Cassandra

– Ты на каком автобусе добираешься на работу? – спросила Саша, едва справившись с ознобом.

– Их два: 170 и 345, – ответил Антон, не выпуская Сашу из своих объятий.

– Антон, я тебя очень прошу, не садись в автобус номер 345 до конца недели, пожалуйста.

– Почему?

– Мне трудно тебе это объяснить. У меня плохое предчувствие и этот сегодняшний сон. После выходных можешь посмеяться надо мной и моими страхами, а пока сделай, как я прошу, – говорила она, глядя ему в глаза. – Антон, не заставляй меня провожать тебя до остановки. Я не так много прошу.

– Саш, успокойся. Раз ты просишь, я буду ходить на остановку другого маршрута. Ну, успокоилась? Сто семидесятый даст мне возможность пройти пешком большее расстояние. В этом есть свои прелести – подышу свежим воздухом. Я тебе обещаю, на работу и с работы до конца недели добираться определённым маршрутом.

После завтрака, Антон отправился на остановку. Ему не хотелось менять привычный маршрут, но он не хотел, обманывать и Сашу. «Чего доброго, пойдёт следом. Сделаю, как обещал», – думал он, поворачивая в сторону. Автобус почти проехал мост через Темзу, останавливаясь дважды, как будто впереди была «пробка». Мост был узким, с двусторонним движением и двумя тротуарами для пешеходов. Мост заканчивался и начинался регулируемый светофором перекрёсток. На нём что-то произошло, и проезд уже регулировали полицейские. Автобус остановился, и Антон попросил открыть двери, сказав, что он врач. Пробежав метров двадцать, он увидел автобус, лежащий на боку. Как эта махина умудрилась завалиться на бок, было загадкой. Его вдруг прошиб холодный пот. Именно на этом автобусе по графику он должен был ехать, не пообещай он жене изменить маршрут. Из автобуса доставали пострадавших. Подъехали с сиреной кареты скорой помощи. Антон, подошёл к человеку, которого достали из кабины. Присел перед ним и приложил пальцы к шее. Он был без сознания, а пульс нитевидный.

– Здесь внутреннее кровотечение, – сказал он вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, и заметил коллегу. – Этого можете довезти, если поторопитесь, – предложил он и подошёл к другому пассажиру, которого достали из салона. Он задыхался. – Что думаете делать? – спросил он, склонившегося над пострадавшим медика. – Его спасет только трахеостомия. У вас мало времени.

– Вы в своём уме? – возмутился тот.

– Я в уме, а вот вы его не довезёте. Я доктор Сосновский, работаю в Челси. Дайте мне скальпель, спирт и канюлю. Я сам всё сделаю. Шевелитесь, мать вашу. У вас пара минут. – На самом деле операция эта достаточна простая для медика, но требует «железной воли и стальных нервов», а также аккуратности и внимания. Антон рисковал. Он протёр спиртом кожу, нащупав трахейную мембрану, сделал небольшой, но глубокий разрез и вставил в него трубку. – Давай пластырь, – попросил он, фиксируя трубку и понимая, что воздух свободно поступает в лёгкие. – Я поеду с вами, – сказал Антон, наблюдавший, как пострадавшего укладывают на носилки и замечая, что руки его к крови.

Он опоздал на работу на три минуты, но разговор предстоял далеко не по этому поводу. Оправдываться было глупо. Антон, как провинившийся школьник стоял и выслушивал обвинения в свой адрес. Он «влез далеко не в своё дело», « не имел права заставить усомниться присутствующих в непрофессионализме бригады».

– Чёрт возьми, Вы хотели, чтобы он умер? Парню нет и тридцати лет, а я должен был стоять и смотреть, как он задыхается? Да, это было не моё дело, признаю. Где Ваша хвалёная экстренная медицина? Делайте то, что Вам предписано, а я буду делать то, в чём давал клятву без всяких предписаний и бредовых ограничений, – возмутился Антон и покинул кабинет.

Вернувшись в отделение, он никак не мог успокоиться. Он понимал, что без навыков, приобретённых в России, вряд ли пошёл на риск, здесь мало навыков, здесь нужно себя настроить морально. Он вошёл в палату, куда уже перевели из операционной пациента с внутренним кровотечением.

– Энтони, ты молодец, – похлопав по плечу, сказал ему хирург.

– Скажи об этом Джефферсону, – равнодушно ответил Антон. – Он мне целую проповедь прочёл. Я работал на реанимобиле, мне всякое приходилось видеть. Виноват в том, что пострадавший жив? – Антон вернулся в кабинет. Плановые завтрашние операции для него могли не состояться, но нужно было всё ещё раз проверить. «Сашка меня сегодня спасла. Как она могла предвидеть ситуацию? А местное руководство утопит не задумываясь», – думал он, открывая папку и набирая номер жены.

– Сань, как дела?

– Что у тебя с голосом? – вопросом на вопрос ответила жена.

– Всё нормально у меня с голосом. Охрип, доказывая, что я не верблюд, – пытался пошутить Антон. – Ты как планируешь свой день?

– Часа в три освобожусь. Катюшу заберу вовремя. У тебя в кармане куртки список – не забудь зайти в аптеку. Антон, ты в разговорах будь сдержаннее. Ты, дорогой мой не в России. Здесь не принято доказывать очевидное, лучше промолчи.

– Сделаю. Целую. Пока.

Время до полудня тянулось долго. Когда Антона вызвали на «ковёр» второй раз, он уже не ожидал ничего хорошего и смирился, что самовольные действия закроют дорогу в профессию, если не совсем, то надолго. У него сложилось впечатление, что здесь, как и дома, посты в системе здравоохранения занимают в большинстве своём теоретики, а не практики. Врачи, которые если и были в больнице, то только во время студенческой практики, а потом просто учились и делали карьеру. «Чёрт с ними, пойду куда угодно, но извиняться не буду», – думал он, открывая дверь в кабинет. Разговор был более доброжелательным и не столь официальным. Говоря простым языком, его просили больше не делать ничего подобного.

– Я практикующий врач и должен в первую очередь спасать людей, а не думать, нарушаю ли я предписания, и чем закончится для меня инициатива. Я делал это вне стен госпиталя и внерабочее время. Хотите уволить – увольняйте, а причину укажите, что по моей инициативе пациент остался жив. С меня довольно этого цирка. Я меньше всего виноват в том, что мой коллега оказался не столь расторопным. Я могу извиниться за несдержанность в разговоре, за тон, но честь и порядочность, извинения не требуют, – сказал Антон, покидая кабинет.

– Зря вы так, Джефферсон. Сосновский реаниматолог в первую очередь. У него десятилетняя практика. Скольких людей он вернул к жизни с того света? Это тебе не плановые операции два-три дня в неделю по вскрытию нарывов. Доктор Сосновский, как все русские импульсивен, но специалист хороший. Ни вам, ни мне и в голову не пришло так рисковать, а он это сделал. Вам стоит, если и не извиниться, то как-то сгладить сложившуюся ситуацию, – говорил представитель медицинского комитета. – Как вы думаете, что скажут родственники пострадавшего, узнав, что вы уволили доктора, спасшего парня?

– Я не собирался его увольнять. Каждый должен делать то, что должен. Теперь он это знает. Вы думаете, мне всё это нравится? Он, если захочет, может уйти без всякой рекомендации. Я видел его работу в операционной – ни одного лишнего движения или слова. Сосновский у нас всего восемь месяцев, нельзя ему дать уйти.

Домой Антон возвращался с чувством лёгкого дискомфорта от разговоров, сочувствия и лицемерия.

– Что-то случилось? – спросила жена мужа, переступившего порог квартиры. – Вид у тебя ни то расстроенный, ни то сердитый.

– Сашка, ты знаешь, что спасла меня сегодня дважды? – спросил он её, подхватывая на руки и кружа по квартире.

– Во-первых, поставь меня на место, а во-вторых, объясни толком, что произошло.

– Принцесса где? – спросил он, опуская Сашу на пол, снимая верхнюю одежду и моя руки под краном.

– У неё урок. Просила не беспокоить, – ответила Саша. – Так, что случилось? – повторила она вопрос, присаживаясь на диван.

– Во-первых, твой ночной кошмар помог остаться мне в живых или не раненым, – сказал он, и коротко передал события сегодняшнего утра. – Во-вторых, исходя из всего сказанного, меня чуть не уволили с работы, – говорил Антон, обнимая Сашу за плечи.

– Спасибо, что прислушался к моему совету. Я не могу тебе всего объяснить потому, что сама не знаю этого, – говорила Саша. – Чем всё закончилось? Будешь искать новую работу?

– Работать буду по старому графику, но добавить зарплату мне не обещали, – улыбнулся Антон.

– Бог с ней с зарплатой, главное ты жив и здоров. Зови ученицу к столу, – целуя мужа в щёку, говорила Саша.

– Теперь я тебя буду называть Кассандра и верить всему, что ты мне напророчишь.

– Ты смеёшься, а мне от этих видений не сойти бы с ума. Мне очень непросто видеть всё это во сне, а потом ещё и ждать наяву.

В июле семья две недели отдыхала на Средиземном море. Больше всех отдыхом доволен был Антон. Здесь Саша узнала, что он не только отличный пловец, а и любитель экстремальных видов отдыха. Он радовался как ребёнок. Ещё «не отдышавшись» от дня минувшего, уже планировал завтрашний день. Саша терпеливо наблюдала за «шалостями» мужа, присматривая за Катей на берегу, давая ему возможность полноценного отдыха. Зимой, когда Кате было почти пять, они поехали на горнолыжный курорт Куршевель во Францию. В шестнадцатом году летом семья три недели провела на Кипре, а осенью Катя пошла в школу. Следующие свои отпуска родители планировали так, чтобы они совпадали с каникулами дочери. Лето следующего года Саша провела с дочерью в городе, а Антон поехал с Катей на пляжи Брайтона. Три года в семье царила гармония. Каждый занимался своим делом, но всё свободное время они проводили вместе. Антон предложил поехать летом на Юбилей отца. Илье Ивановичу седьмого июля исполнялось шестьдесят лет. Саша была согласна с поездкой в Россию, но ей не давали покоя тревожные сны. С тех пор, как в квартире поселился Антон, она получала только видео письма, но стала беседовать с бабушкой во сне, как с живой по скайпу. Она видела сильный пожар в своей квартире, большую змею, которую не удавалось поймать.

– Не надо бы тебе летать домой. Ничего хорошего там тебя не ждёт, – говорила бабушка.

– Бабуля, я через неделю вернусь. Увижу как там отец, навещу родителей и прилечу назад. Я не была дома пять лет.

– Твой дом здесь, и родители за спиной, а вот мужа так не удержишь.

– Ты о чём, бабуля? Я насильно никого не держу.

– Всё равно сделаешь по-своему. Только спокойное время для тебя, Василёк, закончилось. Ты про камень не забывай, может он тебя вразумит

Ещё смущали два вопроса: куда они после отпуска определят дочь и как быть с новым проектом, которого ждут, и который «застрял», отнимая много времени и сил. С семилетней Катей было проще. Её можно было брать с собой на работу, можно оставлять одну в квартире. В свои семь с половиной лет она была девочкой самостоятельной и сообразительной, но сидеть часть каникул в офисе или квартире было неправильным. Она поделилась своими сомнениями с мужем.

– Саш, мы что-нибудь придумаем, когда вернёмся.

Саша с мужем и дочерью прилетели утром шестого июля. В аэропорту их встретил Максим, сказав, что Яна с сыном уже у деда. От Максима они и узнали, что Артём с Кристиной разошлись в апреле шестнадцатого года, чуть раньше, Артём потребовал у отца раздела компании.

– Сергею Ильичу не удалось убедить его в риске. Сошлись на том, что в счёт доли его акций, открыли дочернее предприятие. Но когда он стремился к власти – это одно, он из кожи лез, а когда он стал руководителем, вместе с желанием работать ушёл и азарт. Его хватило на неполных три года. Он зол на всех. Мы держимся на плаву и виноваты в том, что он утонул, – внимательно глядя на дорогу, говорил Максим.

– Почему мне отец ничего не сказал? – спросила Саша и вспомнила свой сон, в котором отец застал Артёма за вскрытием сейфа. Артём толкает отца, тот падает, но с трудом встаёт со слезами на глазах. Саша никогда не видела, чтобы Торопов плакал. Утром она позвонила отцу, но он уверил её в том, что и дома, и на работе всё в порядке. Мол, были разногласия с Артёмом, но теперь он руководит дочерним предприятием самостоятельно. Это было осенью две тысячи пятнадцатого. Отец прилетал в гости с женой, но разговора об Артёме не было.

– Саш, о чём говорить? Сергей Ильич устал от его претензий. Мне кажется, если бы не требования Артёма, он сам предложил бы ему раздел бизнеса чуть позже. Артём потерял доверие отца.

– И что он делает сейчас?

– В поисках. Знаешь, я всего на год моложе его, но мне и в голову не пришло сломать собственными руками то, что строилось десятилетиями. Я тоже предпочитаю новые методы и технологии, но нельзя ломать старое, не создав основу для нового. Новый дом начинают строить, если есть возможность до новоселья пожить в старом. Это моё мнение. А он и старый дом снёс и новый не сумел построить. Ты, Саш, с отцом не заводи разговоров на эту тему. Для него это больной вопрос. Ты знаешь, что они планируют продать дом и переехать в одноэтажный? Я посмотрел несколько вариантов. Есть добротные дома в хорошем месте. Думаю, к осени переедут и Степановну с собой заберут.