И мир погас

У нас было отвратительное настроение до самого ужина.

*

С закатом на улице стало совсем пустынно. Как и прочие жители деревни, мы с мадам были в доме, готовясь к ночному празднеству.

Арка собрала мои волосы в две косы и завязала их на лбу вместе, а получившийся обруч накрыла белым платком, края которого обернула вокруг моей шеи.

– Бабка моя говорила, что раньше так волосы при работе убирали, а потом начали обвешиваться украшениями поверх платка, – ее ловкие пухлые руки затянули на моей голове расписную ленту, завязав узел на затылке.

– Так аккуратно, – я смотрела в чуть мутное зеркало за тем, как мадам достала из шкатулки подвески длинной с ладонь.

– Это рясны, их вешают на очелье, – она указала на ленту, – эти из серебра, но еще с бусинами бывают. Раньше цвет бусин значение имел, а сейчас уж просто из красоты выбирают. Многие девицы носят рясны с бубенцами, от чего в танце вечно слышен звон. Ну и когда в лесу молодняк прячется, чтоб развлечься, легко их найти по этим бубенцам.

Арка нарядила меня в свой старый синий сарафан, туго затянув талию широким поясом. Мне так нравилось отражение в зеркале, но все равно мой взгляд вечно обращался к окну, хватаясь за проскакивающий сквозь деревья свет от костра.

У меня едва ли хватало терпения идти рядом с не особо расторопной из-за веса и возраста мадам, пока мы пересекали деревню. Кострище было на самой окраине поля, на котором пасли скот и лошадей, и чем ближе мы были, тем громче были голоса жителей деревни и музыка.

– Хорошо отдохни сегодня, – на прощание произнесла Арка, прежде чем примкнуть к собравшимся поодаль старшим.

– Вы тоже.

Карлайл с присущей ему внимательностью следил за танцующими и смеющимися подростками, крутившимися у кострища с человеческий рост так, словно одежда их не могла вспыхнуть в мгновения ока. Здесь, под звездами, среди степей и редких деревьев, под музыку и напевы, все веселились. Босые ноги скакали по еще теплой земле, не боясь грязи, дети зазывали духов из темноты присоединиться к ним, а старейшины, усевшись на три поваленных бревна, наблюдали за разворачивающимся празднеством.

– Госпожа! – я обернулась на голос Иши. – Господин рыцарь, что же вы стоите? Проходите к костру и станцуйте с нами.

– Но ведь мы не умеем, – напомнил мой сопровождающий.

– Просто слушайте музыку, – ее ладони схватили наши с Карлайлом и утянули туда, где воздух был горячим, а если быть честным, даже пьянящим, ведь как иначе объяснить, что в этой чуждой толпе мое тело отринуло смущение и пустилось в пляс.

Карлайл с легким румянцем поддался мои движениям, ведь я и не оставила ему выбора, сцепив наши руки. Оглядываясь на людей младше и старше меня, слушая звон бубенцов, вторивших ритму неизвестных мне музыкальных инструментов, скинув обувь, я ощущала себя счастливой. Мне было смешно представлять лица дворян, увидевших свою императрицу здесь и сейчас. Мне было так хорошо.

Неведомым образом, мы с рыцарем одновременно с другими развернулись к костру, подняв переплетенные руки к небу, когда мелодия вдруг сменилась. За мое бедро что-то ухватилось, и я увидела меж нами мальчика лет 5-и, кричавшего на огонь:

– Да будет большой урожай!

– Пусть не будет засухи в этом году! – прокричала девочка, просунувшаяся между другой парой справа от нас.

– Обойдут нас стороной вредители!

– Будет солнце!

– И будет дождь!

– Мы будем трудиться вместе!

– Пусть этот сезон станет счастливым!

Выкрики детей прекратились, вперед вышли старейшины, в руках которых были большие бокалы с вином, начавшие свой путь по рукам всех присутствующих. Каждый приложился губами, тут же передовая сосуд, даже детям доверяли участие в этом ритуале, как и нам, чужакам, а последние, кому довелось испить из чаш, вылили содержимое в огромный костер.

Меня так захватило это зрелище. За неделю мне удалось узнать, что здешние люди веруют в Морин, большинство владеет Анимами, но они продолжают чтить традиции, завещанные им предками. Они приняли новое, не отрекаясь от старого, так стоила ли того война, прошедшая по этим землям много лет назад? Стоило ли бояться чуждой веры?