Власть лабиринта

– Вот и дорвался Денис до сражений… Да и то сказать, лихой гусар, ему ли штабным адъютантом служить? И так терпел меня пять лет.

– Вы, Пётр Иванович, несправедливы к себе, – возразил Раевский, заметив, какой завистью вспыхнули глаза генерала: выхватить бы шашку и рубить направо-налево, повинуясь приказу, а не мучиться тактикой и стратегией, прикидывая выгоды сражений и манёвров, не нести груз ответственности за судьбу страны. – За вашей спиной не спрячешься. Всем известно: адъютанты Багратиона долго не живут, ваш штаб от войны не укрытие. А Денис – поэт, вы для него – Бог войны, исполненный благородства и мужества, своё восхищение и преданность он до конца жизни сохранит.

– Жалко было отпускать его, – сознался Багратион, – но… я сам поступил бы так же на его месте.

***

Генерал Рожнецкий, раздосадованный вчерашней неудачей, с утра переправился через Ушу и велел прочесать Мир в поисках казаков. Снова попадать в дурацкое положение с засадами и терять людей понапрасну здесь, на подходе к главным силам 2-ой армии, он был не намерен и принял все меры предосторожности, высылая вперёд фланкеров. Ему донесли, что в пяти верстах южнее местечка видели казаков, укрывавшихся в лесочке. И генерал Рожнецкий решил сквитаться за вчерашнее: выдвинув авангардом уланский полк Завадовского, следом развернул в две линии бригаду Турно, так позорно разбитую накануне, и бригаду Дзевановского. Этого хватит с лихвой. Не такой уж противник и многочисленный, и победой своей он обязан прежде всего внезапности. Кто же мог предвидеть, что эти неотёсанные мужики способны на хитрые засады и боевые планы! Больше им не удастся застать врасплох регулярную, обученную армию!

Казаки встретили их артиллерийным огнём, а следом на уланский авангард хлынули лавой два эскадрона ахтырских гусар во главе с майором Петром Львовичем Давыдовым, отчаянной атакой надеясь притянуть к себе основные силы поляков и все их резервы. Главный же удар готовился с правого фланга, а слева и с тылу должна ударить бригада Кутейникова. Но сегодня блестящий план атамана Платова сразу стал давать осечки. Вчерашний горький опыт поляков держал их настороже, и они никак не поддавались ни на какие уловки. Бригада Кутейникова, которая должна была уже дать знать о себе, как на зло заплутала где-то в стороне Столбцов. Не надеясь уже на её появление, Матвей Иваныч решил лично возглавить своих донцов и сражаться, сколь будет возможности. Как вдруг сквозь гущу казаков к нему пробрался молодой крестьянин верхо?м, видимо, из местных, симаковских. Деревня Симаково была южнее, её казаки обошли стороной, вот тогда-то хлопец, видать, и прибился к казакам.

– Господин атаман, я хорошо знаю эти места, дозвольте провести подкрепление.

Раздумывать было некогда, неприятель ждать не будет:

– Меншиков! Князь! – заорал атаман, призывая багратионовского адъютанта, прибывшего к нему с приказом. – Николай Сергеевич, давай с хлопцем. Галопом! Без тебя Кутейников незнакомому не поверит, – и взмахнув шашкой, скомандовал: – Братцы! За мной! В атаку!

Во главе с атаманом казаки налетели на врага. Платов рубил направо и налево, совсем не щадя своей посеребренной годами головы, да казаки не упускали из виду любимого командира и, как могли, выручали из смертельных оборотов сражения. Звенели сабли, перекрывая человеческие стоны, разбрызгивая и смешивая кровь столкнувшихся врагов. Ярость казаков подхлёстывало отчаяние, что подмога не подоспеет, и это отчаяние, как последний вздох перед смертью, увеличивало их силы и стойкость. Поляки же, уверясь, что все неожиданности русскими исчерпаны и дерётся с ними последний заслон, ожесточённо рубились, стремясь во что бы то ни стало вырвать на сей раз победу.

И вдруг на левый фланг врага, выскочив из ближнего леса, обрушилась новая казачья бригада. Подоспевший Кутейников быстро взял в клещи неприятеля и стал теснить. Нападавшие на Платова уланы отхлынули на левый фланг, там завязался бой. Атаман, переведя дух, успел заметить в гуще блудной бригады светловолосого хлопца, который рубился с уланами ничуть не хуже, чем его закалённые в сражениях казаки. В сознании пронеслось мгновенное восхищение парнем и удивление: где ж так научился, крестьянин-то? А в памяти отпечатались золотой вихрь волос и глаза как синие звёзды. Надо бы имя узнать… Но тут атаман увидел летящего на него немолодого улана с раскрасневшейся рожей и выпученными глазами, и синеглазый хлопец вылетел из головы. Удар сабли угодил в шею улана, рассёк ключицу, и тот, выронив клинок, уткнулся мёртвой головой в гриву коня, заливая её красным.

Поляки, так и не сумевшие понять тактики дикого народа, оглушённые вражескими победными криками, дрогнули. Сначала рухнул левый фланг, за ним подались назад все остальные и, развернувшись, помчались к Миру, надеясь там как-то закрепиться. Князь Меншиков, успевший поучаствовать в сражении и почувствовать вкус победы, увидел, как эта самая победа повернулась задом и улепётывает. На всём скаку он помчался к Платову и уже на подлёте заорал:

– Уйдут!!!

Атаман беспокойства не обнаружил. Степенно вытер лоб и уверенно заявил:

– Не уйду-ут. Ты, князь, остынь пока. Там их полк Сысоева поджидает. Он им вчера показал «казачий вентерь», но ума у них от того не прибавилось. А нынче Сысоев обошёл замок Радзивилла и вышел им в тыл. Щас нарвутся.

– А мы?

– А мы со своей стороны тоже им пятки подпалим.

И снова поляки оказались в тисках. Снова пришлось прорываться с боем и спасать шкуры бегством.

Не успевшие отдышаться после жаркой схватки победители на сей раз погоню не длили. Пущай улепётывают, но вдогонь свистели и, утирая разгорячённые лица и взмокшие чубы, кричали обидное. Остальные сгоняли пленных в кучу, подсчитывали трофеи… Все были взбудоражены успехом, смеялись, хлопали друг друга по плечам, по спине. И хотя каждый знал, что их сражение – капля в море начавшейся войны, что никоим образом не влияет на её исход, свою задачу они выполнили с честью. Дали возможность 2-ой армии прийти в чувство, уберечь от разгрома. Это на сей день и была главная победа.

Генерал Рожнецкий так и не дождался запланированного подкрепления, на которое очень рассчитывал. Хмуро поглядывая на подчинённых военачальников, будто они являлись причиной его раздражения, он зло вопрошал, отлично зная, что никто не ответит:

– Ну и где, я вас спрашиваю, обещанная дивизия Каменьского? Бригада вестфальских гусар Хаммерштейна? А?!! Где?!!!

В мрачном молчании армейские чины один за другим опустили глаза, чтобы не встретиться взглядом с рассвирепевшим генералом. Собственно, ответ был известен всем: Жером Бонапарт задерживался в Новогрудке и не спешил им на подмогу. Но кто же вслух будет порочить наполеоновского братца?

Двухдневное сражение под Миром закончилось полным разгромом французской армии. Пока она ещё очухается! А 2-ая Западная в этот же день выступила на марш в направлении Слуцк – Мозырь – Могилёв. Уже за полночь Багратион, собрав штаб, обсуждал донесение Матвея Ивановича Платова:

– Победа русской армии нам сейчас крайне необходима, ибо отступающие солдаты нуждаются в поднятии воинского духа. И министру я послал письмо: пусть знает, что мы не токмо отступать можем. Противник же наш получил урок. Уж больно нагло уверен был в своей непобедимости, – и вдруг расхохотался басом: – Чёрт побери этого Платова! Задал перцу мерзавцам! – палатка вздрогнула от дружной поддержки. Радость победы и гордость распирали, но не смели показываться наружу. Теперь же, вдохновлённые примером генерала, его военачальники смеялись до слёз.

Но недолго, не на гулянье собрались. А князь Багратион продолжил уже серьёзно:

– К слову сказать, он список наградной прислал – все награды вручить неукоснительно по списку. Николай Николаевич, – обратился он к Раевскому, – вот атаман полк Ахтырский хвалит и твоего брата, – он снова уткнулся в донесение: – «Генерал-майор и генерал-адъютант императорский Васильчиков отлично, в моём виде, и с первыми эскадронами ударил в лицо неприятелю…» так, так… А-а! Вот: «Находящийся при мне состоящий по армии майор Давыдов[3 - Майор Пётр Львович Давыдов – брат Н. Н. Раевского по матери. Когда в 1771 году Н. С. Раевский погиб в Яссах (русско-турецкая война), несколько месяцев не дожив до рождения второго сына, Николая, Екатерина Николаевна, его вдова, вышла замуж за Л. Д. Давыдова. Денис Васильевич Давыдов Н. Н. Раевскому и П. Л. Давыдову – двоюродный брат.], будучи отряжен с двумя эскадронами Ахтырского гусарского полка, первым ударил на неприятельские эскадроны, пробившись сквозь лес, где неприятель упорно и сильно защищался; совершенно оные опрокинул, быв во всё время сражения впереди своих эскадронов, и храбростью своею способствовал даже к выигрышу всего дела». Матвей Иваныч его в списке отметил орденом Святого Георгия 4-ой степени – «за беспримерную храбрость», – покачал головой, лукаво прищурился и ухмыльнулся: – Ну и семейка у вас! Рассадник героев! Поэты и воины! – Багратион повернулся к своему адъютанту: – А сколько бишь в плен взято?

Князь Меншиков доложил:

– Разгромлено полностью шесть уланских полков: тысяча триста убитых, триста пятьдесят пленных, среди них около тридцати польских офицеров, шефы эскадронов Суминьский и Радзиминьский. Наши потери: двадцать пять человек убито, несколько десятков легко ранены.

Глава 8

У Виленского тракта

По ночной дороге лесом Баюр гнал коня. После сражения, когда казаки бросились преследовать удирающих в Мир улан, он скрылся за деревьями, и сколько ни озирался атаман Платов в поисках отважного хлопца, так и не приметил, куда он делся. Чем закончится бой, было более чем очевидно, а там, куда он спешил, судьбоносные карты сдавала Фортуна – и опоздавший будет в проигрыше.

Ясная полная луна освещала дорогу, а умница Гром не нуждался в понукании. Взяв направление, он своим животным чутьём выбирал повороты и обходил буреломы, а голова всадника клонилась всё ниже к смоляной гриве, и закрывались глаза. Трое суток без сна с короткими передрёмами давали о себе знать. Отступление двух русских армий, такое стремительное и непонятное для многих, очень тревожило Баюра, и разобраться в создавшемся положении надо было немедля. Наполеон быстро продвигался в глубь России, легко подчиняя русские территории и оставляя покорённые сёла и города на волю своих вассалов, которые (Баюр видел сам), вовсе не церемонясь, грабили мирных жителей, а то и убивали. Нельзя допустить, чтобы французская армия развернулась широким фронтом и прошла через Хмелиту… а до Хмелиты (в груди ёкнуло, разлилось горячо, сдавило дыхание) уже рукой подать… Серые глаза распахнулись широко, заслонили весь свет и глядели с такой болью, что кровь стыла. Арина не плакала, не корила и не просила остаться, она смотрела молча и, казалось, хотела запомнить на век, будто не чаяла больше свидеться. А Баюр не в силах был отвести взгляд. Расставался и не мог уйти.

– Я вернусь, горлинка моя. Ты же знаешь, со мной ничего не может случиться. А ты сбереги себя… и нашего сына.

А она не сводила глаз с его лица и шептала чуть слышно побелевшими губами:

– Свет мой ясный, возьми меня с собой…

– Тебе нельзя со мной. Там война. И здесь оставаться нельзя. Уходи в барскую усадьбу. Там, в господском доме, ты будешь в безопасности.

Усилием воли заставил себя Баюр раскрыть ладони и выпустить маленькие ручки, печальной лодочкой приютившиеся в его руках, словно в тихой гавани. Повернулся и зашагал прочь из Хмелиты, чувствуя спиной горячий, тревожный взгляд…

Фыркнул Гром, и Баюр, почти уткнувшийся уже в его холку, открыл глаза. Лес кончился, и впереди раскинулась бескрайняя степь. Ночной ветер гулял по траве, она перекатывалась волнами, словно морская пучина, серебрилась в свете луны. У самого горизонта разбросанные в беспорядке светились мигающие огни – целый город костров. Приехали! Баюр свернул с дороги, которая выходила на уже виднеющийся Виленский тракт, в траву, заглушающую конский топ, и лёгкой рысцой огибал рваный лоскут ночного привала, изъеденный искрящими пламенными язычками и дымящийся, как сохнущая портянка. Главное – не напороться на пикеты. Но с этой стороны, уже прочёсанной маршем, видно, подвоха не ждали, и караульные разъезды были рассредоточены на больших расстояниях, для проформы. Однако он не пренебрегал осторожностью, попеременно оглядываясь кругом и прощупывая глазами растянувшиеся биваки французской армии, пытаясь понять расположение лагеря. В центре – палатки… раз, два, три… Для ночлега всем генералам не хватит. Значит, высшие чины ночуют в Княжицах, в барской усадьбе, а здесь – военный совет. Охрана… человек двадцать пять. Обозы! Наверняка есть фура с обмундированием… Стало быть, идут на Могилёв. Багратиону не успеть. Отстаёт на два перехода. Поодаль от костров бесформенной тучей чернели рассёдланные кони, пофыркивали, обмахиваясь хвостами, с хрустом жевали скошенную недозрелую рожь. Баюр скатился с Грома, подтолкнул его к табуну. Под седлом… Ну, да может, не разглядят впотьмах. Не будут же проверять то и дело. А разглядят – Гром копытами отобьется, придётся драпать. В лесу скроюсь, не достанут. Где-то в глубине шевелящихся грив заржала молодая кобыла. Гром постоял, косясь маслянистым глазом на хозяина, потом рысцой отправился на зов.

Пробраться к обозу незаметно было намного проще без коня, Баюр юркой тенью шнырял от воза к возу, пока не нашёл то, что нужно: уложенные в тюки новенькие мундиры улан и всё причитающееся к ним – ботинки, конфедератки с четырёхугольным верхом, даже сабли и ташку, в которую он сложил свою одежду. Небрежным прогулочным шагом обходил он костры солдат, где почти все спали, утомлённые дневным маршем по жаре и пыли. Он устал не меньше их, но опасность и настороженность обратили его в чуткую, натянутую струну. Пришлось изображать безвольность, сонливость, нетвёрдый тяжёлый шаг. Впрочем, спали не все, некоторые ещё засиделись, подбрасывая хворост в огонь и тихонько переговариваясь. Стараясь не привлекать к себе внимания, но и не прячась, он брёл в середину лагеря, где по его прикидкам должны держать совет высшие военные чины. Раз подобрались вплотную к городу, значит, затевают чего-то. Осаду? Обстрел? Ультиматум о добровольной сдаче? Сейчас узнаем – чего. Ежли повезёт… Бегом бы добежать – да нельзя. Острый слух охотника ловил по пути обрывки разговоров, как разлетевшиеся порознь и смешавшиеся пёстрым клубком клочья лоскутного одеяла.

– Наезды русских казаков нельзя предвидеть: они появляются везде, словно из земли вырастают.

– Вот-вот, только за ружьё – они, как ветер, уже умчались…

Оброненные слова то рассыпались бессмыслицей, играя в чехарду, то складывались в картинку, подталкивая мысли и побуждая к действию, а Баюр всё шёл, устало опустив голову, медленно продвигаясь к центру лагеря.

– … нет, король Жером совсем не похож на императора Наполеона.

– Где он сейчас?

– Уехал в свою Вестфалию. Обиделся.

– Бросил армию?

– Упустил Багратиона. Всего-то два перехода – и русским бы не миновать разгрома в наших клещах. Император был в ярости и с досады подчинил братца маршалу Даву.

– Давно бы. Родство родством, а правду сказать, для младшего-то война всё одно что забава.

– Как же! Он – король, а Даву – всего лишь герцог!

– Тьфу ты! Матка Боска!..