Русская война: Утерянные и Потаённые

А за пределами его умозрений день и ночь воют пилы и топоры в Архангельске – лихорадочно оснащаются 20 фрегатов каперских эскадр Новосильцева и Колокольцева к летней кампании 1856 года ЖЕЧЬ ОКЕАНЫ; утробно надуваются печи Урала – отливают чудовищные стволы 20 и 22-х дюймовых пушек новой русской береговой артиллерии, против 400-кг. снаряды бессильна любая современная им броня; правление РАК испрашивает разрешения начать каперство в американских и китайских водах и вплоть до Австралии, и произвести вторжение в Канаду, коли дела так плохи, как пишут газеты…

Крымская война: редчайшая находка археологов, европейская пуля столкнулась в воздухе с русской – нашла пуля на пулю…

Известия об этих приготовлениях вызвали панику на финансовых рынках Парижа и Лондона – ГОСПОДИН КУПОН ЗАОРАЛ – ХВАТИТ!

На этом остановлюсь, не хочу мелочить слишком большой темы, к которой давно задумал обратиться.

Но завершаю это, скажем так, вытянутое предуведомление к обстоятельной работе не тютчевскими строками надежды, предупреждением-опасением. Во многих хороших и славных людях замечал я в последнее время наряду с отчаянием, какую-то отчаянную храбрость, наряду с опусканием рук какое-то шапкозакидательство.

Не помрачайтесь головой. Не теряйте ее ни от страха, ни от бесстрашия:

– оба эти состояния ненормальны. Мы не та Россия, 1853–1855 годов, и не та, что сжималась в пружину летом 1941 года – Мы Россия 1904 и 1914 годов, Россия, где дрянь мечтает о поражении собственного отечества, быдло просит не беспокоить, лучшие не желают гибнуть за тварь. Чечня – хороший знак, но это знак частный. Я замечаю, что под его покровом протягивается нечто иное;

– перенос мерок полицейской операции на военное соперничество с первоклассными военными машинами – но это несопоставимо и открывается не тем ключом.

Особенность политики России в том, что, будучи политикой самой «открытой» в прямом географическом смысле слова без естественных рубежей страны мира, она может существовать только как оформление и выражение силы, силовая в целом – в то же время это значит, что и сама силовая сторона приобретает особый, политический характер. Я же замечаю играние в войну без политики – это опасное заблуждение: надо помнить, что силовое противоборство неизбежно, неискоренимо для России; надо помнить, что оно та ноша, что и поднимает носильщика, бугрит его мышцы, оттачивает движения, волю, инстинкт – но нельзя играться в войну, пока она драка, не политика. В первый раз взял Берлин Захар Чернышев, но не зная, что с ним делать, оставил через неделю; второй раз Георгий Жуков и Иван Конев – не сумели удержать даже в сфере влияния, потому что факт владения определял политику, а не политика реализовывалась в факт; третье занятие Берлина должно быть только следствием политики.

Если направление политически исчерпано, его надо закрывать – мы бились в Черноморские проливы и упустили Гавайские острова (прошение Камеамеа II о подданстве России в 1816 году); мы соревновали с Японией за Корею вслед за Маньчжурией, в то время как Монголия, Синьцзян и Тибет просились под Белого Царя…

Мы слишком велики, чтобы нам что-то простили; мы потенциально виноваты во всем, что докучает; любое наше движение рождает коалицию тюремщиков – подождем своего срока, он придет. Рухнул «всемирный социализм», но пополз и скрепляемый им как скобой и «всемирный капитализм» – вслед за «социалистической овчарней» стала разбегаться и «капиталистическая псарня». В Европе начались любопытные процессы, она, пока единая против нас, начинает надкалываться изнутри, по «германскому шву» – это зарождение Германской великодержавности, разнимающей атлантизм, как-то наблюдалось и в 1850–1860 гг. в германских землях. До какого-то момента наши интересы совпадают – не упустим, но и не забежим! Любопытно, что внутригерманские токи идут с Юга на Север, как в начале 20 века, приобретают эсхаталогические формы, как в 20-х годах – тут многое для размышлений…

Я завершаю эту эскиз-работу художественной реминисценцией через призму Крымской войны, уже в свободе ассоциаций вольного слова.

Опять война (ноябрь 1999 г.)

Вот они
– Снова на нас собрались,
Строятся под барабан
Английский дрист!
Французский свист!
Оклахомский хам!

И пол – Германией заковылял
Старый приятель —
Дранг!

Что же – припомним 19 век?
54-й год?
Когда дырявили их борты
Кронштадт и Свеаборг,
Когда Петропавловск скулы дробил,
Пускали на дно Соловки,
Когда севастопольские штыки
Рвали их сюртуки?

Но где Севастополь —
На русской земле
Железный ее исполин?
Какие земли стережет Свеаборг
Гранитом своих твердынь?

Кто Нахимов?
Где Муравьев?
Карский? Амурский? —
Один?

Кто поднимет боевую хоругвь
– Свердловский Пьяный Свин?
Шлюхи Петербургские
Станут корпию рвать?
Жирная Жаба
Мас-Ква
Отправит холеных своих
сыновей
На Малахов курган?

Бросьте играться
в слова – псы,
Вы, ползающие черви,
От породившей вас
Голубой Чумы
Побежавшие под Желтую.

Вы,
Ополоумевшие хорьки,
Крысы, выродившиеся в мышей,
Вы только можете,
что визжать,
Когда пламя полощет.

Нет!
Не ваши ответит Русь!
Не здесь её меч лязгнет!
Не отсюда её полки потекут
Сметая Западные и Восточные
Казни!

А ты,
пропившийся Народ-бурьян,
Предавший 25 миллионов братьев,
Что ты верещишь,
как будто живой,
Как будто воин
– а не голь перекатная.

Слушай – тварный!
Грызи – мразь!
Правда твоя – Солженицын,