Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

«Аминь», сказалъ онъ тихо, всталъ въ одной рубах? и, осторожно ступая по половицамъ, которыя подымались съ однаго конца, подошелъ къ окну, поднялъ и своей широкой спиной, въ которую вжималась его голова, загородилъ все окно.

Вдругъ его голова съ необыкновенной быстротой вернулась въ хату и лицо его выражало серьезную озабоченность и почти страхъ. Онъ взглянулъ на Ванюшу (Ванюша не шевелился), однимъ шагомъ подошелъ къ постели, взялъ ключь отъ кл?ти, лежавшiй подъ подушкой, и опять высунулся въ окно. На двор? была темная ветряная ночь. Когда онъ высунулся, онъ сначала ничего не разгляд?лъ, кроме своего забора, но тотчасъ же его привычнымъ глазамъ представились фигуры двухъ Татаръ, изъ которыхъ одинъ стоялъ у угла, а другой подошелъ къ самому окну, такъ близко, что дядя слышалъ и чувствовалъ его быстрое дыханье. Татаринъ этотъ молчалъ и безпокойно оглядывался. Это быстрое движенiе черныхъ глазъ напомнило что-то странное дяде Ерошк?.

«Кимъ сенъ? кто ты»? сказалъ онъ по-татарски, для чего то рукой стараясь дотронуться до этаго челов?ка.

– «Дядя», дрожащимъ казацкимъ голосомъ замолилъ Татаринъ.

Тутъ то Ерошка высунулся назадъ, изм?нившись въ лиц?, и оглянулъ Ванюшу. Онъ узналъ въ Татарин? своего любимца Кирку, котораго онъ уже 6 л?тъ считалъ мертвымъ.

– «Ступай въ избушку», сказалъ онъ, подавая ему ключъ.

«Этотъ со мной – изъ горъ», сказалъ Кирка, указывая на черную т?нь Татарина, неподвижно стоявшаго у угла, Киркинъ голосъ дрожалъ и глаза ни одно мгновенье не оставались на одномъ м?ст?. Онъ все оглядывался.

«Иди съ нимъ», сказалъ Ерошка по-татарски Татарину; «ясейчасъ приду».

Первый испугъ и недоум?нiе старика изч?зли, онъ опред?лилъ себ? положенiе Кирки и свой образъ действiй, его звуки голоса и движенья опять стали решительны и спокойны. Онъ живо, но тихо, чтобы не разбудить Ванюшу, над?лъ чамбары и бешметъ и подпоясался кинжаломъ. Но онъ над?лъ не старые, а новые бешметъ и чамбары. По его мн?нiю, въ такомъ случа? надо было показать себя. Онъ пошарилъ еще руками по полк? и взялъ дв? спички и Ванюшины м?дныя деньги, которыя лежали на окн?, потомъ нагнулся и изъ подъ Ванюши досталъ изъ погребца флягу съ водкой. Все это быстро и неслышно. Въ с?няхъ онъ нашелъ подъ лавкой постояльцеву одну полную бутылку съ виномъ, одну отпитую; онъ ихъ взялъ съ собой. Лепешка у него была въ избушк?.

Нагруженный такимъ образомъ, онъ сошелъ, стараясь меньше скрипеть, съ сходцевъ и в?рными шагами, нагнувъ голову отъ в?тра, который дулъ ему навстр?чу и такъ и трепалъ его бешметъ, онъ подошелъ къ кл?ти, толкнулъ плечомъ дверь и перешагнулъ черезъ порогъ. Чеченецъ, облокотясь плечомъ о притолку, стоялъ у двери и смотр?лъ въ дверь глазами, которые, казалось, и въ темнот? видели. – Увидавъ старика, онъ взялся было за пистолетъ, но по слову Кирки опустилъ руку и опять также спокойно сталъ смотр?ть въ открытую дверь. Какъ будто онъ былъ дома. Кирки не видать было у входа. Дядя Ерошка ощупью поставилъ посуду на полъ, нашелъ св?чку, притворилъ дверь и зажегъ св?чу.

Когда осв?тилась кл?ть съ своей с?тью, ястребомъ, хламомъ и своими гнилыми ст?нами, чеченецъ взглянулъ на мгновенье на старика и, опять заплетя ногу за ногу и положивъ сухую руку на ручку шашки, сталъ смотр?ть въ отверстiе двери. Кирка сид?лъ на бревн? у ст?ны и закрывалъ лицо руками.

Старикъ р?шилъ самъ съ собою, что прежде надо обойтись съ чеченцомъ, знатокомъ оц?нивъ сразу стройную фигуру, гордый видъ, и красную бороду и закинутую назадъ оборванную папаху чеченца. Онъ понялъ, съ к?мъ им?етъ д?ло.

«Кошкильды!» сказалъ онъ ему обычное прив?тствiе.

– «Алла разы бо сунъ!» отв?чалъ обычнымъ благодаренiемъ чеченецъ.

Старикъ снялъ изъ угла охотничью черкеску, разстелилъ ее, попросилъ гостя с?сть и началъ его спрашивать. Чеченецъ с?лъ и отв?чалъ сначала отрывисто, потомъ старикъ поставилъ передъ нимъ водку и лепешку. Чеченецъ выпилъ, они пожали другъ другу руки и сказали слово: кунакъ – другъ, гость. Старикъ просилъ чеченца снять оружье; чеченецъ отказался, но долго и скоро сталъ говорить что-то Ерошк?, указывая на Кирку и часто говоря: «Киркя, Киркя» и «Ерошкя», на что Ерошка утвердительно кивалъ головой.

Въ середин? его р?чи Кирка, выпившiй тоже водки и все молчавшiй, вдругъ вм?шался и тоже по-татарски сталъ о чемъ-то горячо спорить. Чеченецъ наконецъ вскочилъ, подошелъ къ двери; Кирка, видимо испуганный, замолчалъ, но старикъ удержалъ его и уговорилъ, и Чеченецъ с?лъ опять на свое м?сто и молча сталъ ?сть хл?бъ, сухаго сазана и каймакъ, который досталъ старикъ.

Кирка ?лъ и пилъ много и все молчалъ, только его блестящiе черные глаза безпрестанно вопросительно смотр?ли то на Ерошку, то на Чеченца. Старикъ только теперь разсмотр?лъ его хорошо. Первое, что его поразило, была голова, обритая по татарски и голубоватой щетиной выставлявшаяся надъ лбомъ подъ заломленной папахой. Борода, которой еще почти не было у него тогда, была пальца въ два длины, черная и подбрита по-татарски, усы подстрижены. Но не эти перем?ны поражали въ немъ; полныя румяныя щеки втянулись и потемн?ли, сд?лались такими же бурыми, какъ лобъ и руки, на лбу между бровей была кривая морщина, которой прежде вовсе не было, и все лицо его было такое страшное и невеселое, что нельзя бы было узнать его, ежели бы не т? же почти слитыя черныя брови и эти Киркины большiе глаза, безпрестанно б?гающiе по голубовато б?лымъ б?лкамъ. —

Они оба были усталы, это было видно. Чеченецъ легъ въ углу, гд? ему постелилъ Ерошка, а самъ дядя то......

*В.ЧАСТЬ 3-я.

15 Февраля 1862 г.

Глава 1-я.

Прошло три года съ т?хъ поръ, какъ Кирка пропалъ изъ станицы. Ол?нинъ служилъ все еще въ томъ же полку и стоялъ съ ротой въ той же станиц?. – Онъ и жилъ даже на старой квартир? у дяди Ерошки. Марьянка жила рядомъ одна въ хат? своего мужа, только хата эта была заново покрыта камышемъ, подправлена; и никто уже не удивлялся въ станице, что Ол?нинъ ц?лые дни проводилъ въ Марьяниной хат? и что, входя къ Ол?нину, заставали Марьяну, которая сид?ла у печки.

Впрочемъ все въ станиц? было по старому. Дядя Ерошка жилъ на старомъ м?ст? въ избушк?, также, какъ и три года тому назадъ, дни и ночи проводилъ въ пол? съ ружьемъ, кобылкой и Лямомъ, также по вечерамъ приходилъ сид?ть на полу съ постояльцемъ.

Марьянка, какъ и отъ мужа, такъ и теперь, любила по вечерамъ и особенно по праздникамъ ходить къ мамук? помогать ей убирать скотину и съ ногами вл?зать на печку на старое д?вическое м?сто и молча въ темномъ углу щелкать с?мечки.

Бабука Улита еще больше, ч?мъ прежде, жал?ла и ласкала дочь, но также, какъ и прежде, неутомимо и бодро трудилась и домохозяйничала.

Михаилъ Алекс?евичъ также изр?дка прi?зжалъ въ станицу, разрушалъ спокойствiе бабуки Улитки, всякой разъ мучалъ Оленина своимъ пос?щенiемъ и выпрашиваньями то вещей, то денегъ. Онъ ничего никогда не говорилъ Оленину о своей дочери, но какъ будто съ т?хъ поръ, какъ Кирка б?жалъ, признавалъ за собою какiя-то права на Оленина.

Устинька была замужемъ и кормила уже второго ребенка. Теперь была ея очередь по праздникамъ сид?ть на бревнахъ, приготовленныхъ и все еще не употребленныхъ для станичнаго правленiя, и гляд?ть на молодыхъ д?вокъ и казаковъ, водящихъ хороводы. Когда ея милое, теперь похуд?вшее лицо оживлялось той н?жной улыбкой, это уже была не улыбка настоящаго, а улыбка воспоминанiя.

Дампiони уже не было въ станиц?, онъ былъ назначенъ годъ тому назадъ, ежели не ошибаюсь, въ помощники 2-го адъютанта товарища начальника штаба 2-го отд?льнаго Закучукъ-Койсынскаго отряда. Милый Дампiони прiезжалъ иногда изъ штаба въ старую стоянку. Останавливался всегда у Устиньки, которая принимала его почти также, какъ бабука Улитка Михаила Алекс?евича, и выносила ему на столъ и каймаку, и печеную тыкву, и моченаго винограда. Мужъ ея былъ в?стовымъ при Дампiони. Все казалось хорошо, но видно было, что она была больше ув?рена въ любви Дампiони тогда, когда она не подносила ему ни каймаку, ни винограду. Дампiони уже всегда былъ въ перчаткахъ на улиц?, шашка у него была серебряная, часы были ц?лы, сертукъ на барашикахъ особенного штабнаго покроя. Онъ пилъ чихирь по прежнему и говорилъ Оленину, что его противъ воли взяли въ штабъ, но наивная улыбка самодовольства выдавала его. Видно было, что онъ въ заслугу себ? считаетъ то, что, не смотря на свое новое назначенiе, онъ остается т?мъ же для старыхъ друзей.

Батальонный командиръ былъ уже произведенъ въ подполковники, получилъ какую то саблю и съ т?хъ поръ еще странн?е д?лалъ стратегическiе планы, говорилъ о литератур? и электричеств? и сделался видимо небрежн?е въ обращенiи къ Оленину. Старый капитанъ по прежнему жилъ у Степки, въ имянины задавалъ балъ и разъ въ три м?сяца запиралъ на весь день ставни и писалъ домой письма. Съ Ол?нинымъ онъ въ эти три года сошелся еще ближе. Изъ казаковъ станичниковъ трое было убито зa это время, – одинъ на тревог? и двое въ походахъ, одинъ былъ раненъ, одинъ старикъ умеръ, кто поженился, кто вышелъ замужъ; но вообще все было по старому. Та же была уютная живописная станица съ растянувшимися садами, плетеными воротами, камышевыми крышами, съ т?мъ же мычаньемъ сытой скотины и запахомъ кизика и съ той же невысыхающей лужей по середин?. – Тотъ же пестрый, красивый народъ двигался по улицамъ; хоть не т? же, но такiя же молодыя обвязанныя д?вки съ звонкимъ см?хомъ стояли по вечерамъ на углахъ улицъ и казачата гоняли кубари по площади. Въ молодыхъ толпахъ не видно было уже царицы д?вокъ Марьянки, не слышно было Устиньки, Лукашка съ Киркой не подходили заигрывать съ ними. Дампiони съ Ол?нинымъ не выходили изъ-за угла съ м?шкомъ пряниковъ, но та же молодая жизнь жилась другими лицами; была и новая Марьянка, и новая Устинька и новый Кирка, и новый прапорщикъ, только что выпущенный изъ 2-го кадетскаго корпуса, который, тщательно причесавшись, въ черкеск?, рука объ руку съ молодымъ казацкимъ офицеромъ выходилъ въ хороводы.

Размер подлинника.

Первая страница рукописи одного из "продолжений" "Казаки"

Изъ вс?хъ старыхъ лицъ больше вс?хъ перем?нился Ол?нинъ. Ему было 28 л?тъ, но въ эти три года онъ пересталъ быть молодъ. Молодость его была истрачена. Тотъ запасъ молодой силы, который онъ носилъ въ себ?, былъ положенъ въ страсть къ женщин?, и страсть эта была удовлетворена.

Вс? лучшiя мечты его, казавшiяся невозможными, сделались действительностью. То, чего онъ просилъ отъ обстоятельствъ, было дано ему, но нашелъ ли онъ въ себ? то, чего ожидалъ отъ себя? Осуществилось ли его счастье въ томъ особенномъ необычайномъ св?т?, въ какомъ онъ ожидалъ его? Ему казалось, что да.

Дядя Ерошка, посл? б?гства Кирки особенно усердно сод?йствовавшiй соединенiю постояльца съ Марьянкой, дядя же Ерошка не вид?лъ ничего необыкновеннаго въ этомъ обстоятельстве. «Дуракъ, дуракъ!» говаривалъ онъ Ол?нину во время одиночества Марьянки: «что смотришь? былъ бы я въ твои годы, моя бы была баба. Теперь челов?къ молодой, одинокой, какъ ей тебя не полюбить? Приди, – скажи: матушка, душенька, полюби меня! А полюбитъ – все у насъ будетъ, и каймакъ и чихирь – своихъ в?дь два сада осталось. Ч?мъ деньги то платить; всего принесетъ!» —

Сначала казаки см?ялись старику о томъ, что д?лается у него на квартир?, но онъ говаривалъ только: аль завидно? И хотя Марьянка уже не выходила въ хороводы и старыя подруги отшатнулись отъ нея, общее мн?нiе станицы по немногу стало разд?лять мн?нiе дяди Ерошки и извинило Марьянку. —

«Челов?къ она молодой, безъ мужа, ни сзади, ни спереди ничего, а онъ богачъ, ничего не жал?етъ – кто безъ гр?ха». Одни старики старов?ры строго судили молодую бабу, но и т? успокоились, когда узнали, что Ол?нинъ об?щалъ законъ принять. – Такъ просто и ясно понималась народомъ исторiя любви Ол?нина, казавшаяся ему столь необычайной.

Дядя Ерошка подъ пьяную руку не разъ разсказывалъ казакамъ, какъ это случилось. – Дурочка! говорю, в?дь теб? что? мужа н?ту, вдова, значитъ: а у него серебра вотъ какой м?шокъ набитъ, холопи дома есть. Ты ему вели домъ себ? купитъ: ей-ей купитъ! А тамъ надо?стъ – брось его, за меня замужъ выйди или за кого, а домъ останется. А ужъ я ему велю домъ купитъ, в?рное слово, велю; только дяд? тогда ведро поставь. – В?дь забыла, шельма: теперь безъ денегъ осьмухи не дастъ. – Да его возьму напою-напою да и настрою; такъ и свелъ.

– «А что жъ гр?хъ-то, дядя?» скажетъ ему кто-нибудь. «На томъ св?т? чт? теб? будетъ?»

– Гд? гр?хъ? Гр?хъ даромъ баб? пропадать а это не гр?хъ, отецъ мой. Еще на томъ св?т? за меня Бога замолитъ баба-то, скажетъ: вотъ добрый челов?къ, хоть не самъ, такъ хорошаго молодца подвелъ!

И старикъ зальется своимъ громкимъ соблазнительнымъ хохотомъ. Такъ что не знаешь: надъ тобой ли, надъ собой ли, надъ Богомъ ли см?ется этотъ старикъ.

Глава 2-я.

Ол?нинъ жилъ, казалось, по прежнему, зимой ходилъ въ походъ, л?то и ос?нь проводилъ въ станиц?, дома и на охот?. Въ штабъ онъ никогда не ?здилъ, товарищи, которыхъ онъ дичился, тоже р?дко ?здили къ нему.

Полковой командиръ года 2 тому назадъ вызывалъ его и д?лалъ ему отеческое наставленiе о томъ, какъ неприлично его поведенье въ станиц?. Ол?нинъ отв?чалъ, что по его мн?нiю служб? н?тъ д?ла до его образа жизни, а что впрочемъ онъ нам?ренъ выдти въ отставку. Онъ подалъ въ отставку тогда же, но сначала ее задержало начальство, а потомъ подошла война, и отставка все еще не выходила.

Съ друзьями и родными въ Россiи онъ почти три года прервалъ всякое сношенiе и родные знали про него отъ другихъ. Начатыя его тетради «исторiи кавказской войны» и «о значенiи нравовъ» лежали нетронутыми въ чемодан?. Онъ по сов?ту дяди Ерошки «бросилъ, простилъ вс?мъ». Книгъ онъ тоже не читалъ.

Посл?днее его письмо вскор? посл? б?гства Кирки было къ прiятелю. Вотъ что онъ писалъ тогда изъ похода. —

«Ты знаешь мою привычку соблюдать въ душевныхъ д?лахъ обычаи нем?цкихъ хозяекъ: одинъ разъ посл? долгаго время все пов?рить, перемывать, перестанавливать. Нынче ц?лый день я занимался такимъ мытьемъ и пов?ркой. И было отчего. Со времени моего посл?дняго письма случилось со мной самое важное происшествiе въ жизни – я былъ счастливъ и продолжаю быть счастливъ. Но я растерялся въ первое время и только теперь въ поход?, одинъ т. е. безъ нея, я въ первый разъ оглянулся на себя, вспомнилъ про свое существованiе и подумалъ о немъ. Ты ошибся, полагая, что я отрекусь отъ письма, которое писалъ теб?, что мн? стыдно станетъ. Прошло три м?сяца и, вспоминая это письмо, мн? кажется только, что напрасно я вовсе писалъ теб? объ этомъ, – всего я высказать не могъ и сказалъ пошло, мало, б?дно въ сравненiи съ т?мъ, что есть. – Теперь не буду теб? писать ничего про «то» и какъ все случилось, скажу только, что я счастливъ, спокоенъ и чувствую себя сильнымъ, какъ никогда не былъ въ жизни. Жизнь моя теперь ясна для меня, я ужъ не одинъ и знаю свое м?сто и знаю свою ц?ль. – Жена моя – Марьяна, домъ мой – Новомлинская станица, ц?ль моя – я счастливъ, вотъ моя ц?ль. Кто счастливъ, тотъ правъ! – Какихъ же еще ц?лей, желанiй, какой еще правды, когда чувствуешь себя на своемъ м?ст? во всемъ Божьемъ мiр?, когда ничего больше не хочешь? – И я ничего не хочу, исключая того, чтобы не изм?нилось мое положенiе, хочу только отр?зать себ? вс? пути отступленiя изъ своего положенiя, исключить все ненужное изъ моего св?тлаго круга. —

Впрочемъ объяснить этаго нельзя, да и незач?мъ.

Скажу теб? существенное и ц?ль этаго письма, которая есть просьба. Мужъ Марьяны пропалъ безъ в?сти, она полюбила меня (слова «полюбила меня» были замараны и было поправлено): она отдалась мн?. И это нев?рно. Она не полюбила меня – избави Богъ отъ этаго мерзкаго изуродованнаго чувства; я мущина, она женщина, я подл? нея жилъ, я желалъ ее, она отдалась мн?. И не она отдалась мн?, а она приняла меня въ свой простой, сильный мiръ природы, котораго она составляетъ такую же живую и прекрасную часть, какъ облако, и трава, и дерево.

И я ожилъ и сталъ челов?комъ только съ т?хъ поръ, какъ вступилъ въ этотъ мiръ, который всегда былъ передо мной, но который въ нашемъ быту, какъ заколдованный кругъ, закрытъ для насъ.

Знаю и вижу твое презр?нье; но жал?ю и презираю твое презр?нье. «Челов?къ т?мъ челов?къ, что онъ любитъ не какъ дерево, а свободно, разнообразно, съ участiемъ всей безчисленности своихъ различныхъ стремленiй»… и т. д. и т. д.