морскому району войны, Корейскому проливу, через который осуществляется переброска войск, их обеспечение, и в районе которого происходит соединение всех трех зон. Уже профессионально-обостренное внимание думающего о войне, а не о «морском цензе» русского флотоводца должно было вскрыть ту особенность театра, что пока Япония владеет Цусимских архипелагом, морской театр разорван на три боевые зоны: Японского моря, с наличием серьезных достоинств и недостатков; Желтого моря, со всем набором недостатков первой и без каких-либо ее и собственных достоинств; Внешнюю Океанскую, открывающую перспективы стратегической крейсерской войны, к которой русский флот наиболее усердно готовился, правда, против другого противника, Англии. И коли нет сил держаться всех трёх зон, надо чем-то жертвовать, а в чем-то взаимодействовать.

Изолированный характер глубоко втиснутого в побережье Желтого моря, масса островов, скал, перехватывающих позиций, малые глубины более ориентировали на применение легких сил и активнейшее использование минно-торпедного оружия, притом, что центральное положение Порт-Артура в отношении данного театра открывало широчайший простор таким операциям. В стратегическом плане практическая невозможность развернуть отсюда быстрые операции против Корейского пролива без вступления сухопутной армии в Корею, и крайне неудачное позиционное положение против океанских коммуникаций противника ставило под вопрос какую-либо систему действий, кроме активно-оборонительной в рамках поддержки русского присутствия в Маньчжурии и по линии реки Ялу. Активные ночные минные постановки, набеги бронепалубных легких крейсеров, действия канонерок в прибрежных зонах с наличием шхерных районов вполне это обеспечивало.

Японское море с малым количеством островов, со слабой изрезанностью побережья, частой плохой погодой и большими глубинами обеспечивало лучшие условия для действий тяжелых кораблей и преимущественно артиллерийского боя. Оно позволяло создавать угрозу стратегическому ключевому району Корейского пролива, хотя и не в полной мере; в общем оно более благоприятствовало русской стороне, в составе морских сил которой преобладали большие мореходные корабли, переводимые с Балтики – и обесценивая большую часть огромного японского миноносного флота, в основной своей части приспособленного для действий у побережья, а также многочисленных легких крейсеров, на которых в стремлении усилить боевые составляющие, огонь и скорость предельно уменьшили угольные бункеровочные ямы.

В таком же положении оказывались и японские броненосцы, имевшие запас не более 700 тонн угля, что хватало на неделю плавания и только-только обеспечивало переход до Владивостока и обратно, в несколько лучшем положении были только броненосные крейсера; замечательная система военно-морских баз, созданная на юго-западе острова Кюсю в значительной мере обесценивалась, и в целом японский флот оказывался дальше от пунктов базирования, нежели русский, имевший таковым Владивосток. Особенность театра – наличие на нем только одной значимой цели у русских и многих у японской стороны вынуждала японское командование осуществлять поиск в районе Русского Приморья и Владивостока, то есть дальше от своих берегов, нарушая ту традицию, в которых осуществлялась японская военно-морская политика – встречать сильного врага в своих водах, обеспечивая превосходство основных боевых компонентов корабля за счет жертвы второстепенности. В общем, война через море, с возможностью внезапно появиться у любого из множества пунктов противника, компенсирующая его превосходство в скорости, с преимущественным использованием артиллерии, перевес в которой означался у русской стороны – была ей более предпочтительна. При наличии большого превосходства в силах открывалась возможность проведения главной стратегической операции войны – занятие Цусимы и блокада Корейского пролива. При отсутствии таковых действия флота принимали ограниченно-стратегический характер соревнования на истощение сторон, более существенные и разумные, если они увязаны, поддерживают и развивают результаты крейсерской войны вдоль тихоокеанского побережья Японии.

Действиям русского флота на внешних коммуникациях Страны Восходящего Солнца благоприятствует множество обстоятельств, кроме отсутствия необходимой базы в районе, единственно подходящем пунктом для которой представляется Петропавловск. Но даже будучи оборудован, он и все русские силы района будут нуждаться в тесном взаимодействии с Владивостокской эскадрой, притягивающей на себя японский флот с внешних коммуникаций; для налаживания такого взаимодействие очень важно представлялось создать промежуточные военно-морские позиции: в проливе Лаперуза у мыса Крильон, у мыса Анива в центральной части Курильской гряды, и промежуточноую угольную станцию в Корсакове; а также поддерживать обходной путь от мыса Лопатка до Охи и Николаевска.

Полагая в себе некоторую неготовность, т. е. усердно-долгое начало, когда войну еще только осваивают в восходящих степенях навыков, следовало бы при постепенно нарастающем характере действий броненосного ядра флота в Японском море развернуть активнейшую блокаду крейсерами и крейсер-броненосцами внешних коммуникаций Японии в океане из тех заделов, что были определены для Англии, с которой, в сущности, теперь и сражались, только она нашла подходящего «боя», который согласился вместо нее прыгнуть в пожар; для чего использовать 3 крейсер-броненосца, 3 океанских крейсера, большие бронепалубные крейсера серии «Варяг» (3 ед.) и типа «Аврора» (3 ед.), да 6–8 «рапитовских вспомогательных крейсеров», и навалившись таким составом, обратить морские пути в Японию в ад. В тех же районах, которые стратегически бесплодны (Желтое море) или временно недоступны (Корейский пролив) развернуть минную войну, и набеговые операции самых быстрых в мире легких русских крейсеров типа «Новик». При этом 4-ка русских крейсеров со скоростью 23–25 узлов (3 «Варяга» и «Новик») могли минировать и Цусимский пролив, проходя его в ночное время и по своему вооружению и скорости недоступные японским кораблям.

Картина убедительная, очевидно осуществимая, но требующая задолго определившейся решимости зоркого мастера художника, погруженного в свое дело, а не праздношатающегося вокруг него любителя. Вот удивительно, многократно поднимая, решив и закрыв вопрос о большой значимости русских крейсерских операций в Русско-японской войне, военно-морские специалисты ни разу не коснулись его составляющей, вопроса о базе таких операций, ни разу Петропавловск, единственно к тому пригодный нигде не высветился и не оглашен, эта все та же ущербность представления крейсерской войны, возможной в 1904–1905 годах.

Сама по себе система этих операций; осторожно нарастающих эскадренных на Японском море; отчаянно лихих или непредусмотренно-внезапных у Цусимы и в Желтом море и предустановленно-успешных в океане, вышколила бы, сплотила, слила экипажи, окрылила смелостью военного дерзания офицеров, соединила корабли в эскадры, обратила сборище судов во флот.

Если же положить войну энергично-наступательной, по причине ли уверенности, по самомнению нации громадной к нации малой, по вдохновению ли свыше, когда брошенный вовремя ком обращается камнепадом – следовало к первому дню войны готовить поход-прорыв на Цусиму, с молниеносным захватом этого ключевого пункта ситуации в войне, зная, что эта схватка неповторимо-единственная, дающая полную победу, но и требующая предельной отдачи… Всё или ничего! Как петровский сержант Щепотьев, в ночную пору в тумане выскочив на двух лодках на какую-то шведскую посудину, бросился безоглядно с 6 десятком солдат, резался всю ночь, и захватил фрегат с 3 сотнями экипажа – погиб сам, осталось в живых 18 израненных солдат, и добытая победа. В английском флоте существовала традиция, прямо воспитывающая это качество офицера – неудачную атаку таковой не считать, и победитель адмирал Бинг, остановивший продолжение боя был повешен; она много спасала и поднимала Г. Нельсона в годы молодых неудач, когда неистовое стремление «Атакуйте, всегда атакуйте!» еще не укрепилось глазомером, и размышлениями; в этом отношении его судьба немного зависела от него – была порождением порядков Великого NAVY… Все или ничего! Обрушиться с яростью такого натиска, что победит даже не вследствии своей механической величины – полной его неожиданности неприятелем. Упредить неприятеля, броситься в драку к Корейскому проливу безотносительно откуда, из Владивостока, Артура, всем, что окажется под рукой… Осознавалось ли это? Нет, и в печальном обстоятельстве повинно все русское военно-морское руководство, от «семи пудов августейшего мяса» наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева, до адмирала-ученого С. Макарова, адмирала-артиллериста З. Рожественского, адмирала-администратора Бирилева. Все.

Русский флот, богатый талантами самых разнообразных оттенков и достоинств оказался беден в одном, таланте адмирала-бойца, разгорающегося страстью в предчувствии боя, живущего нарастанием способности к войне, как Ушаков, Нахимов в прошлой истории, как Битти, Шпее в соседском окружении. Увы, исключая Н. О. Эссена никто из русских флагманов не решился бы, узнав о начале высадки японцев в Корее, тут же сняться с якоря, пройти в пару ночей к Корейскому проливу и наброситься на 180 японских транспортов, заполонивших пролив, – как оказалось, без прикрытия – и сорвать высадку армий на континент, главнейшую стратегическую задачу флота в первые дни войны, очевидную по островному положению Японии, и могущую перечеркнуть даже и саму войну. Так поступил Нельсон у Копенгагена, Ушаков у Килиакрии – и вот в канун войны С.О. Макаров предлагает убрать корабли с внешнего рейда Порт-Артура на внутренний из-за возможной внезапной атаки японского флота – но это значит, что сам он атаковать, стремительно, упреждающе, первым не будет, выход из внутренней бухты Артура требовал суток… Но это же отказ от борьбы за господство на море в неслыханно значимые первые часы войны, да надо было не прятать флот в карман, вытряхнуть его из Артурской лужи, держать под парами, погасив огни, меняя расположение кораблей, выставив зорчайшее охранение, и немедленно сняться с якорей и черными тенями – к проливам, топя и захватывая все на пути, бросив кого-бы то ни было убеждать, адресуясь к своему чувству опасности, как только оно заголосит «беда!» – да, так поступил бы адмирал, готовый к войне с ее нулевого часа. Увы, в русской военной истории такие примеры нечасты при всем обилии битв – мы скорее склонны были подставляться к первому удару, и сколько за то вылетело зубов!.. А сколько упущено возможностей, ведь, например, все 22 года Ливонской войны Ивана Грозного в сущности следствие однократного действия: собиравшийся на соколиную охоту боярин Алексей Басманов, перехваченный гонцом, сообщившим о войне с Ливонией, повернул соколятников и псарей, и велев ударить в пушки, бросился через Нарову на неприступную Нарву – и взяв неприятельскую крепость, ключ к Прибалтике, в первый день войны с налету, обеспечил тем всю 20-летнюю кампанию. Такая взрывная готовность к ошеломляющему удару, мгновенно обрушившемуся натиску рождается всем предшествующим воспитанием военного человека, в согласии или вопреки мнений общества готовящемуся к единственному смыслу своего существования – войне, мгновенно вскипающей в беспощадном соревновании воль. Как выглядят с этой точки зрения русские адмиралы и офицеры – мягкотелыми, чеховски благодушными слизняками! В. Ф. Руднев, ждущий на поводу у посла Павлова заклания в Чемульно, в то время как совокупность признаков начала войны требует сняться и уйти волком-татем, с потушенными огнями, в ночь, а то и начиная с выхода из гавани приступить топить транспорты с войсками противника. Да, он мужественный человек, он добрый человек, он славный человек – он только не воин, мысленно изготавливающийся к ежечасному нападению на себя или от себя, как на то бросился немец Мюллер: узнав о русской мобилизации из газет, ринулся в июле 1914 года к Корейскому проливу и захватил два громадных транспорта, ставшие вспомогательными крейсерами германского флота – при этом в своей биографии знаменитого капитана «Эмдена» никогда не опускавшийся до «германских зверств».

Из русских адмиралов наиболее и даже единственно, по устоявшемуся стереотипу оценок, С. О. Макарову полагают честь изменить ход войны на море в русскую пользу – но так ли это?

Вот русский адмирал спешит в Артур – с чем он едет туда?

Судовые специалисты, дельные офицеры, художник-баталист, даже пара великих князей – но везет ли он замысел флотоводца, спрессованный в систему мероприятий ближайших дней? Их у него немного – 5 недель, война на море особо быстрая, как в эволюциях эскадр, так и в складывающейся обстановке самого боя.

Что же явил итог?

Макаров налаживает ремонт подорванных броненосцев; Макаров организует «перекидную» (навесную) стрельбу по японским кораблям в бухте Ляотешань – вопреки своему пристрастию к настильной стрельбе! Макаров выводит корабли в море на поиск отдельных отрядов противника; Макаров совершенствует береговую оборону Артура – но это система мероприятий флотоводца или метания сильного человека в окружении обступивших проблем, демонстрирующего, какой он превосходный артиллерист, специалист по непотопляемости, минному делу, портовому хозяйству и т. т. т.?

Рамками чьей воли определялась общая обстановка на море в дни его командования: русский ли флагман, преодолевая все препятствия, вел стратегическую борьбу у Корейского побережья с десантированием японских армий на континент – или японский флагман непрерывным давлением на Артур парализовал эти смертельно опасные ходы русской стороны?

Почему японский флот, по недостаточной автономности плавания вынужденный оперировать с необорудованных якорных стоянок в Корее, действовал у Порт-Артура, и при ограниченном числе крупных мореходных эсминцев (20 единиц), еженочно осуществлял поиск и постановку мин у входа в гавань, – по-чему русские эсминцы и минные крейсера (29 единиц), объединившись стаями с русскими бронепалубными крейсерами, наилучшим образом приспособленными к набеговым операциям, ринувшись в ночную пору, и сбросив сотни мин, не обратили море у Корейского побережья в дьявольский суп с клецками? Эта задача была безусловно главнейшая, простой перенос пунктов выгрузки войск с северокорейских гаваней на Чемульпо и Пусан, срывал график развертывания японских войск на материке, на месяц отодвигал их выход на линию Ялу, за каковой срок русские силы на этом мощном естественном рубеже более чем удваивались бы; неприятие этим мер свидетельствует о неглубоком проникновении командующим в стратегическую значимость проводимых военных мероприятий.

То, что имея 5 крейсеров, 3 клипера, 5 канонерских лодок, до 29 эсминцев и минных крейсеров, 2 минных заградителя, опирающихся на поддержку 5 броненосцев (еще 2 в ремонте) и береговой артиллерии крепости русский флагман не добился полного господства на море в 10-мильной зоне Порт-Артура и частичного, в моменты отсутствия броненосного ядра адмирала Того, на окружающих акваториях, свидетельствует, что Макаров так и не нашел необходимого решения сочетания активных и пассивных средств борьбы, взаимодействия минных постановок, кораблей и береговой обороны, сделавшее подобное господство очевидным. Да – он всем этим занимался, но соединение цветов в букет не произошло, что решило его судьбу и как флотоводца, и как человека.

Выдающийся специалист по минному оружию, имея в своем распоряжении 2 лучших в мире минных заградителя «Артур» и «Енисей» (погиб, подорвавшись на собственной мине), так и не развернул активной минной войны, оборонительными постановками у Артура, и наступательными у корейского побережья.