Книга Белоцвета

Он встал, натянул штаны и сапоги, подошел к столу и, налив воды в таз, принялся умываться; затем костяным гребнем принялся расчесывать волосы, пока они не легли тяжелой волной на плечи.

– Все точно такое, как было у меня во дворце, – заметил Белоцвет, оглядывая себя в небольшом зеркале. – Позаимствовали?

– Эта дребедень нужнее тебе здесь, – ответил змей. – Или предпочтешь спать на голом полу и умываться в ручье? После ритуала будет проще, а пока пусть остается так, как ты привык.

– Какого ритуала? – Спросил Белоцвет, садясь к столу и придвигая к себе тарелку с простецким деревенским пирогом с мясом и кореньями, даже без приправ, и кружку молока. – Может, расскажешь хоть что-нибудь?

– Ешь. – Буркнул в ответ змей, явно прикусив свой длинный язык. – Потом поговорим.

Белоцвет не заставил себя упрашивать и быстро уговорил свой завтрак. Пирог был еще теплым, посыпанная мукой золотистая корочка похрустывала на зубах, а молоко было горячим, приправленное шафраном и медом, оно золотилось в большой белой кружке.

– Так вы чей-то завтрак стащили, – догадался Белоцвет, – выставленное с ночи уже остыло бы. Вот спасибо.

– На здоровье, – отозвался Шеш.

Юноша неторопливо доедал толстую корку, макая ее в молоко.

– Вы позволили мне выспаться всласть, как я не спал с самой зимы, – тихо сказал он, глядя в кружку, – кормите тепло и сытно… принесли все, от кровати до гребня. Знаешь, что мне все это напоминает? Горча перед тем как свинку, – и юноша выразительно провел ребром ладони по шее, – на кухню отправить, тоже и яблочком угощал, и за ухом чесал. Чтобы она не визжала и не брыкалась, как нож почует.

– Замолчи. – Шеш, лежавший на столе, отвернулся, пряча взгляд от юноши. А потом обернулся и зачастил: – Что ты несешь, разве можно с таких слов день начинать. Сколько раз тебе говорить – следи за языком, лучше промолчи, не накликивай беду, она и незваная придет. Все, хватит тут рассиживаться, спускайся, король уже ждет тебя.

Белоцвет ополоснул руки и, позволив змею оплести свое запястье, направился вниз. Он прошел через все пустые, полутемные комнаты и вышел в сад. Небо было еще светлым, но облака уже клубились золотыми шарами; одичавший сад цвел напропалую, разбрасываясь великолепием как проматывающий семейное имущество игрок. В потрескавшихся каменных вазах вскипали, переливались через край малиновой пеной сладко пахнущие рассветники, белоснежные крылоцветы парили над высокими стеблями, лисохвосты оранжевыми гроздьями свисали с тонких веток, клоня их к земле. Мелкие дикие розы всевозможных цветов пестрели в темно-зеленой листве, будто вышитые искусными руками. И было очень тихо.

Накануне Белоцвет был слишком усталым, чтобы заметить это; но здесь, в стране-под-холмами, не пели птицы, не стрекотали цикады, никакое мелкое зверье не шуршало в траве. Лишь шелест листьев и едва слышный посвист ветра разбавляли замершую тишину подземья.

– Мильфлер. – Остановившись посреди лужайки, произнес вслух Белоцвет. – Ей бы понравилось здесь. Она никогда не уважала подстриженной красоты.

– Неужели ваши сады хуже здешнего? – Спросил Остролист, поворачиваясь к пришедшему. Король сидел на каменной скамье, в тени тернового куста; его высокий резной посох был воткнут в песок подобием гномона и отбрасывал четкую длинную тень.

– Ничуть не хуже, ваше величество, – отозвался Белоцвет. – Однако здесь все как будто с картины сошло. Цветы крупнее, листья не попорчены, ароматы сильнее.

– Ах, это. – Кивнул король. —Есть такое. Жульничаем помаленьку.

И он усмехнулся, жестом приглашая Белоцвета сесть на скамью напротив.

– Садись. И спрашивай обо всем, что кажется тебе важным.

Белоцвет внимательно посмотрел на короля: он показался ему постаревшим против вчерашнего дня.

– Плохо спалось, ваше величество?

– Сном смерти, – невозмутимо ответил Остролист.

– Как такое вообще возможно? И зачем?

– Скажем так – со смертью мы договорились. А зачем… принимая во внимание характер моих подданных, мне спокойнее быть мертвым. Мертвого короля не убьешь, не переживешь, не соблазнишь всякими глупостями, на которые так падки те, кто еще по эту сторону.

– Разве можно договориться со смертью? – Поразился Белоцвет.

– Не всякому, разумеется. Но когда высший в своем мире добровольно предлагает ей свою жизнь, задумывается даже она. Это все, о чем ты хотел спросить?

– Я хотел спросить совсем о другом. – Белоцвет смутился. – Об этом, правда, тоже, но…

– Не торопись. У нас уйма времени, почти целый час.

– Что? Всего час? – Белоцвет подскочил на скамье. – Да у меня вопросов на неделю!

– Тогда начинай прямо сейчас, – Остролист едва приметно улыбнулся.

– Что я должен делать, когда наступит безвременье?

– О, это просто. Обычные королевские обязанности: следить за порядком в землях, охранять границы, выдворять незваных гостей, скучать. Что еще тебя тревожит?

– Шеш обмолвился о каком-то ритуале. Мне полагается что-то о нем знать?

– Обязательно, ты же его главный герой. – Остролист развел руками. – Все сам увидишь.

Выждав несколько минут, Белоцвет понял, что это и был ответ.

– Я хочу увидеть свою мать. Это возможно?

– Почему нет? Тем более что ты ее уже видел.

– Говорил мне Горча, у хогмена совет спросить – что камень поливать да урожая ждать. – Белоцвет невесело засмеялся. – Пожалуй, часа нам много будет, ваше величество. Если все настолько просто, то ответьте мне, что такого особенного в ваших подданных? Чем хогмены отличаются от людей?

Остролист на мгновение прикрыл глаза, словно задумался.

– Посмотри, – и он обвел рукой неудержимо цветущий сад. – Он прекрасен, не так ли? Я вижу, как ты смотришь на него, ты, дитя благодатной земли. Представь, что чувствует здесь северянка, привыкшая к серой земле и бурым травам. О, мой мальчик, стоит посмотреть, как она теряет голову, бросается вить венки, собирает такие букеты, что не в силах удержать их в руках… и падает навзничь, усыпанная лепестками, задыхаясь от счастья, а ты заставляешь распускаться все новые цветы, чтобы только угодить ей… – Голос Остролиста прервался, и король отвернулся.

Шипастая ветка терновника, усыпанная нежными цветами, пахнущими как поцелуй под первым снегом, склонилась перед мертвым королем, осыпая его колени легкими лепестками.

– Нигде больше не увидишь ты цветов, подобных этим. Таких идеальных, таких безупречных… таких бесплодных. Мы цветы, Белоцвет. Только цветы.

И Остролист мягко отстранил ластящуюся к нему ветку.

– У мира есть три тела. Первое, простое и доброе, – это тело матери-земли, оно живет и умирает, оно чувствует и его может почувствовать всякий. Это тело материи. Второе подобно ветру, его не укротить и от него не спрятаться, оно пронизывает все сущее, хватает, играет и отбрасывает – это тело души. И есть третье.

Остролист улыбнулся, и над цветущим терном взвихрилось облако белых, чистых цветов, и стало медленно опадать на собеседников.

– В мире всего вдоволь, Белоцвет. Но есть кое-что, что протянуто тонкими нитями, горит редкими искрами… оно повсюду – и нигде. Это тело волшебства. И хогмены – его воплощения. Мы держим в себе то, что удержать невозможно.

Лепестки терновника застыли в воздухе, паря между собеседниками кружевной завесой.

– Все действительно просто, Белоцвет. Материя не может существовать без души, а душа больше всего на свете желает волшебства.

Завеса дрогнула и осыпалась наземь. А на шипастых ветвях уже распускались новые цветы, и в воздухе плыл нежный запах первого снега.

– И поэтому вы такие… – Белоцвет помолчал, выбирая слова, – бессердечные.