Чувствительные истории

– Да. Режиссер рассчитывает на конкурсный показ.

Киска качнула венком. Будет о чем рассказать вечером у костра.

Тихий московский переулок начинался двумя старинными храмами с кирпичной оградой, над которой поднимались тополя. У храмов были серебристые шлемовидные купола, за глубокими стрельчатыми окнами горели лампадки. Глубже по переулку с обеих сторон уходили сановитые, еще дворянские особняки, между виднелись и позднейшие, стилизованные четырехэтажные дома с белой лепниной по фасаду и навесами над крылечками из литого узорного чугуна.

В этот рассветный час в комнате второго этажа, за полуоткрытым окном, задернутым тюлем, беспокойно металась во сне молодая женщина.

– Мама, не уходи, мама…

Проснувшись, Ирина уткнулась лицом в горячую руку, приходя в себя после ночного кошмара.

Восемь лет назад в автомобильной катастрофе погибли муж Ирины и ее отец; а три дня спустя, от странных горловых спазмов умерла потрясенная мать. С тех пор Ирина жила с дочерью в опустевшей квартире.

Позавтракав овсянкой, джемом и чашкой кофе со сливками, она поутюжила цветастое платье и подсела к зеркалу. На нее смотрела свежая молодая женщина с чуть вздернутым носом и нежной улыбкой. За эту улыбку да за зеленые глаза ее когда-то и полюбил муж. Молодой, чуть старше нее. Как странно. Они с Сережей так любили друг друга, и вот его давно нет, а она живет и даже здорова.

– Меня не любят уже восемь лет! У меня нет ни любви, ни любимой работы. Я играю пенсионерку с мышиным хвостиком. Я засыхаю! Неужели это конец? Неужели ничего больше не будет? Как много девчонок крутятся вокруг режиссеров!… Стоп! – Ирина выпрямилась. – Держаться! Иначе не соберешь себя. Если в каждой малолетке видеть соперницу, лучше не жить.

Через полчаса, легкая, с отлетающей сумочкой, она сбежала с крыльца и помчалась на студию.

… Броские афиши полуобнаженных красоток и красавцев украшала гримерную. Лампы струили ослепительный свет, жара была бы нестерпимой, если бы не кондиционеры.

Ирина опустилась перед безжалостными зеркалами. Она не опоздала, хотя добраться сюда по длинным темным коридорам с бесчисленными дверьми с именами режиссеров и картин, прокуренным лестничным площадкам, переходам, разновысокими поворотами было не просто.

– Пришла, моя красавица, – обернулась к ней Анастасия, продолжая сильными руками растирать в мраморной чашке замороженный цветной грим собственного сочинения. – Посиди отдохни, все равно там еще не готово, – она кивком головы показала в сторону съемочного павильона.

Анастасия была задушевной подругой. Семь лет назад Ирина устроила ее на студию, и за это время Настя-маляр, окончив курсы-подкурсы, то да се, поставила себя так, что с нею считались даже директора фильмов.

– Что?– уловила она настроение подруги. – Вернулась от дочки поздним вечером и затосковала, голуба-душа? В пустом доме?

– Заметно? – Ирина опустила голову.– Ох!… Настя, милая, неужели это все? Неужели никогда? Я же ничего не успела, я даже женщиной не была. Я держусь, как могу, но впереди-то … что? Так скоро, так скоро…– Она закрыла лицо руками и склонилась к самым коленям.– Не хочу стареть, не хочу, не хочу…

– Полно, полно, – Анастасия прижала к себе ее голову.– Не тебе бы говорить, да не мне бы слушать! Мы тебя еще замуж отдадим, молодую-интересную. С такими-то глазами!

Ирина подняла лицо.

– Прости меня, Настя. Как-то одно к одному. Маму во сне видела… Помнишь, как она за один день ушла?

Анастасия обняла ее и поцеловала в лоб.

– Держись.

Ирина улыбнулась сквозь слезы.

– Утешительница ты моя. А я-то хороша… выплескиваю на тебя. Прости. Обида вскипела. Я могу играть редкостные характеры, русские, высокие …

Анастасия похлопала ее плечу и отвернулась к своим баночкам.

– Что у нас сейчас? Пенсионерка? О-о, – она замерла, вспомнив нечто важное, – да ты же ничего не знаешь!

– Чего не знаю?

– Того, что происходит здесь, в родной киностудии. Тут такое творится, что все на ушах стоят.

– Почему?

– Потому, что надо не слезы лить, а чуять верхним чутьем.

– Что чуять? Говори же.

– То-то, – Анастасия наставительно подняла палец. – Сейчас такое время, что надо и видеть, и слышать, и успевать во все места. Тогда будешь нужна. А нужна именно ты с твоей грацией, трепетностью, мастерством.

Анастасия преобразилась. Из добродушной хозяйки она превратилась в хваткого дельца, знающего, как устраиваются кинопробы, договора и сделки. Обойдя Ирину, она повернула ее к себе, потом опытным взглядом посмотрела на нее в зеркало.

– Я не понимаю, – проговорила Ирина.

– Костю Земскова знаешь?

– Ну?

– Ну и ну, баранки гну. Уже последнему лифтеру известно, что он, молодой и даровитый, надежда страны и киностудии, носится сейчас со сценарием "О зрелой женщине на изломе жизни" и не может найти актрису на главную роль. И что он должен увидеть именно тебя, свою звезду.

– Костя Земсков, такой вихрастый?

– Больше ничего не вспомнишь?

– Лауреат в Каннах, кажется.

– И того с лихвой хватит. Теперь все зависит от тебя. Нельзя допустить, чтобы он выбрал какую-то француженку! У тебя есть русскость, она в искрении глаз, в улыбке, в умном вдохновенном лице. Найди его. Действуй, действуй. Эти люди все решают все в одну секунду. Даже во сне.

Ирина сникла. Просьбы, смотрины! Ну почему ей, талантливой, молодой, надо гоняться за кем-то, жеманничать, умолять?

– Не вздыхай. Надо, значит надо, – поняла ее подруга.

В комнату уже заглядывали разные люди, и уже торопили, но после внушительного ответа хозяйки понимающе исчезали. Ничего не скажешь, Анастасия достойно поставила себя в этом капризном мире. Оборотясь к столам, полным баночек с мазями, краской, пудрой хозяйка принялась за дело.

Это было ее царство. Под ее руками Ирина, свежая, нежная Ирина стала превращаться в строгую и сухую учительницу химии, с обожженным реактивами лицом и полузакрывшимся глазом. Такова была роль в картине, которая снималась с расчетом на фестивальный и кассовый успех. В заключение Настя натянула на нее парик с мышиными прядками над ушами, с хвостиком на затылке и отстранилась, любуясь на свою работу.

– Путная старуха получилась, на страх ученикам. Ха-ха-ха! – и всплеснула руками. – А про юбилей-то мы и не вспомнили, две сороки. Мужу моему, Павлу Николаевичу, сорок лет в субботу стукнет.

– Сорок лет? – ахнула Ирина.

– Сорок, сорок.

– В субботу?

– Приходи помогать. Лучше пораньше, чтобы успеть.

– Приду.