Улыбка сквозь трамвайное окно

А однажды на сочувственный вопрос соседки, как здоровье у зятя, мать сказала:

– Да лучше бы он насмерть разбился. И не мучилась бы Аля с инвалидом. Погубил девке жизнь.

Сережиной матери быстренько передали, чего нажелала ее сыну сватья. Старушка заплакала:

– Жена – чужой человек. А я своего сына не брошу. Заберу его домой и буду ухаживать, пока жива.

Обе матери еще не знали, чего Алька натворила. Когда Сережа еще находился между жизнью и смертью, она поняла, что беременна. Тянуть уже была некуда, сдала анализы и, чтобы предупредить Сережу, почему ее не будет два дня, сказала, что идет на аборт. Он умолял ее оставить ребенка, уверял, что обязательно поправится, что чувствует себя совсем хорошо, и ноги шевелятся, и он скоро встанет. Когда она уходила домой, Сережа сказал:

– Если ты любишь меня, пусть малыш останется. Ради моего здоровья.

Любила ли она, жалела ли, но после ночи раздумий утром пошла не к врачу, а на работу. Когда вечером, как обычно, появилась у мужа в палате, он все понял. Может, счастье от того, что у них будет малыш, может, силы молодого организма тому были причиной, может, то и другое, только скоро Сережа начал подниматься с постели, быстро пошел на поправку, а вскоре выписался из больницы.

А его уже ждали большие неприятности. Родители и жена погибшего на его мотоцикле друга подали на Сережу в суд. Против обвинений не поспоришь, ведь пьяный за рулем был, действительно, он. И тут не имело значения, что сам он только чудом остался жив. Казалось, что тюрьмы Сереже не избежать. Следователь был человек сердобольный и подсказал единственный выход: уговорить родственников погибшего забрать заявление. У того осталось двое детей. Жена, конечно, понимала, что мужа не вернет. Отправить инвалида в тюрьму? Ей от этого легче не будет. А тут говорят, что Сережа с Алей ждут второго ребенка, предлагают материально помочь. Согласилась.

Время лечит. Сережа совсем поправился, со стороны и не скажешь, какие травмы пришлось ему перенести. Вот только через некоторое время начал слепнуть второй глаз. Но обошлось. Правда, без очков совсем плохо видел. С завода по состоянию здоровья он уволился. Зарабатывал своим ремеслом: ремонтировал телевизоры по вызовам. Деньги это были небольшие, жилось тяжело.

Хорошо, хоть квартира теперь у них была нормальная. Когда Сережу выписали из больницы, жить в их однокомнатной неблагоустроенной было почти невозможно. Муж еще не мог помогать ей по хозяйству, за ним самим нужен был уход. Дров на зиму заготовили мало – не успели. Дочь маленькая. А второго родит, как быть? Собрали все свои накопления, помогли родственники, купили кооперативную квартиру. Дочку Нелю из роддома принесли уже туда.

Потекла обыденная, размеренная жизнь. Не заметили, как старшая дочь пошла в школу, а потом и вторая. Сережа работал слесарем. Получал не очень много, но с его здоровьем выбор был небольшой.

Свекровь умерла, завещав дом сыну Сереже. Все свободное время он занимался ремонтом старого родительского дома, хотелось, чтобы летняя дача выглядела не хуже, чем у других.

Огород, конечно, здорово выручал: соленьями, вареньями, овощами семья на всю зиму была обеспечена. Однако и усилий земля требовала немалых. Алькины выходные пропадали на грядках. С небольшой охотой, но дергали сорняки и девочки. Так ведь еще и работа, и дома дел полно.

А Сережа и вовсе неделями жил на даче, домой наведывался изредка. С порога начинал ворчать: сумка стоит не там, обувь грязная, по прихожей разбросана, на мебели пыль, белье не выстирано, посуда из сушки не убрана и бу-бу-бу. Если от привычного к его ворчанию семейства реакции ноль, начинал кричать. И – все на взводе. Прощай отдых после тяжелого трудового дня!

– Лучше бы папа вообще домой не приходил, – всякий раз говорили дочери.

Альке все это надоело до смерти.

– Не люблю я его, – говорила она мне в одну из наших редких встреч. – Хоть сейчас бы развелась. Но как представлю: встречу его на улице, голодного, оборванного, грязного, жалко станет, обниму и зареву, – и вдруг захлюпала носом, как будто это и на самом деле произошло. Потом успокоилась, махнула рукой:

– Ладно уж, чего теперь, столько лет прожили…

Сыновья Анны

Алеша

Когда Анне стукнуло двадцать шесть, она окончательно поняла, что в захолустном городке Н. ей замуж не выйти. Всю жизнь до глубокой старости возиться с племянниками, а потом с их детьми? Конечно, она любит их, но вот если бы были свои дети…

До сих пор она дальше областного центра не бывала. А тут – откуда решимость взялась – разузнала, что вербуют рабочих на Камчатку, все в тайне от родителей оформила, собрала вещички и объявила об отъезде только накануне. Старики ахнуть не успели, как она уже катила на поезде в совсем неизвестную даль далекую. Большинство ездит на Дальний Восток или на Север за деньгами. Анна же вынашивала мечту найти в тех краях суженого, ведь на каждую женщину там наверняка десяток мужиков наберется.

Писала домой редко и в основном «жива-здорова». Однако не прошло и двух лет, прикатила обратно и насовсем. И раньше немногословная, замкнулась совсем: из дому показывалась редко, даже из комнаты своей прошмыгнет мышкой за стол или на двор – и обратно к себе. По хозяйству все дела переделывала, пока мать в магазин ходит или с соседками на лавочке языком чешет.

Мать, и раньше-то не больно сметливая, к старости и вовсе вокруг себя ничего не замечала. А вот старшая сестра Нина все поняла сразу.

– Аня, ты чего, беременная?

Анна кивнула головой и заплакала.

– Ну, ну, ты чего ревешь-то? Не девочка ведь, не семнадцать лет.

– Да я так, нанервничалась очень, поделиться не с кем.

– Давно бы ко мне пришла.

– До меня ли тебе, Нина. Работа, хозяйство, муж, детишки.

– Да провались оно, все это хозяйство!

– Я ведь не случайно попалась, я все специально сделала и все рассчитала. Целый год, дура, надеялась, что полюбит меня кто-то, там у нас в поселке баб вербованных было немного – не до выбора, а мужиков – и разведенных и вообще холостых – полно. Но, видно, такая уж я страшная уродилась, что никому в голову не приходит взять меня в жены. Так, время в постели провести охотников было много. Вот тут уж я могла выбирать, – усмехнулась Анна. – Нет, ты не подумай, я там не спала со всеми подряд, но когда решила, что уеду с Камчатки только с ребенком, стала к мужикам приглядываться. Гену я правда любила: и красивый, и умный, только непутевый. Рассказывал, больше года нигде не мог задерживаться, всю страну объездил. Конечно, ни о какой семье он и думать не думал, да и со мной-то время проводил, потому что открыв рот слушала его рассказы. Денег я за год накопила, чтобы на материну шею не садиться. Когда точно убедилась, что беременная, пошла к начальнику, выложила ему все и попросила уволить до срока. А он не возражал: баба с возу, кобыле легче, нужно ему больно с младенцами возиться. Вот и приехала я домой. Об одном теперь Бога молю: не родилась бы только дочка, на меня похожая.

Родила Анна сына. Из больницы ее встретила сестра и зять, привезли к себе домой, а в комнате, где несколько месяцев до родов жила Анна, уже стояла детская кроватка.

Сколько не скрывай, а в один прекрасный день мать все равно увидела, что дочь беременна. Да и после разговора с Ниной Анна прятаться перестала. Кричала мать дико: обзывала потаскухой и почище, все время повторяла о позоре перед соседями. На «убирайся из моего дома» Анна молча собрала вещи и ушла. Муж у Нины не возражал, что сестра поселится у них, да он ей и вообще никогда не возражал.

Рос Алеша веселеньким, здоровеньким, с каждым месяцем все больше походил на отца: такие же золотые кудри и темно-серые большие глаза. Любили мальчишку все, так что Анна иногда ревновала его к сестре и племянникам.

Нина устроила Анну на работу к себе в типографию, когда Алеше еще не было года – камчатские деньги кончились быстрее, чем Анна рассчитывала, а жить на сестрины не хотела. На день малыша относила к матери. Они вроде помирились, но холодок в отношениях остался.

Ни разу до родов мать к Анне не пришла, хотя и поняла, что зря сгоряча выгнала девку из дому. Но когда родился внук, переломила себя, пришла повидаться. Анна ничем ее не упрекнула, но когда мать через какое-то время позвала ее вернуться домой, не согласилась. И сейчас жила у сестры, а ребенка носила к матери, как к чужой няньке, и даже обещала денег давать с получки.

Как хотелось Анне иметь свой дом и жить с Алешкой своей семьей! Когда в типографии она выхлопотала комнатушку в старом доме без удобств, радости не было предела. Все вымыла, покрасила, комнату перегородила так, чтобы и детская была, и кухонька, где поставила плитку – все не ходить готовить на общей кухне с соседями. И еще раз повезло – Алеше дали место в яслях, да еще рядом с домом. С работы в ясли мчалась на крыльях – так скучала без сына днем. А выходные любила только потому, что могла быть вместе с ним с утра до вечера. С удовольствием стирала его крохотные рубашки, наглаживала брючки к яслям, костюмчики ему вязала такие красивые, что ни в одном магазине не купишь.

Детские книжки Анна покупала для Алеши, как только он родился. А носила малюсенького на руках, считала вместе с ним все подряд: цветы на подоконнике, игрушки в коробке, даже кур на сестрином дворе. Нина смеялась:

– Ну уж ты его с пеленок арифметике учишь, он еще ничего не понимает.

«Ага, не понимает, – думала про себя Анна, – вон Алеша как внимательно слушает, и глазки у него умные». Когда Алеша пошел в ясли и они жили с ним уже отдельно, Анна начала учить его писать: брала его маленькую ручку в свою и выводила на листе бумаги «а», «б», «мама».

Говорить Алеша научился очень рано, наверное, потому что она все время разговаривала с ним, как со взрослым. Алеше было чуть больше двух лет, когда однажды вечером воспитательница сказала Анне:

– Надо переводить Алешу в детсадовскую группу, вырос он из яслей. Я ребятишкам только сказку расскажу, он через пять минут ее детям пересказывает, да почти слово в слово. И ростом он вполне за трехлетнего сойдет.

В детском саду, несмотря на то, что был младше всех, Алеша отличался своей сообразительностью. В шесть лет Анне посоветовали отдать его в школу. Тогда это было не принято, но она уговорила директора школы.

Как мечтала Анна о будущем Алеши! Конечно, он непременно будет учиться в Москве и станет ну если не космонавтом, то обязательно каким-нибудь академиком. Учить уроки его не надо было заставлять. Особенно он любил математику. Анна поддерживала в сыне этот интерес. Специально подсовывала ему задачки из учебников старших классов или найденных в библиотеке пособий. Не было ни одной, которую бы Алеша не решил.

Нет, вовсе непросто давалось Анне воспитание сына. Насколько был он умен, настолько же проказлив и не раз бит по заднице. Все, что творили соседские мальчишки, придумывал Алеша: были разбитые стекла и разобранные заборы, отвязанные собаки и, наоборот, привязанные на цепь куры.

Я уехала из Н., когда Алеша закончил первый класс. Первое время, приезжая погостить, встречалась с Анной, искренне радовалась Алешиным успехам, о которых она рассказывала в первую очередь. Потом несколько лет ничего не слышала об Анне. Однажды узнала страшную весть: Алешу убили. Его одноклассник, когда никого не было дома, достал ружье и стал хвастать перед ребятами, что знает, как оно разбирается. Ружье оказалось заряженным.

Я подумала об Анне: как она сумела пережить смерть сына, ведь он был всем, что она имела, смыслом ее жизни.

После, бывая в Н., я ни разу не встречала Анну. Да и, честно говоря, боялась встречи с ней. Сделать вид, что ничего не произошло? Сочувствовать и говорить, какой славный у нее был Алеша? Как найти те слова, которые не показались бы ей равнодушными и одновременно не растравили бы ее душевную рану?

А встретила я Анну совершенно случайно через несколько лет после того страшного случая. Она вышла из автобуса, я собиралась в него садиться. Анна с удивлением и радостью окликнула меня, я рада была видеть ее не меньше. Автобус уехал, а мы остались на остановке.