Лугальзагесси, царь Шумера

Несколько дней Лугальзагесси лежал без сознания. Рабы каждые несколько часов меняли ему мокрые от пота простыни. Отец Укуш денно и нощно сидел у изголовья сына и постоянно увлажнял его губы розовой водой. Невольницы несколько раз в день меняли простыни, которые сразу пропитывались холодным потом больного, как их стелили. Лугальзагесси лежал в беспамятстве, лихорадка по ночам содрогало его крупное тело, из-за чего молодой человек бредил сквозь сон и стонал, словно злые духи вселялись в него лишь для того, чтобы помучить изможденного человека.

Однажды Лугальзагесси увидел сон на четвертый день своей болезни. Снился ему оазис, где бродили дикие звери, которые злобно поглядывали на одинокого охотника с большим луком на перевесе. Вдруг из кустов выпрыгнул еще совсем молодой лев, затем подбежали совсем маленькие львята, которые принялись злобно мяукать и скалиться. Охотник, которым и был Лугальзагесси, достал из колчана стрелу и ловко убил всех львят, последняя жертва оказался тот самый лев, который пытался уже кинуться на него. Молодой человек облегченно вздохнул и спрятал последнюю стрелу в колчан. И когда он повернулся к кустам спиной, то из них выпрыгнул огромный лев с мощными лапами и длинной седой гривой. Зверь повалил охотника на земь и сильно полоснул того когтями. От боли Лугальзагесси закричал и схватил льва за уши, пытаясь выбраться из его смертельных объятий. Силы были на исходе, лук и колчан стрел лежал где-то неподалеку, но дотянуться до них не было никакой возможности. Молодой человек быстро начал шарить руками по траве, пытаясь на ощупь отыскать палку или камень. Но ничего такого не оказалось, кроме голого песка раскаленной пустыни. Лев схватил охотника за горло и тот стал хрипеть, задыхаясь под сильным удушьем. Но в нос ударил резкий сладковатый запах львиного пота, и молодой человек из последних сил попытался набрать хоть немного воздуха, но тщетно. Зверь медленно сжимал горло, запах пота не переставал преследовать молодого человека, который понял, что еще секунда и его душа отправится в царство мертвых на суд, где боги прочитают над ним приговор, после чего его душа будет скитаться среди мертвых, есть глину и пить серу. И в последний раз сделав над собой усилия, Лугальзагесси вдохнул и резко проснулся. Старая кормилица, дремавшая в углу комнаты, проснулась и подбежала к кровати больного. Тот, весь бледный, обливаясь холодным потом, блуждающим взглядом смотрел в потолок через полог, не понимая где находится. Женщина намочила в холодной воде тряпку и положила на лоб молодого человека. Лугальзагесси немного пришел в себя и понял, что сладкий запах источает не пот зверя, а диковинные цветы в саду да благовония, которые зажигали для того, чтобы больной побыстрее поправился. Кормилица подбросила фимиам в чашу с дымящей ароматической смолой и открыла шире окно. Лугальзагесси приподнялся на локте и сказал слабым голосом:

– Убери… унеси это… – и указал на чашу с благовониями.

Женщина не поняла его и переспросила:

– Что ты желаешь, господин мой?

– Я сказал, убери, унеси из комнаты благовония и закрой окно…

– Но твой отец, достопочтенный Укуш, сказал, чтобы фимиам и смола постоянно горели в твоей опочивальне.

– Глупая женщина, убери отсюда все, что источает аромат, меня тошнит от сладкого запаха, я задыхаюсь!

Старая кормилица упала на пол в низком поклоне, злясь на себя, что разгневала молодого господина. Она быстро закрыла большое окно, вынесла чашу с фимиамом и вернулась назад, ожидая приказа.

– Мой господин что-нибудь еще желает?

– Принеси холодную воду, я очень сильно хочу пить.

Женщина быстро принесла в золотой чаше родниковую воду, которая была настолько холодна, что сводила зубы, но пить ее было блаженным удовольствием. Лугальзагесси почувствовал, что силы снова вернулись к нему, хотя боль в груди еще не прошла, да и шрамы от когтей все еще выделялись на фоне груди темными полосами. Молодой человек встал с постели, слегка пошатываясь, и приказал приготовить для него ванну. Женщина низко поклонилась и спустилась на первый этаж, отдала служанкам распоряжение наполнить мраморный бассейн теплой водой и приготовить чистые одежды.

Пока Лугальзагесси нежился в бассейне, куда женщина набросали лепестки роз, юная служанка с прекрасным смуглым телом, растирала его спину мочалкой, смоченной в душистом мыле. Затем она подала ему набор для чистки зубов и розовую воду для умывания. После окончания водных процедур девушка натерла все тело и волосы господина маслами и повязала ему чистый передник из тончайшей ткани. На ноги обула кожаные сандалии с золотой застежкой, после чего Лугальзагесси довольно оглядел себя в зеркало и пошел в главный зал. Там сидел Укуш перед статуей Энлиля и молил бога подарить его сыну долгую и счастливую жизнь.

– Отец, – только и мог сказать Лугальзагесси, когда увидел сгорбленную спину своего родителя.

– Сын мой! – жрец вскочил на ноги и с юношеской быстрой подбежал к молодому человеку и крепко обнял его. – Я все время, пока ты был в беспамятстве, молился богам, и они услышали мои молитвы. Я счастлив, что вижу тебя в добром здравии.

– Благодарю тебя, отец мой, – Лугальзагесси взял старческую руку и поцеловал ее.

Укуш прослезился и пригласил сына разделить с ним трапезу. После обеда жрец и его сын прошли на балкон, откуда открывался живописный вид на город, стены которого заканчивались там, где начиналась безводная пустыня, кишащая змеями и скорпионами. Легкий ветерок принес крупицы песка, которые кружась некоторое время в воздухе, легли на край балкона. Лугальзагесси смахнул их ладонью и вобрал в легкие свежий воздух.

– Сколько дней я спал? – спросил он, нарушив тишину.

– Четыре дня, сын мой. Все эти дни ты бился в беспамятстве, лихорадка никак не хотела покидать тебя. Лекарь сказал, что ты потерял слишком много крови.

– Зато я победил голыми руками льва! – довольно отозвался молодой человек.

– Я всегда боялся отпускать тебя на охоту без охраны, но ты никогда не слушался меня. В тот день я предчувствовал, что что-то случится. Я не хочу, сын мой, рисковать твоей жизнью.

– Но, отец, все в руках богов… Ты сам мне это говорил.

– Да, я говорил тебе это, но небожители не любят, когда человек злоупотребляет их доверием. Прошу тебя, будь осторожен. Охота – это не война, погибнуть от когтей или клыков зверя не в почете у нашего народа.

– Я слышал, будто ты заказал полотно, где я изображен победителем льва.

– И не только полотно. Медники и гончары трудятся в своих мастерских, дабы изготовить амфоры, горшки и чаши с изображением бесстрашного охотника.

– Послушай, отец, – решил сменить тему разговора Лугальзагесси, – я победил льва. Что это могло означать? Какое послание дали мне боги? И еще я видел сон перед тем, как проснуться. Я убил много маленьких львят и молодого льва, но огромный старый лев поборол меня и схватил за горло, он душил меня, не давал вздохнуть, и в тот миг я проснулся.

Укуш широко открыл глаза и тихо прошептал молитву. Затем он повернулся к сыну спиной и зашагал прочь от балкона. Он лишь успел уловить фразу, которую бросил ему вслед Лугальзагесси: «Отец, что это могло значить? Почему ты молчишь?» Но жрец даже не обернулся. Слезы застилали его глаза, ему трудно было дышать. Кто же победит моего сына, когда он станет царем, кто? – думал старик.

Весь оставшийся день Лугальзагесси был мрачен. И когда к нему пришел друг Сурру-Или, он даже не захотел слушать смешную историю про жену гончара, которая родив дочь, клялась мужу, что это его ребенок, хотя девчушка нисколько не похожа на гончара. Потом оказалось, что во время отсутствия мужа, та женщина принимала у себя своего соседа – продавца лепешек и, поговаривали соседи, проводила с ним долгое время, после чего сразу забеременела.

– Представляешь! – смеялся Сурру-Или. – Дочка-то и не дочь гончара оказалась, а ребенком его соседа. А гончар, дурень такой, еще жене подарок сделал, да потом спохватился.

Юноша еще продолжал долгое время смеяться, в то время как Лугальзагесси продолжал пребывать в мрачном расположении духа. Наконец, он не выдержал и прокричал:

– Да к черту этот гончар с его прелюбодейкой-женушкой! Я их не знаю и знать не хочу.

Сурру-Или разом прекратил смеяться и удивленно уставился на друга:

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет. Но сегодня отец был какой-то странный. Я рассказал увиденный мною сон, а он вместо того, чтобы растолковать мне его, убежал с балкона и весь день теперь сидит в молельной комнате, воскуряя фимиам перед золотыми статуями богов.

– Может быть, сон предвещал какую-либо беду твоему достопочтенному отцу, и он решил избавить себя от той участи и потому ушел молиться? – голос Сурру-Или стал серьезным, вся радость разом улетучилась в один миг.

– Нет, мой друг, мой отец никогда не боялся за себя, чтобы с ним ни случилось. Дело во мне.

Не добившись никакого признания, Сурру-Или ушел в расстроенных чувствах. Он так ждал встречи с Лугальзагесси, что узнав о его выздоровлении, сразу же сел в колесницу и примчался к нему домой. Более того, увидев друга в подавленном настроении, юноша хотел развеселить его, снова увидеть белозубую улыбку друга, но тот по виду был не только далек от дружеской встречи, но и дал понять, что не настроен на беседу с ним.

Когда солнце скрылось за горизонтом, в последний раз осветив лучами дальние оазисы, Укуш вышел из молельной комнаты. Вид его был уставшим. Тяжелые темные тени легли под глазами, сделав его взгляд еще более подавленным. Старый жрец прошел в зал трапезы и сел во главе стола на золоченное кресло, спинка которого была инструктирована золотыми быками с крыльями. Рабы внесли на подносах только что пожаренного гуся, приправленного зирой, да запеченные в тесте яблоки. Служанка полила гуся соусом и налила в чашу вино. Укуш нехотя поужинал и направился в комнату сына. Тот сидел в кресле и держал в руках позолоченный меч, рукоять которого украшала резьба из слоновой кости. Жрец бесшумно прошел на середину комнаты и добрым взглядом посмотрел на Лугальзагесси, своего единственного сына, ради которого добивался руки принцессы. Если Лугальзагесси женится на старшей дочери царя, то после смерти тестя станет полноправным правителем Уммы и займет место более высокое, нежели его отец.

– Ты не пришел разделить со мной трапезу, сын мой, – спокойно проговорил Укуш.

Лугальзагесси медленно оторвал взгляд от лезвия и уставился на отца отрешенным взглядом, словно тот помешал его думам. Старый жрец ласково посмотрел на молодого человека и спросил:

– Ты хорошо себя чувствуешь, сын мой?

– Отец, – вдруг проговорил Лугальзагесси, проведя указательным пальцем по тонкому лезвию меча, – когда наш царь избавить жителей Уммы от позорной зависимости Лагаша? У нас много воинов, достаточно колесниц и боевых коней. Молодые солдаты целыми днями просиживают без дела в казармах, устраивая иной раз соревнования на меткость. Но жизнь их лишена смысла. Они томятся. Их колчаны набиты стрелами, у каждого имеется меч и копье, жаждущие вражеской крови, а наш правитель взывает целыми днями к богам вместо того, чтобы собрать армию и повести в плодородную долину Гуэден? Покорив царька Лагаша и захватив его владения вместе с Гуэденом, наш царь сможет без труда объединить все раздробленные города в одну силу. Тогда мы станем единой страной, как Египет, который уже давно косо смотрит в нашу сторону. И пока мы захлебываемся в междоусобной, проливая кровь своего же народа, коварные египтяне во главе со своим фараоном, вступят в пределы Междуречья и поработят нас. Вот чего я опасаюсь, отец! Нас по одному легко можно разбить, чего египтяне и ожидают. Но на севере у нас тоже есть враги: царь Аккада не прочь полакомиться нашей теплой землей. Почему же наши цари этого не видят? Почему не могут прийти к единому согласию, или же ждут, пока нас не поработят южные или северные соседи? Ответь же мне на этот вопрос, отец!

– Сын мой, я не воин и не мне думать о войнах и битвах. Твоими устами молвит сам Нинурта. Ты родился воином и сам уже давно ответил на свой вопрос. Да, царем Шумерии может стать лишь один человек, и только тогда, когда он объединит всю страну в единый кулак, чужеземцы усмирят свой пыл и сами будут бояться нас.

– И ты знаешь, кто будет этим царем? – Лугальзагесси удивленно посмотрел в глаза отца и напрягся в ожидании ответа.

– Это будешь ты, мой сын. Боги не создали тебя ревнивым служителем их культу, но ты воин, с самой колыбели ты радовался при виде оружия, ты всегда тянул к нему руки. Нинурта создал тебя таким, дабы ты смог остановить кровопролития и воссоздать новое государство.

– Но как я стану царем, отец?

– Боги сами дадут тебе ответ. Только дождись его, – с этими словами Укуш развернулся и старческой походкой направился к выходу.

Оставшись один, Лугальзагесси бросил меч на пол и быстрыми шагами прошелся по комнате туда-сюда. Сердце гулко билось в груди, словно желая вырваться наружу. Неужели это случится? Но каким образом? Он, Лугальзагесси, не сын, и даже не родственник царя. Неужели отец и на этот раз что-нибудь придумал? Но как? Мысль о дочерях правителя, среди которых особенно славилась своей красотой старшая Наниста, даже не посетила молодого человека. Да, когда-то у царя было два сына, но они умерли, так и не дожив до пяти лет. А вот дочери все как на подбор: красивы, умны, образованны. Но женщина не может занять престол, такого в Шумерии никогда не позволили бы. Женщина была создана для продолжения рода, в то время как бразды правления всегда находились в руках мужчины. И потому, лишь тот, кто женится на принцессах, и станет царем. Неужели ему отец поручит взять в жены женщину, которую он ни разу не видел и не знал? И будет ли этот брак счастливым? Думая об этом, Лугальзагесси не заметил как наступила ночь. Яркие звезды освещали черное небо мириадами огоньков. Половинка луны медленно выходила из-за туч, нависших над землей. Прохладный ветерок ворвался в комнату, подняв край полога, и унесся обратно в пустыню, где вдалеке слышался вой гиены.

«Боги сами дадут тебе ответ. Только дождись его», – звучала в голове последняя фраза, сказанная отцом. Но вокруг все оставалось спокойным. Даже не было слышно шелест травы и цветов в саду, не подул даже слабый ветерок. «Боги, дайте мне хотя бы мимолетный знак, пусть даже если он будет в шелесте пальмовых листьев. Тогда я приму все, что вы мне послали», – тихо проговорил Лугальзагесси, прислушиваясь к тишине, но ответ так и не был дан; стояла тихая южная ночь, похожая на все остальные.

Прошел еще один месяц. На смену знойному лету пришла осень, внеся в город прохладный ветерок, дующий с северных гор, откуда берут свое начало две великие реки – Тигр и Евфрат. Толпы крестьян с мотыгами и большими мешками, перекинутыми через смуглые плечи, направлялись с раннего утра на поля, где в течении многих месяцев трудились изо дня в день, дабы построить оросительные каналы, которые затопляли засеянные злаками поля, чтобы через четыре месяца собрать обильный урожай.