Посланница вечности

Что дед, что баба были большими шутниками, приколистами по-нынешнему. И постоянно что-то друг от друга прятали. Поначалу это, наверно, было для них вроде азартной игры, почище всяких казино. Постепенно стало образом жизни. Нынче называется – квест. У обоих развилась необычайная розыскная интуиция. Нюх, говорили они.

Баба Тома понемногу утаивала от деда денежки, заворачивала их в полиэтиленовый кулек и регулярно перепрятывала. Вдруг однажды, ни с того ни с сего, МикитУшке взбрело в голову топить среди лета печь в доме, к чему он вообще не имел никакого касательства, к тому же должен был в это время ковыряться в огороде. Баба Тома, возившаяся в летней кухне, унюхала дым, выскочила во двор – уж не пожар ли? Нет, во дворе все в порядке. Слабенький прозрачный столбик поднимался из трубы над домом.

Баба фурией влетела в дом и двинула со всей мочи сидящего на скамеечке перед дверцей печи деда. Дед улетел, скамейка следом. Баба, словно безумная, стала кочергой выгребать в железный таз сгоревшие бумажки, но выгребать там было уже нечего.

А она, моча, вдруг возьми да стукни! Дед просто засовывал в печь пустую пачку от сигарет, увидел, что все забито, и решил маленько помочь жене.

– Тебя чего черт дернул топить среди лета?! – рыдала баба.

– А тебя не иначе черт дернул туда деньги совать! Вот в следующий раз думать будешь своим котелком!

– Да ты ж, проклятый, хоть бы посмотрел, чего ты там подпаливаешь! – она сама же и рушила свои логические построения.

– А зачем же я буду в этом барахле рыться? Кому нормальному в голову придет деньги в печке прятать?! Только такой чокнутой, как ты!

Но и у деда случались убытки.

Стояла как-то баба и молча смотрела, как дед поливает смородину. Кусты ранней весной были окопаны, но бортики от поливов и дождей размылись, почти сравнялись с землей. Вода, стекая, поливала бурьян. Тамара скорбно покачала головой и скрипнула зубами, но смолчала, может, в тот раз в чем-то грешна была перед мужем.

Никита так и не понял, с чего это супруге вздумалось тут стоять и наблюдать за процессом полива. Поучить решила? Ну-ну! Но она так и ушла молча. А через пару-тройку дней взяла лопату и направилась в огород – окопать смородину заново, пока земля рыхлая.

У них с супругом был договор по умолчанию: дом и кухня – бабское хозяйство, двор и огород – мужское. Ну, варианты, конечно, были. Поэтому дед, узрев в окно супругу, направлявшуюся в огород с лопатой, несколько был удивлен.

– Ты это что, с лопатой? Укропу нарвать отправилась? – поинтересовался он.

– Смородину окопать, – нехотя разжала губы супруга.

– А чего ее окапывать? – забеспокоился дед. – Я же весной ее окапывал!

– Так кое у кого повылазило, что вода по огороду хлещет, сорняки поливает. То-то я не успеваю траву выдергивать.

– А сказать мне, чтоб еще раз окопал – западло?

Баба Тома не то фыркнула презрительно, не то вздохнула тяжко, со всхлипом, словно конь всхрапнул. Что ж это за мужик, которому надо пальцем показывать!

– Легче самой сделать, чем тебе вдолбить! – все же великодушно пояснила она и с сильно преувеличенным отчаянием махнула рукой.

– Да ладно тебе! Сам окопаю, делов-то куча! – и попытался забрать лопату.

– Пошел к черту! – удивилась баба такому рвению и рванула лопату к себе.

– Топай в свою кухню и колготись там! Деловая колбаса! –рявкнул дед и рванул к себе несчастную лопату.

Пару минут они сражались с переменным успехом. В бабу Тому словно бес вселился и что-то ей нашептывал. Поведение деда стало казаться бабе Томе не просто необычным, а подозрительным. С чего вдруг такое упорство? Уже давно бы пора ему было выпустить лопату из рук и сказать свое обычное: ну и дерзай, раз шлея под хвост попала! Видно, и впрямь попала, и придала сил, потому что победу в этой битве титанов одержала супруга.

С неостывшим азартом победителя Тамара, хэкнув, вогнала штык в землю, раз и еще раз… Под штыком что-то хрустнуло, и полупросохшая земля стала на глазах набухать от влаги. Присев, баба Тома осторожненько разгребла мокрую землю и вытащила на свет божий верхнюю половину трехлитровой бутыли. Горлышко ее было закатано жестяной крышкой, хранившаяся в таре жидкость, естественно, вытекла, и в воздухе явственно повеяло самогонным амбре. В нижней части бутыли, разрубленной лихим и метким бабы-Томиным ударом, плескались остатки самогона, безнадежно испорченные насыпавшейся землей.

– Патлатюка чокнутая, – горестно констатировал вышедший из ступора дед Никита и, понурившись в бессильном отчаянии, побрел в дом.

Руки на жену он не поднимал никогда, даже в подпитии. Он даже не сказал своего обычного «тудыть твою в дарданеллу»!

Душа бабы Томы рванулась было вслед деду, разделяя глубину горя супруга. Тамара успела ее придержать, и уста, разлепившись, выплюнули совсем не то, что рвалось из души. Сгусток мстительности и торжества пулей влепился в понурую спину деда Никиты.

– Шесть – семь! – напомнила супруга.

Баба Тома хоть и чувствовала себя не в своей тарелке, но справедливость – превыше всего! Они с дедом вели каждый себе счет побед и поражений в своей нескончаемой поисковой войне и, дотянув до десяти, начинали счет сызнова, чтоб не запутаться в больших цифрах. Довольно долго на тот момент у них держалась ничья, и сегодня удача, наконец, улыбнулась бабе Томе.

* * *

Тамара умерла скоропостижно и легко, во сне, на зависть товаркам и недоброжелательницам. Тромб оторвался, вот же везет людям!

Похоронив жену, дед горевал сильно. Вот кто бы мог подумать! Дети и внуки ожидали, что немного времени пройдет, и найдется шустренькая нестарая бабенка, которая возьмется его утешать, а там вскоре и зудеть начнет в свою пользу, и дом наследует. У всех же свои дети и внуки, все блюдут свой интерес

Да, в общем-то, семейство и не возражало бы против такого расклада. Кому-то уже светило путешествие в мир иной, как дяде Грише, кто-то был финансово вполне благополучен, как его сыновья, кто-то (конкретно – отец Дениса) был пофигистом и не хотел лишних хлопот. К тому же, его последний гражданский брак на тот момент казался крепким, и проживал он на площади жены. А присмотр деду был нужен.

Насколько баба Тома с дедом Никитой блюли супружескую верность, было неизвестно. Но по крайней мере один амурный эпизод за дедом числился. Хотя супруги дружно помалкивали на эту тему, семейство было в курсе. Спутался Никита с дальней их соседкой.

Вдовица Татьяна Сычева жила в паре кварталов ниже по их длинной горбатой улице. Соседи-мужики иногда помогали одинокой женщине по хозяйству. Помощь требовалась периодически и частенько. Запохаживал туда и Никита, тогда еще далеко не дед. Соседка Татьяны подшепнула Тамаре, что уж слишком часто запохаживал. Тамара была человеком довольно сдержанным и замкнутым, не любила публичных сцен и не пошла проторенным путем с битьем окон и тасканием соперницы за волосы.

В те времена про туалетную бумагу в российской глубинке слыхом не слыхивали, видом ее не видывали, зато периодики выписывали в семью много. На производстве подпиской занимался профком, и был свой план по охвату рабочего коллектива различными изданиями. Газеты по прочтении хозяйки резали на аккуратные прямоугольнички и относили в уборные для дальнейшего использования.

Тамара старательно, не поленившись, щедро натерла газету с обеих сторон сушеным перцем, завернула в нее несколько рыбешек свежего посола – дед по этой части был в авторитете – и отнесла Татьяне. Помяни, мол, моих родителей, отцу память. Та, глазками бегая, взяла, не отказалась.

Потом та же Татьянина соседка-осведомительница рассказала Тамаре про шумную разборку в Танькином дворе с участием Томкиного супруга. Татьяна обвиняла недавнего милого друга, что он заразил ее какой-то пакостью, что у нее внизу все горит, зудит и чешется. Дедовы резоны, что у него-то не горит, не зудит и не чешется, Татьяна не хотела слушать. Никита обозвал ее матерными словами, напомнил ей про помощников по хозяйству – его предшественников, дескать, кому бы вякать, да не тебе.

Это была их последняя встреча. Спустя какое-то недолгое время, наверно, когда газетные четвертушки закончились, Татьяна сопоставила нежданный Томкин визит и ее угощение со своей заразной болезнью. А может, к врачу сходила и сделала кое-какие выводы. Во всяком случае, Танька Сычева и супруги Докучаевы остались врагами до конца дней своих.

…Бабенки все не появлялись в жизни вдового деда, ни шустрые, ни нешустрые, ни молодые, ни старые. Денис иногда думал, что дед, как в сору роясь в претендентках, никак не отыщет достойной кандидатуры по квестовым забавам, равной бабе Томе. Теперь ему не от кого было что-либо прятать, придумывать места для хитроумных заначек, поскольку партнерша у него в свое время была достойная. Другую такую еще воспитать надо. Дед затосковал и захирел. Может, потому и возвращению Геннадия в отчий дом обрадовался – родная душа рядом появилась, не какая-нибудь корыстная лахудра. Такой, как Тома, ему все равно не найти. Да и искать уже нет охоты.

Но, в отличие от отца, у которого мужская хозяйственная жилка отсутствовала напрочь, даже попивая в годы своего вдового одиночества, дед хозяйство не запускал. Во дворе у него был порядок. Даже глухая стенка, выходящая в сад и скрытая от глаз гостей, была аккуратно выкрашена в серый цвет стойкой авиационной краской от всякой непогоды.

Стена была общая для летней кухни, бани и сарая с дедовым инструментом – просто одно длинное строение было разделено на три части. С этой глухой стеной тоже был связан комичный эпизод, вспомнил Денис, бродя по саду.

Оказалось, что она вовсе не была такой уж единой и монолитной, и обнаружить этот изъян, вполне рукотворный, довелось бабе Томе. Черт ее понес (или ее знаменитый нюх) в один далеко не прекрасный для деда день погулять по саду. И занес он ее к глухой стене (вот уж нашла место для прогулок)!

Баба Тома, любуясь свежевыкрашенной стеной, окинула ее цепким взглядом, и взгляд натолкнулся на некий пустячок, нарушавший общую гармонию. Чуть-чуть выдавался кирпич в фундаменте на стыке кухни и сарая и нахально дисгармонировал с общей картиной. Озлясь на безрукого мужа, Тамара слегка пнула кирпич, стремясь вогнать его поглубже и восстановить гармонию. Кирпич под ее ногой слегка шевельнулся. Тома нагнулась, раскачала его – и легко вытащила! Пошарила рукой в ямке, а ямка оказалась схроном. А из схрона она выудила старую болоньевую сумку, погрызенную крысами. Погрызены были и деньги, завернутые в сумку. Вот как эти твари могли туда пробраться?!

История произошла вскоре после того случая, как дед сжег ее заначку. Теперь паритет был восстановлен, хотя и не самой Тамарой. Хотя, конечно, семейному бюджету урон был нанесен двойной.

Дэн окинул внимательным взглядом стенку: где ж этот знаменитый кирпич? Дед в присутствии бабы Томы говорил, что зацементировал его во избежание дальнейших эксцессов и при этом хитро подмигивал. Денис подумал сейчас – далеко не факт! Дед был сторонником принципа, что снаряд дважды в одну воронку не падает.

А вот и он, кирпич! Слегка выпирает из общей кладки, сторонний взгляд и не заметит. Денис повторил манипуляции в той же последовательности, что и баба Тома в свое время – присел, расшатал и выковырял кирпич, просунул руку в ямку и вытащил – нет, не болоньевую, крысами изгрызенную сумку. В большом полиэтиленовом пакете, завернутая в несколько слоев, была упакована жестяная прямоугольная коробка из-под халвы, затейливо расписанная в псевдовосточном стиле. В коробке – когда он открыл ее, размотав полиэтилен, – сверху записка, написанная дедовой рукой.

«Это имущество моей жены Тамары. Раз она не захотела его уничтожить, то и я не имею права. Наверно, оно должно кому-то достаться. А если нет, на нет – и суда нет, но я в том не виноват. Как Бог рассудит».

Под запиской был еще блокнот, кем-то разодранный пополам, с торчащими обрывками серых суровых ниток. Сильно пожелтевшие страницы блокнота неровно исписаны латинским шрифтом. Выцветшие строчки, писанные химическим карандашом, со временем из ярко-синих превратились в бледно-синие, когда карандаш слюнявили. Потом постепенно они становились плохо различимыми, слабого серого цвета, когда карандаш высыхал, местами и почти совсем неразличимыми.

Дэн в школе и в институте учил немецкий, и отдельные слова понял. И когда принес свою находку в дом и вчитался, стало понятно, что это стихи. Он уловил ритм. Со словарем можно прочитать. Откуда этот блокнот у бабы Томы? Почему он – ее имущество? И к чему такая таинственность, жмурки-прятки? Денису никогда не приходилось видеть этот блокнот, а уж ими, четырьмя пацанами, двоюродными братьями, был обследован каждый уголок в дедовском доме и во дворе.