Чувствительные истории

Роль «зрелой женщины», или Чувствительные истории
Лина Серебрякова

Женщине нужна любовь, океан любви, отовсюду, ежеминутно. Тогда она цветет, тогда у нее все ладится. Любви, любви!

Лина Серебрякова

Роль "зрелой женщины", или Чувствительные истории

Летней июньской ночью торговый корабль " Виктор Панаёнков", шел в северо-восточном направлении, в порт приписки после долгого плавания. Со времени торжественного спуска на воду и бутылки шампанского, разбитой о его борт, корабль вновь и вновь возвращался домой с полными трюмами. Флаг на мачте бился родной, российский, а грузы в трюмах стояли разные, из дальних и совсем дальних стран, обычный торговый груз: легкий, в виде коробок и ящиков с наклейками, и тяжелый – приборы, оборудование, металлообрабатывающие станки.

В это летнее время даже северные моря благосклонно встречают утомленных моряков кроткой синевой, светлыми зорями и короткими ночами. Но сегодня море штормило, на палубу серой стеной рушился ливень. В такую погоду судно двигается только по приборам, круглосуточно показывающим курс. Этой ночью на мостике нес вахту Клим Ковалев, старший помощник капитана. Из своих тридцати семи лет он отдал морю почти семнадцать, и если не стал капитаном, то лишь по убеждению. Теперь же и вовсе подумывал о списании на берег.

Вдруг он напрягся: знакомое ощущение легкого звона, будто бы от пересыпания стальных опилок, знак тревоги, насторожило его.

– Что? Где? – обострился он. – Что-то впереди! Стоп машина! Полный назад! Лево руля!

Теперь главное – быстрота. Корабль медленно отвернул нос влево.

На мостик вбежал капитан, без плаща, в наскоро застегнутом кителе.

– Что опять случилось, Клим? Что ты творишь?

Корабль становился на якорь. Гремя, разматывала якорную цепь мощная лебедка.

– Сейчас увидим, – ответил Клим, включая дополнительные прожектора. – Вон она, красавица!

Капитан не верил своим глазам.

Прямо по курсу мощный луч прожектора сквозь дождь и волну высветил всплывающую махину подводной лодки. На ее поверхности уже метались люди. Вот замигал сигнальный фонарь.

– Норвеги. Неполадки с электропитанием, – читал капитан. – Требуется техническая помощь, – он дернул плечами. – Придется помочь.

И посмотрел на Клима. Только что они были на волосок от страшной морской беды. И только за один этот рейс старпом спасает их во второй раз. Что за чутье у этого человека?

– Силен, бродяга! А, Евгеньич?! То мель учуял, то лодку! Как тебе удается?

В этом рейсе Клим уже успел отличиться. Для него самого это его свойство было тайной. Легкий шорох в ушах, похожий на шорох пересыпаемых из ладони в ладонь стальных опилок и все, он готов к действию. Возможно, способность эта перешла от пращура, северного знахаря. Такой же шорох, но мягче, слышался и при мысли отказаться от перемен, которые он наметил в своей судьбе, оставить все по-прежнему. Значит, только вперед.

Уже работали световые сигналы, сообщая терпящим бедствие, что им в помощь посылается катер с механиком.

– Придется пойти с главмехом, познакомиться с соседями. Жаль, Нансена среди нет. И Хейердала тоже.

Шторм стихал. Летние северные ночи в июне очень коротки. Небо прояснилось, на востоке занимался новый день, солнце катилось по горизонту, будто яблочко.

Солнце красно вечером -

Моряку бояться нечего,

Солнце красно поутру -

Моряку не по нутру .

Солнце было золотым. Прощайте, морские приметы, байки, посиделки на корме в свободное от вахты время! Впереди… гм, посмотрим, что впереди. Клим усмехнулся.

Вот прилетели два вертолета, вызванные с берега, по воздушной лесенке на лодку спустились люди, журналист с кинокамерой и ярко-оранжевый баул с грузом. К завтраку с подарками и теплой благодарностью от экипажа моторный катерок отвалил от корпуса грозной подлодки и по веселой волне, под светлым небом понесся "домой! к «Виктору Панаёнкову". Они издали помахали руками Климу, показали пальцами полные двести граммов и вскоре сменили его на посту.

Корабль пошел дальше.

Капитан, Николай Васильевич Ромашин, «Васильич», как по отчеству называют на флоте, плавал уже более двадцати лет. Из них пятнадцать лет вместе с Ковалевым. Он принял его молодым мичманом, вырастил до своего помощника и давно прочил в капитаны, но тот отказывался. А сейчас и вовсе уходил. Васильич вздохнул. Как спокойно с Евгеньичем! Кому рассказать – не поверят! Жаль терять таких людей. Капитан вздохнул еще раз.

…Отоспавшись после вахты, Клим прошелся по судну, проверил в трюме крепление грузов, прошелся по отсекам и палубе, осматривая свое хозяйство. В конце обхода облокотился о бортик кормы, любуясь на закат. Сколько он их повидал за семнадцать лет!

– Прощаешься? – подошел капитан.

– Вроде того.

– Может, передумаешь?

Клим рассмеялся.

– Друг мой Колька! Не тяни кота за хвост и настраивайся на нового помощника. Долгие провода – лишние слезы.

– Сколько соли с тобой сьели, в таких переделках бывали, а не могу понять, что тебя мучает?

– Мне разобраться надо, Васильич.

– С кем это? – капитан улыбнулся.– С братвой портовой, что ли?

– Если бы! С самим собой. Судьба зовет, а куда, не сказывает.

– Э-э, брось, не ломай головы. Бабьи сказки. Статный сильный мужик, все при тебе. Не понимаю!

Помолчав, Клим тихо проговорил.

– Остановилось во мне что-то, Васильич. Все-то я здесь знаю, все-то мне известно. Глубины нет. Не цепляет. Застрял, одним словом. А,– он махнул рукой, – не объяснишь.

Корабль шел своим курсом, оставляя на мелкой волне широкий пенистый след. Матросы занимались генеральной уборкой, драили особенно тщательно палубу, чистили медь, подкрашивали белым и голубым название родного судна. Все должно блестеть, завтра придут в родной порт.

– Не обижайся, Васильич. Всегда буду тебя помнить.

– Меня не обидишь. А как семья?

– Я их обеспечу.

– Все-таки двое, сын и дочь.

– Взрослые уже.

– Какое взрослые… Разве что мать присмотрит.