Златые купола над Русью. Книга 2

– Кто ты? Как звать? – вопросил воевода.

Мордвин скосил взор в сторону, ничего не ответил.

– Ты понимаешь русскую речь? Дикарь, отвечай! – Хабар-Симский встал, вплотную подошел к нему, схватил за ворот одежды, сильно дернул к себе.

Мордвин продолжал молчать, лишь рукой прижимал что-то к груди. Стоящий неподалеку Михаил Савельевич воскликнул:

– Притворяется, боярин! Когда поймали в лесу, баял по-нашему не хуже нас самих.

– Ну? – снова подступил к пленному Хабар-Симский. – Будешь отвечать аль на дыбе язык развяжешь? И… что ты прячешь на груди?

Боярин дернул его руку, но мордвин резко отшатнулся в сторону, воскликнул на русскому, неправильно произнося слова:

– Не надобно на дыбу, не враг я вам!

– Так, так, – протянул воевода, вновь усаживаясь на скамью, – значит, ты все-таки говоришь по-нашему.

– Господин многое хочет знать, но мало слушает, – мордвин выпрямился, с хитростью взглянул на боярина.

– Я слушаю тебя.

– Господин желает узнать, что на груди моей? Так вот гляди! – пленник распахнул ворот, под рубахой на серебряной цепочке висел тельник, тускло при свете свечей поблескивало святое распятие. – Крещенный я, господин, крещенный вашим священником, жена моя из ваших, русских.

– Как имя твое?

– Иван, мое новое имя Иван, то в крещении. Прежнее мое не скажу, не надобно того.

– Ладно, Иван, – махнул рукой Хабар-Симский, – хочешь держать это в тайне, держи, к делу то не имеет значения. Но желаю узнать от тебя: перешел ли на сторону татар твой народ аль нет? Ты христианин и посему по долгу своему обязан помогать нам.

– Предать свой народ?

– Ежели не скажешь правду, предашь единоверцев, а то больший грех, ты не находишь?

– Господин! – воскликнул мордвин, упав на колени перед боярином, в унижении сложив ладони. – Проси чего желаешь, бери, что хочешь, только прошу, не заставляй меня предавать свой народ!

Хабар-Симский глядел на него сверху вниз, в душе не чувствовал ни жалости, ни милосердия к чужому человеку, в голове было лишь одно – страх за свой русский народ, ради которого он столько рисковал жизнью и сколько берег себя. Вопреки ожиданиям Ивана, молвил:

– Послушай, я позвал тебя ради дела, а не лясы попусту точить: скажи лишь – много татар?

– Много, господин, и вооружены они хорошо.

– Молодец, спасибо за новость. А теперь скажи, твои там, у хана в ставке или же прячутся по лесам?

Ничего не ответил на то пленник, только, побледнев еще более, потупил взор. Иван Васильевич и без слов понял всю правду, оттого и сказал:

– Значит, к Мухамедке переметнулись, а не под защиту нашего князя. Хорошо, – указал рукой, обратясь к Михаилу Савельевичу, – отведи, Миша, его. Накорми да спать уложи, а самому глаз с Ивана не спускать.

Молодой человек нахлобучил шапку на голову, с задорным смешком схватил под локоть мордвина, потащил его к выходу. Суровым взором проводил их Хабар-Симский; тяжкая дума окутала его помыслы о грядущей войне. Враг наступает сильный, в гневе безжалостный. Ежели не придет помощь от государя, быть беде: не удержится Нижний Новгород, погорит от рук басурманских, заполыхают горячим пламенем дома, амбары да храмы, много погибнет православного люда. От одной такой мысли хотелось плакать, рвать на себе волосы, но и того нельзя: воевода обязан быть первым средь ратников, а не уподобляться слабой женщине?

Мухаммед-Эмин восседал на рослом аргамаке, из-под тонкой ладони всматривался на стены богатого города. Там, за толстыми стенами, возвышались храмы и колокольни, ярче солнца блестели-переливались в лучах маковки позолоченные. Богатая добыча, новые сильные рабы, прекрасные ясноглазые женщины! О, Аллах, даруй победу над гяурами! Молитвенно подняв очи к холодным зимним небесам, хан в предвкушении грядущей победы позабыл все на свете, не осознал, не понял, что грех делить шкуру неубитого медведя – Аллах не любит самодеянных гордецов, ибо будущее известно лишь Ему.

Рядом с ним нетерпеливо теребил поводья старый мулла в зеленой шелковой чалме. Ведал он переменчивый норов хана, в глубине души ненавидел и презирал его: зачем так долго ждать, когда можно, свершив один дневной переход, наскоком взять стены Нижнего Новгорода, выжечь все дотла, а неверных либо под нож, либо на невольничий рынок в Багдад или Дамаск. Но нет, выжидает чего-то…

Натянув поводья вороного рысака, хан повернул к лагерю, где в котлах воины готовили еду. За ним веренецей потянулись телохранители, священнослужители, слуги. Возле большого ханского шатра, между рядами бунчуков, шаманы разжигали костры, готовили жертвенных баранов. Мухаммед-Эмин легкой походкой подошел к ним, спросил:

– Когда начнем гадание?

– Сейчас, великий хан, – ответил главный старый шаман с обветренным, темным лицом, в его узких черных глазах не было ни раболепия, ни страха, да и зачем бояться людей, когда можешь общаться с самими духами?

Стоящий позади Мухаммед-Эмина имам, наклонился, прошептал:

– Не стоит мусульманину обращать лицо к безбожному язычеству – грех это и мерзость пред Богом, ибо сказано в Коране, что не тот из верующих, кто гадает и для кого гадают, кто ходит к предсказателям и верят им. Будущее принадлежит лишь Аллаху.

Хан обернулся к говорившему и, усмехнувшись, ответил:

– Молчи, старик! Кто здесь хан: ты или я?

– Ты, господин, но одумайся, что ты делаешь.

– Если это грех, то отвечать мне, а тебе приказываю идти вон и молиться – то приказ!

– Как пожелаешь, мой хан, – с достоинством поклонился имам, в мыслях возразив: «Пусть шайтан заберет тебя в ад».

Жертвенные костры взметнулись до самих небес, молодые шаманы порезали баранов, разложили вокруг пламени печень, окропили жертвенной кровью языческий алтарь. Старый шаман на неведомом языке принялся прыгать вокруг огня, зловеще звенели многочисленные подвязки в виде зверей и птиц на одеянии шамана, летели искры в разные стороны.

Наблюдавшие из шатра-мечети имамы и муллы за сим действием, ужасались, переговаривались меж собой:

– Не к добру затеял хан гадание.

– Теперь Аллах отвернется от нас.

– Господи, пусть сменится гнев Твой на милость.

Шаман, закончив заклинания в призывании духов лесов, неба и земли, только посмотрел на печень животного, взглянул на Мухаммед-Эмина тяжелым взором, проговорил:

– Хан, духи говорят, что победы тебе не ведать, возвратишься ты домой ни с чем.

Разозлился казанский правитель, сгреб шамана за ворот, затряс перед собой:

– Гадай еще и еще старик, режь овец сколько пожелаешь, но чтобы гадание сталось благополучным.

Ничего не ответил шаман, с тяжким сердцем исполнил ханскую волю и лишь на пятый раз духи возвестили о победе над урусутами. Обрадовался Мухаммед-Эмин, одарил своей щедрой рукой хранителей тайн с духами и тут же велел войску спешно собираться на штурм Нижнего Новгорода.

Вглядывался вдаль Иван Хабар-Симский, щурил глаза. Уже отчетливо виднелись татарские обозы, их знамена и бунчуки, спрашивал самого себя:

– Сколько же их проклятых?

За плечом боярина стоял Иван – широкоплечий, низкорослый, лицо круглое, с выстыпающими скулами. Он-то и ответил: