Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

*A.

Прошло два года съ т?хъ поръ, какъ Кирка б?жалъ въ горы. Въ станиц? ничего не знали про него. Говорили, что въ прошломъ году вид?ли его между абреками, которые отбили табунъ и перер?зали двухъ казаковъ въ сос?дней станиц?; но казакъ, разсказывавшiй это, самъ отперся отъ своихъ словъ. Армейскiе не стояли больше въ станиц?. Слышно было, что Ржавской выздоров?лъ отъ своей раны и жилъ въ кр?пости на кумыцкой плоскости.

Мать Кирки умерла и Марьяна съ сыномъ и н?мой одна жила въ Киркиномъ дом?.

Былъ мокрый и темный осеннiй вечеръ. Съ самаго утра лилъ мелкiй дождикъ съ крупою. Дядя Ерошка возвращался съ охоты. Онъ ранилъ свинью, ц?лый день ходилъ и не нашелъ ее. Ружье и с?ть, которую онъ бралъ съ собою, оттянули ему плечи, съ шапки лило ему зa бешметъ, ноги въ поршняхъ разъ?зжались по грязи улицы. Собаки съ мокрыми поджатыми хвостами и ушами плелись за его ногами. Проходя мимо Киркиной хаты и зам?тивъ въ ней огонекъ, онъ прiостановился. «Баба!» крикнулъ онъ, постукивая въ окно.—Т?нь прошла по св?ту и окно поднялось. «И не скажетъ, какъ челов?къ», сказала Марьяна, высовываясь въ окно.

«Легко ли, въ такую погоду ходишь». – «Измокъ, мамочка. Поднеси. А? Я зайду».

Баба ничего не отв?чала и судя по этому молчанiю Ерошка вошелъ къ ней. Казачки уже сбирались спать. Н?мая сид?ла на печи, и, тихо раскачивая головой, м?рно мычала. Увидавъ дядю Ерошку, она засм?ялась и начала д?лать знаки. Марьяна стелила себ? постель передъ печкой. Она была въ одной рубах? и красной сорочк?, (платк?) повязывавшемъ ея голову. Она теперь только, казалось, развилась до полной красоты и силы. Грудь и плечи ея были полн?е и шире, лицо было б?ло и св?же, хотя тотъ д?вичiй румянецъ уже не игралъ на немъ. На лиц? была спокойная серьезность. Курчавый мальчишка ея сид?лъ съ ногами на лавк? подл? нея и каталъ между голыми толстыми грязными ноженками откушенное яблоко. Совс?мъ то же милое выраженiе губъ было у мальчика, какъ у Кирки. Въ старой высокой хат? было убрано чисто. На всемъ были зам?тны сл?ды хозяйственности. Подъ лавками лежали тыквы, печь была затворена заслонкой, порогъ выметенъ… Пахло тыквой и печью. Марьяна взяла травянку и вышла сама за чихиремъ. Ерошка снялъ ружье и подошелъ къ мальчику. «Что, видалъ? сказалъ онъ, подавая ему на ладони фазанку, которая висела у него зa спиной. Мальчишка, выпучивъ глаза, смотр?лъ на кровь, потомъ осм?лившись взялъ въ руки голову птицы и стащилъ ее къ себ? на лавку. «Куря!» пропищалъ онъ: «Узь! узь! – «Вишь, охотникъ! Какъ отецъ будетъ, узь, узь!» поддакивалъ старикъ. Н?мая, св?сившись съ печи, мычала и см?ялась. – Марьяна поставила графинъ на столъ и с?ла. «Что, дядя, пирожка дать что-ли, или яблокомъ закусишь?» и, перегнувшись подъ лавку, она достала ему яблокъ пару. – «Пирожка дай! Може, завтра найду его, чорта, св?жина у насъ будетъ, баба». Марьяна сид?ла, опершись на руку, и смотр?ла на старика; на лиц? ея была кроткая грусть и сознанiе того, что она угащиваетъ старика. – «Сама пей! н?мая, пей»! закричалъ старикъ. Н?мая встала и принесла хл?ба, тоже съ радостью и гордостью [смотр?ла] какъ ?лъ старикъ. Марьяна отпила немного, старикъ выпилъ всю чапуру. Онъ старался держать себя кротко, разсудительно. – «Что же, много чихиря нажали»? – «Да слава теб? Богу, 6 бочекъ нажали. Ужъ и набрались мы муки съ н?мой, все одни да одни, нагаецъ ушелъ». – «А ты вотъ продай теперь, свези да хату поправь». – И то хочу везть на Кизляръ. Мамука повезетъ. – «И хорошо, добро, баба. А вотъ что, ружье то отдай мн?, мамочка, ей Богу. На что теб??» – «Какъ, какое ружье?» сердито закричала Марьяна: а этотъ выростетъ». (Мальчишка упалъ и заплакалъ.) «Разстр?ли тебя въ сердце!» и Марьяна вскочила и поднявъ его посадила на кровать. «А его ружье, вотъ эту», сказалъ Ерошка. – «Какъ же! легко ли, а ему то чего?» – «И выростетъ, так отъ меня все останется. Такъ что же?» Марьяна замолчала и опустила голову и не отв?чала.

Ерошка покачалъ головой и стукнулъ по столу чапуркой. «Все думаетъ да думаетъ, все жал?етъ. Эхъ, дурочка, дурочка! Ну что теб?? Баба королева такая, да тужить. Пана что отбила? Разв? онъ худа теб? хот?лъ?» – «Дурно не говори, дядя, ты старикъ», сказала Марьяна. «Хоть бы узнала про него, живъ онъ, н?тъ»; и она вздохнула. – «И что тужишь? Это, дай за р?ку пойду, я теб? все узнаю, только до Ахметъ-Хана дойти. Принеси чихирю, бабочка! что, вотъ выпью да и спать пойду. Что, живетъ небось въ горахъ, да и всё. Може женился. Эхъ, малый хорошъ былъ! И мн? жалко другой разъ, хоть бы самъ пошелъ къ нему. Слава есть: джигитъ! Вы что, бабы». Марьяна вышла за виномъ еще. Ерошка подошелъ къ н?мой и сталъ играть съ ней. Она мычала, отбивалась и указывала на небо и его бороду, что гр?хъ старику. Онъ только см?ялся. Ерошка сид?лъ бы до утра, ежели бы Марьяна не выгнала его. Пора было спать. Старикъ вышелъ изъ с?ней, перел?зъ черезъ заборъ и отперъ свою хату. Онъ захватилъ тряпку съ огнемъ и эажегъ св?чу. Онъ разулся и сталъ вытирать ружье. Въ комнат? было грязно, безпорядочно. Но ему было хорошо; онъ мурлыкалъ п?сню и чистилъ ружье.

Прошло съ часъ, огни потухли везд?, и у Марьяны, мракъ непроницаемый былъ на улиц?, дождикъ все шелъ, шак[алы] заливались около станицы и собаки отв?чали имъ. Старикъ потушилъ св?чу и легъ на лавку, на спину, задравъ ноги на печку. Ему не хот?лось спать, онъ вспоминалъ, воображалъ. Что, ежели бы онъ не попалъ въ острогъ, а былъ бы офицеръ, далъ бы 30 м[онетъ] онъ бы богатъ былъ и т. д. Душенька бы его и теперь любила. Эхъ душенька, какъ бывало св?чку зажжешь… Вдругъ: «О[тца] и С[ына] и С[вятого] Д[уха]!» послышался подъ окномъ слабый дрожащiй голосъ.

Кто это? подумалъ Ерошка, не узнавая голоса. «Аминь, кто тамъ?» – «Отложи, дядя!» – Да ты кто? прогорланилъ старикъ, не вставая. Никто не отв?чалъ, только стучали. Ерошка, размышляя, покачалъ головой, всталъ и отворилъ окно. На завалинк? его стоялъ челов?къ. Онъ всунулъ голову въ окно. – «Это я, дядя!» – Кирка! О[тца] и С[ына] и С[вятого] Д[уха]! ты? Чортъ!» и старикъ засм?ялся. <«Одинъ?»—«Не, съ чеченцемъ.>– отложи скор?й, увидятъ». – «Ну иди»! Дв? т?ни прошли на дворъ и, отодвигая задвижку, Ерошка слышалъ шаги двухъ челов?къ, вошедшихъ по ступенямъ. Кирка проскочилъ и самъ торопливо заложилъ дверь. Ерошка зажегъ огонь. Выс?кая, онъ при св?т? искры вид?лъ бл?дно изм?ненное лицо Кирки и другаго челов?ка; наконецъ ночникъ запалился. Онъ поздоровался съ чеченцемъ. – Чеченецъ былъ высокiй жилистый челов?къ съ красной бородой, молчаливый и строгой. «Будешь кунакъ», сказалъ онъ: «Вашъ казакъ. Завтра уйдемъ». Кирка былъ въ черкеск? съ пистолетомъ, ружьемъ и шашкой. Борода у него была уже большая. Онъ былъ бл?денъ и все торопилъ Ерошку запереть дверь. «Ты ложись тутъ», сказалъ онъ, указывая первую комнату чеченцу, а самъ вошелъ въ хату. – «Не придетъ никто къ теб?? А?» спросилъ Кирка: «а то, чтобы не видали».

– «Да ты что? скажи. Не пойму. Ты какъ пришелъ, чортъ? совс?мъ что ли?» спросилъ Ерошка.

– «Вотъ посудимъ. Гд? совс?мъ! Разв? простятъ? В?дь офицера то убилъ».

– «Ничего, ожилъ».

– «Эхъ! и посл? того много д?ловъ есть. Да ты чихиря дай, есть что ли? Эхъ, родные! все также у васъ то, все также?»

– «Къ баб? пойду, твоя хозяйка то жива, – у ней возьму! Я скажу, что Зв?рчикъ вел?лъ».

– «Ты ей, бляди, не говори. Охъ, погубила она меня. Матушка померла?»

– Да.

Ерошка пошелъ зa виномъ. Кирка разговаривалъ съ чеченцомъ. Онъ просилъ водки. Водка была у Ерошки. Чеченецъ выпилъ одинъ и пошелъ спать. Они говорили, какъ отпустилъ наибъ Кирку. Ерошка п[ринесъ?] то [?]. Кирка выпилъ дв? чапуры.

Ерошка: «Ну зач?мъ пришелъ? еще начудесишь».

– «Н?тъ, завтра повижу и уйду. Могилкамъ поклонюсь. Она стерва».

Ерошка: «Она не виновата. Офицеръ просилъ, замужъ брать хот?лъ, она не пошла».

Кирка: «Все чортъ баба, все она погубила; кабы я и не зналъ, ничего бы не было». Онъ задумался: «Поди, приведи ее, посмотр?лъ бы на нее. Какъ вспомню, какъ мы съ ней жили, посмотр?лъ бы».

Ерошка: «А еще джигитъ: баб? хочетъ пов?риться».

Кирка: «Что мн? джигитъ. Погубилъ я себя; не видать мн? душеньки, не видать мн? ма[тушки]. Убьемъ его? право? Убью, пойду – паду въ ноги». – П?сню поетъ. – «Что орешь?» – A мн? все равно. Пущай возьмутъ, я имъ покажу, что Кирка значитъ. – «Да завтра уходи». – Уйду. Федьку зар?жу, Иляску зар?жу и уйду. Помнить будутъ.

Ерошка: «Каждому свое, ты дурно не говори, теб? линiя выпала, будь молодецъ, своихъ не р?жь, что, чужихъ много».

«Я къ баб? пойду». – «Пойди!» и опять п?сню.[35 - Поперек через текст крупно: Онъ поетъ и д?лаетъ изъ себя патетическое лицо.]

Мар[ьяна]: «Д[ядя] Е[рошка] отложи». – Чего? – «Ты отложи, я видала». – Что врешь, никого н?тъ. – «Не отложишь, хуже будетъ». Кирка: «Пусти!» Марьяна вошла въ хату, прошла два шага и упала въ ноги мужу.

Кирка ничего не говорилъ, но дрожалъ отъ волн[енiя].

– «Станичный идетъ съ казаками!» крикнулъ Ерошка, смотр?вшiй въ окно. Чеченецъ и Кирка выскочили и поб?жали. Кирка выстр?лилъ въ Ерошку по дорог?, но не попалъ. Ерошка засм?ялся. Никто не шелъ, Ерошка обманулъ ихъ, не ожидая добра отъ этаго свиданья. —

На другой день дядя Ерошка провелъ утро дома. Марьяна бл?дная пришла къ нему. «Слыхалъ? Кирку въ л?су видали; Чеченцы изрубили казака». Вечеромъ самъ Поручикъ [?] вид?лъ Кирку, онъ сид?лъ на бревнахъ и п?лъ. Вечеромъ по?хали искать, вид?ли сл?ды. На 3-й день былъ праздникъ.

Часовня была полна народа; бабы въ платкахъ, уставщикъ въ новомъ армяк?, по крючкамъ, старухи, тихо, Марьяна стояла въ углу, вошелъ казакъ и сталъ скр[омно?], од?тъ странно. Одна баба, другая, до Марьяны дошелъ шопотъ, она оглянулась: Кирка! «Онъ, отцы мои!» Въ то же время два казака сзади подошли, схватили; онъ не отбивался. Les yeux hagards![36 - [Ожесточенный взгляд!]]

Письмо. Я вчера прi?халъ, чтобы вид?ть страшную вещь. Кирку казнили. Что я над?лалъ! и я не виноватъ, я чувств.....

*Б.

Б?ГЛЕЦЪ.

Iеръ. 1 Сентября. 1860.

Глава.

Господа, вернувшись съ охоты, сид?ли въ своей хат? и не посылали за Ерошкой. Даже Ванюш? было приказано не говорить съ старикомъ и не отв?чать ему, ежели онъ станетъ что-нибудь спрашивать. Первый выстр?лъ сд?лалъ Ол?нинъ, и съ того м?ста по всему сл?ду была кровь. Второй выстр?лъ, когда свинья уже остановилась, сд?лалъ Ерошка. Правда, что она упала, но ползла еще, и посл?днiй выстр?лъ изъ двухъ стволовъ сд?лалъ новопрi?зжiй гость. Стало быть, ни въ какомъ случа? свинья не принадлежала одному Ерошк? и онъ не им?лъ никакого права, никому не сказавши, привязать ее хрюкомъ за хвостъ маштачку, прежде другихъ увезть ее въ станицу, опалить и св?жевать, не давъ времени охотникамъ вернуться и полюбоваться на раны и поспорить. По предложенiю Оленина вс? решились наказать Ерошку за такой поступокъ совершеннымъ равнодушiемъ и невниманiемъ. Когда охотники прошли по двору, въ то время какъ дядя св?жевалъ зв?ря, ихъ молчанiе не поразило его. Онъ объяснилъ его себ? сознанiемъ его правоты съ ихъ стороны. Но когда онъ, соскучившись быть одинъ, съ окровавленными еще руками и растопыренными толстыми пальцами, вошелъ въ хату и, показывая расплюснутую въ лепешку свою пулю, которую онъ вынулъ изъ грудины, попросилъ выпить, его озадачило, что никто ему не отв?тилъ. Онъ хот?лъ разсм?шить ихъ кол?нцомъ, но вс? присутствующiе выдержали характеръ, онъ засм?ялся одинъ, и ему больно стало.

– «Что жъ, свинью ты убилъ, дядя», сказалъ Ол?нинъ: «твое счастье».

– «Что жъ чихирю не поднесешь?» сказалъ старикъ хмурясь. —

– «Ванюша, дай ему бутылку чихирю. Только ты пей въ своей хат?, а мы въ своей. В?дь ты убилъ свинью. Небось бабы какъ на тебя радовались, какъ ты по улиц? проволокъ ее. – Ты самъ по себ?, а мы сами по себ?».

И онъ тотчасъ же заговорилъ съ офицерами о другомъ предмет?. —

Ерошка постоялъ еще немного, попробовалъ улыбнуться, но никто не смотр?лъ на него.

«Что жъ такъ то?» Онъ помолчалъ. Никто не отв?тилъ. – «Ну, Богъ съ тобой. Я на тебя не серчаю. Прощай, отецъ мой!» сказалъ онъ съ невиннымъ вздохомъ и вышелъ.

Какъ только онъ вышелъ, Марьяна, которая тутъ же сид?ла подл? печки, разразилась своимъ звучнымъ увлекающимъ хохотомъ, и вс?, кто были въ комнат?, захохотали также. – «Невозможно удержаться, когда она засм?ется», говорилъ прапорщикъ сквозь судорожные припадки см?ха.

Дядя Ерошка слышалъ этотъ хохотъ даже въ своей хат?. Онъ сердито шваркнулъ на земь сумку, которая лежала на его нарахъ, и развалился на нарахъ въ своемъ любимомъ положеньи, задравъ ноги на печку и облокотивъ голову затылкомъ на ружейный ящикъ. Когда онъ бывалъ не въ дух?, онъ всегда колупалъ струпья, не сходившiе съ его рукъ, и теперь онъ принялся за это д?ло.

Кто сказалъ, что только молодость мечтаетъ? Я уб?жденъ, что старики точно также мечтаютъ, какъ молодые люди. Ерошка былъ очень разстроенъ теперь, навзничь лежа на своемъ логовищ?. Онъ на охот? выпилъ несколько стаканьчиковъ водки и въ станиц?, проходя мимо Бурлаковыхъ, остановился, чтобы дать толп? мальчишекъ и бабъ собраться около добычи, и выпилъ еще одинъ ц?лую осьмуху, об?щая зa это св?жины. Такъ что въ настоящую минуту онъ былъ достаточно пьянъ, чтобы воображенiе его работало съ быстротой и живостью. Все ему вдругъ опротив?ло въ этихъ русскихъ, съ которыми онъ прежде такъ любилъ водиться. Особенно постоялецъ его казался теперь невыносимымъ. Ему казалось, что онъ «занимается», что значило гордится, и занимается особенно съ т?хъ поръ, какъ Марьяна открыто стала жить съ нимъ. Т?мъ бол?е ему это казалось досадно, что онъ только себ? одному приписывалъ ихъ отношенiя. Ему досадно было на этихъ солдатъ (вс? русскiе были солдаты въ его глазахъ), которые, ничего не зная, не видавъ, прi?дутъ, привезутъ денегъ (и откуда они деньги берутъ?) и все лучшее забираютъ себ?, отъ д?вокъ и до винтовокъ и кинжаловъ. Досадно, что дурачье казаки терпятъ это. Въ его время не такъ бы было, думалъ онъ. И онъ началъ думать по-татарски. Позвалъ бы его на охоту, Гирей-Хану далъ бы знать. Сняли бы оружье, платье, коня бы съ Гирей-Хана взялъ бы. И – «на теб?, возьми, посади въ яму, пока не выкупится!» И ему приходили въ голову мысли о мщеньи теперь и онъ одинъ посм?ивался, думая о томъ, какъ бы онъ обработалъ голубчика, коли бы захот?лъ.

Отвращенiе, которое онъ испытывалъ нынче къ Русскимъ, навело его на мысль о своихъ, съ которыми онъ мало водился посл?днее время. Все свои; какъ издохнешь, никто кром? своихъ не похоронитъ. И онъ придумывалъ, какъ онъ завтра пойдетъ къ другу Зв?рчику, поставитъ ему осьмуху, и къ старух? нянюк? Лизк? въ скитъ и какъ онъ ее ув?ритъ, что онъ теперь старъ, спасаться хочетъ, и каймаку выпроситъ. И вспомнилъ, какъ онъ жилъ съ этой нянюкой въ молодыхъ годахъ, и своего отца Широкаго, и весь этотъ эпической старинный мiръ воспоминанiй своего д?тства возсталъ передъ нимъ. Онъ закрылъ глаза и перебиралъ эти воспоминанiя. Онъ не спалъ, но и не слыхалъ, какъ ушли офицеры отъ его постояльца, какъ Ванюша приходилъ и выходилъ изъ хаты и какъ потушилъ огарокъ и улегся на противуположной лавк?. —

Онъ ужъ засыпалъ, какъ вдругъ ему какъ будто гд?-то далеко послышался слабый, нер?шительный голосъ, творящiй староверческую молитву: «Господи Іисусе Христе, сыне Божiй, помилуй насъ!» – Онъ прислушался: кто-то слегка стукнулъ въ стекло окошка. Ерошка откашлялся.

«Кому быть? Въ старые годы такъ то д?вки по ночамъ ходили. А може Пакунька?»

«Господи Іисусе Христе»… повторилъ голосъ, но вдругъ зaмолкъ. Ванюша повернулся на кровати.

Дядя Ерошка сейчасъ догадался, что кто бы это ни былъ, кто-то хот?лъ вид?ть его однаго.