Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Чтожъ, умеръ?

– Умеръ. В?дь это мгновенная смерть.

– Мгновенная?

Странно, несмотря на силу впечатл?нiя отъ этой смерти, а можетъ быть, и всл?дствiе ея, совс?мъ другое чувство, независимое, чувство симпатiи и близости промелькнуло въ глазахъ у обоихъ.[223 - Против этого абзаца на полях написано: Гагинъ вдругъ разчувствовался. Она внимательно смотритъ на него. И далъ денегъ.]

– Благодарю васъ, – сказала она. – Ахъ, какъ ужасно, – и они опять разошлись.

– Это дурной знакъ, – сказала она, и, несмотря на веселость Степана Аркадьича, возвратившуюся къ нему тотчасъ посл? того, какъ онъ потерялъ изъ вида трупъ, она была молчалива и грустна половину дороги. Только подъ?зжая къ дому, она вдругъ очнулась, отворила окно.

– Ну, оставимъ мертвымъ хоронить мертвыхъ. Ну, Стива, очень рада тебя вид?ть и твоихъ, ну, разскажи же мн?, что у васъ съ Долли?

Степанъ Аркадьичъ сталъ разсказывать, стараясь быть великодушнымъ и осуждая себя, но тонъ его говорилъ, что онъ не можетъ винить себя.

– Почему же ты думаешь, что я все могу сд?лать? Я не могу, и, правду теб? сказать, Долли права.

– Да, но если бы Михаилъ Михайлычъ сд?лалъ теб? нев?рность.

– Вопервыхъ, это немыслимо, а вовторыхъ, я бы.... я бы не бросила[224 - Зачеркнуто: его] сына, да; но…

– Но ты, я знаю, устроишь.

– Я, вопервыхъ, ничего не знаю. Я ничего не буду говорить, пока Долли сама не начнетъ.

– Ну, я знаю, ты все сд?лаешь,[225 - Зач.: <Первая встр?ча.> <– Я пройду къ себ?, ты лучше одна…> – Ну, такъ я по?ду въ присутствiе. В конце рукописи на полях карандашом написано: Разумъ. Ужъ не Ордынцевъ. Я теперь никогда не выйду. Отецъ понялъ, что Ордынцевъ пропалъ, и глупо придрался къ Гагину.] – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, входя въ переднюю и переминаясь съ ноги на ногу.

Анна Аркадьевна только улыбнулась улыбкой, выражающей воспоминанiе о д?тскихъ временахъ, о той же слабой черт? характера и любовь ко всему Степана Аркадьича, со вс?ми его слабостями, и, скинувъ шубку, быстрыми, неслышными шагами вошла въ гостиную.

Когда Анна вошла въ комнату, Долли сид?ла въ маленькой гостиной, и сухiе съ толстыми костями пальцы ея, какъ у вс?хъ несчастныхъ [?] женщинъ, сердито, нервно вязали, въ то время какъ Таня, сидя подл? нея у круглаго стола, читала по французски.

Услыхавъ шумъ платья больше, ч?мъ чуть слышные быстрые шаги, она оглянулась, и на измученномъ лиц? ея выразилась улыбка однихъ губъ, одной учтивости; но св?тъ глазъ, простой, искреннiй, не улыбающiйся, но любящiй взглядъ Анны Аркадьевны преодол?лъ ея холодность.

– Какъ, ужъ прi?хала? – Она встала. – Ну, я все таки рада теб?.

– За что жъ ты мн? не была бы рада, Долли?

– Н?тъ, я рада, пойдемъ въ твою комнату.

– Н?тъ, позволь никуда не ходить.

Она сняла шляпу и, зац?пивъ за прядь волосъ, мотнувъ головой, отц?пляла черные волосы. Д?вочка, любуясь и улыбаясь, смотр?ла на нее. «Вотъ такая я буду, когда выросту большая», говорила она себ?.

– Боже мой, Таня. Ровесница Сережи.

Ну, она сдержала что об?щала. Она взяла ее за руки.

– Можно, можно мн? присядать?

Таня закрасн?лась и засм?ялась.

Мать услала дочь, и посл? вопросовъ о ея муж? и сын? за кофеемъ начался разговоръ.

– Ну, разум?ется, я ни о чемъ не могу и не хочу говорить, прежде ч?мъ не узнаю все твое горе. Онъ говорилъ мн?.

Лицо Долли приняло сухое, ненавидящее выраженiе. Она посмотр?ла на Анну Аркадьевну съ ироническимъ выраженiемъ.

– Долли милая, я хот?ла говорить теб? за него, ут?шать. Но, душенька, я вижу, какъ ты страдаешь, и мн? просто жалко, жалко тебя.

И на маленькихъ глазахъ съ огромными р?сницами показались слезы. Она прижалась къ нев?стк?. Долли сейчасъ же дала ц?ловать себя, но не плакала. Она сказала:

– По крайней м?р?, ты понимаешь, что все, все потеряно посл? этаго, все пропало.

И какъ только она сказала это, она зарыдала. Анна Аркадьевна взяла ее руку и поц?ловала.

– Не думай, Долли, чтобы я, потому что онъ мой братъ, могла смотр?ть легко на это, не понимаю весь ужасъ твоего положенiя. Но чтожъ д?лать, чтожъ д?лать? Онъ гадокъ, но онъ жалокъ. Это я сказала ему.

Она противур?чила себ?, но она говорила правду. Несмотря на то, что она ласкова была съ нимъ, онъ былъ невыносимо противенъ ей.

– Да, это ужасно. Что жъ говорить, – заговорила Долли. – Все кончено. И хуже всего то, ты пойми, что я не могу его бросить. Д?ти – я связана. А между прочимъ съ нимъ жить мн? мука. Именно потому мука, что я, что я все таки… Мн? сов?стно признаться, но я люблю свою любовь къ нему, люблю его.

И она разрыдалась.

– Долли, голубчикъ. Онъ говорилъ мн?, но я отъ тебя хочу слышать. Скажи мн? все.

И въ самомъ д?л? случилось то, чего ожидала Анна Аркадьевна. Она какъ бы успокоилась, похолод?ла и съ злобой начала говорить:

– Изволь! Ты знаешь, какъ я вышла замужъ. Я съ воспитанiемъ maman нетолько была невинна, но я была глупа. Я ничего не знала. Говорятъ, я знаю, мужья разсказываютъ женамъ свою прежнюю жизнь, но Стива, – она поправила, – Степанъ Аркадьичъ ничего не сказалъ мн?. Ты не пов?ришь, но я до сей поры думала, что я одна женщина, которую онъ зналъ. И тутъ эта гадкая женщина Н. стала мн? д?лать намеки на то, что онъ мн? нев?ренъ. Я слышала и не понимала, я понимала, что онъ ухаживаетъ за ней. Но тутъ вдругъ это письмо. Я сид?ла, занималась съ Петей. Она приходитъ и говоритъ: «вотъ вы не в?рили, прочтите». Онъ пишетъ: «обожаемый другъ, я не могу прi?хать нынче». Я разорвала, но помню все письмо. Я понимаю еще увлеченье, но эта подлость – лгать, обманывать, продолжать быть моимъ мужемъ вм?ст? съ нею. Это ужасно.

– Я все понимаю, и оправдывать его н?тъ словъ и даже, правду сказать, простить его не могло быть и мысли, если бы это было годъ посл? женитьбы, еслибъ у васъ не было д?тей; но теперь, видя его положенiе, его раскаянье, я понимаю, что....

– Но есть ли раскаянье? – перебила Долли. – Если бы было, – перебила она съ[226 - Зачеркнуто: радостью и] жадностью.

Это есть, я его знаю, я вижу этотъ стыдъ и не могу, правду сказать, безъ жалости смотр?ть на него. Мы его об? знаемъ. Онъ добръ, главное – честенъ, боится быть дуренъ, стыдится страсти, онъ гордъ и теперь такъ униженъ. Главное, что меня тронуло, – и тутъ Анна Аркадьевна угадала главное, что могло тронуть ее. – Его мучаютъ двн вещи: то, что ему стыдно д?тей – онъ говорилъ мн? это, – и то, что онъ, любя тебя – да, да, любя больше всего на св?т?, сд?лалъ теб? больно, убилъ тебя. «Н?тъ, н?тъ, она не проститъ», все говоритъ онъ. Ты знаешь его манеру.

И Анна Аркадьевна представила такъ живо манеру брата, что Долли, казалось, вид?ла передъ собой своего мужа. Долли задумчиво смотр?ла мимо золовки, слушая ея слова, и въ губахъ выраженiе ее смягчилось.

– Да, я понимаю, что положенiе его ужасно, виноватому хуже, ч?мъ невинному, если онъ чувствуетъ, что отъ вины его – несчастiя; но какже простить, какъ мн? опять быть его женою посл? нея?[227 - Зач.: В?дь они говорили] Мн? жить съ нимъ теперь будетъ величайшая мука именно потому, что я любила его, какъ любила! что я люблю свою прошедшую любовь къ нему…

И рыданья прервали ея слова. Но какъ будто нарочно всякiй разъ, какъ она смягчалась, она нарочно начинала говорить о томъ, что раздражало ее.

– Она в?дь молода, в?дь она красива, – начала она. – Ты понимаешь ли, Анна, что у меня моя молодость, красота взяты к?мъ? Имъ, д?тьми. Я отслужила ему, и на этой служб? ушло все мое, и ему теперь, разум?ется, св?жее, пошлое существо прiятн?е. Они, в?рно, говорили между собой обо мн? или, еще хуже, умалчивали, потому что не о чемъ говорить.

Опять ненавистью зажглись ея глаза.

– И посл? этаго онъ будетъ говорить мн?. Чтожъ, я буду в?рить ему? Никогда. Н?тъ, ужъ кончено все, все, что составляло ут?шенье, награду труда, мукъ. Н?тъ, это ужасно. Ужасно то, что вдругъ душа моя перевернулась, и вм?сто любви, н?жности у меня къ нему одна злоба, да, злоба. Я бы убила его, ее…

Лицо Анны выражало такое страданье, сочувствiе, что Долли смягчилась, увидавъ ее. Она помолчала.