Джаваховское гнездо

Смотрит и Нина.

Оба ей одинаково дороги. Оба ее воспитанники, приемные сыновья. Обоим чем-то неизъяснимо желанным и прекрасным кажется «подвиг» проникновения в усадьбу, отыскивание Дани. Особенно Селиму, который чувствует свою тяжелую вину и так хотел бы чем-нибудь исправить ее, загладить ее.

Но Нина знает, что одним ложным шагом можно испортить дело: здесь нужна не сила, а выдержка, терпение. И обидеть каждого из мальчиков ей больно. Забраковать для дела не хочется ни одного.

Новая мысль быстрою молнии пронизывает ей голову. Тонкая улыбка змеится по лицу. Она переводит глаза с лица одного мальчика на лицо другого. Как решить?

Пауза молчания длится долго. Сандро потупил взор. Селим весь дрожит, порываясь произнести что-то. Вдруг, неожиданно, резко, порывом, вырывается из груди его крик:

– Пошли меня, джаным, пошли меня! – Нина отрицательно покачивает головою.

– Не огорчайся, – говорит она ласково, кладя руку ему на плечо. – Ты еще не умеешь терпеливо ждать. Излишней скоростью ты можешь погубить дело. Ты еще слишком молод. Ты не смог выдержать терпеливо искушения, не мог выждать моего решения и первый стал просить. Не годится это, дитя мое. Туда пойдет Сандро для общей пользы.

Глаза Селима наполняются слезами.

– О, «друг», о, «друг»! – лепечет он бессвязно, исполненный раскаяния и тоски.

– Не горюй, мой мальчик! И здесь тебе будет дело. И когда понадобится твоя помощь, поверь, Ага-Керим и я не оттолкнем ее, мальчик, – говорит спокойно Нина.

Ага-Керим долго смотрит на Сандро и обращается к нему:

– Подойди сюда, орленок. О, за этого нечего бояться.

– И помни: пять выстрелов один за другим на воздух из пистолета в трудную минуту, и Ага-Керим будет подле тебя, – протянув небольшой револьвер мальчику, говорит он.

Нина медленно благословляет его, крестит.

– Будь осторожен, Сандро. Надеюсь на тебя. – Глаза мальчика вспыхивают.

– О, «друг»! Я исполню все, чтобы ты могла гордиться мною.

– Каждый вечер у утеса шайтана я буду ждать тебя. Ты будешь приносить туда сведения, орленок, – снова наказывает Керим.

– Так, ага.

– А теперь переоденься. С нами взяты всякие нищенские отрепья. Смотри, чтобы никто не узнал тебя под ними.

– Леила-Фатьма никогда в жизни не видала меня. Будь спокоен, «друг».

И мальчик бросается переодеваться.

Когда он появляется снова, его трудно узнать. Старый, рваный бешмет, шаровары в лохмотьях и такая же папаха; крепко невидимым под рубахой поясом притянут пистолет.

Нина смотрит на своего воспитанника с виду спокойно, но со смутной тревогой в душе.

«Что если его ждет опасность?»

Но тут же гонит эту мысль из головы. Ее Сандро сумеет скрыться вовремя из усадьбы Леилы. Он такой умный, смелый, такой находчивый во всякие минуты жизни. И потом Ага-Керим не выпустит его из глаз – будет подле, поблизости каждую минуту.

Кроме того, она, сама Нина, поднимет на ноги весь аул в случае опасности, разнесет усадьбу тетки Леилы-Фатьмы, но не даст случиться ничему дурному, не даст!

Грустно одно, что так осложняется дело. Лучше было бы, если бы она могла пойти прямо к тетке и спросить: «Где Даня?»

Но этим значило бы испортить все.

Жаль, что Ага-Керим так хорошо известен дочери наиба. Ага-Керим женат на ее сестре Гуль-Гуль. А то бек Джамала вернее бы исполнил поручение, даваемое мальчику. Что делать? Такова воля Божия.

– Ступай же смело, мой мальчик. И да хранит тебя святая Нина, – говорит она, сжимая руку Сандро, и отпускает его.

* * *

– Эй, кунаки, пустите-ка погреться у костра пастуха.

Три дидайца слышат веселый татарский окрик.

Из полутьмы вырисовывается отрепанная фигура байгуша.

– Куда несет тебя, мальчишка? – осведомляется старший из них, Мамед, с любопытством поглядывая на пришельца.

У того только черные глаза поблескивают в темноте да сверкают в улыбке ослепительно белые зубы. Лихо заломлено набекрень то, что в давние, лучшие времена, очевидно, носило название папахи: теперь это просто-напросто какие-то грязные вихры, сомнительного вида отрепья, смешавшиеся на лбу с черными блестящими кудрями мальчика.

– Эге, кунак, да я вижу, ты из веселых! – Второй дидаец, Сафар, лениво поворачивается с одного бока на другой.

– Будешь веселым – стеречь табуны не надо, – подхватывает ворчливо себе под нос, третий, совсем еще молодой.

– Небось, даром стережете, а? – Мальчишка-байгуш корчит лукавую рожу.

– Вот дурней нашел за пазухой у шайтана, – глупо ухмыляется средний. – За полтора тумана на голову. Вот что, кунак.

– Ловко. Небось, у самого пророка в раю таких цен не бывает, – восторгается вновь прибывший. – И кто же это вас ублажает так, кунаки?

– Старуха одна, дочь наиба. Да что ты вчера родился, мальчишка, что про Леилу-Фатьму не слышал?

– Велик Всевышний, ее-то мне и надо.

– Зачем?

– Служить к ней проситься хочу.

– Ты-то? Нищий, оборванец?

– А что! Или нищие должны разучиться есть хинкал?

– Клянусь, у мальчугана язык остер, как лезвие кинжала. Видно, ему нечего терять. Ты кем же наняться хочешь в усадьбу? – и старший из дидайцев заглянул пришельцу в лицо.

– Певцом.

– Что?