О чем поет сердце. Важные решения, неслучайные встречи и музыкальная шкатулка, которая спасла три жизни

– Спасибо.

Катя лежала на операционном столе. Ей было страшно. Чужие люди в масках склонились над ней, улыбались глазами, гладили по плечу, что-то говорили. А потом она почувствовала запах жвачки, перед глазами все закружилось, и уснула.

Это был странный сон. Увидела себя совсем маленькой с музыкальной шкатулкой в руках. Там фарфоровая балерина вращалась на изящной розовой лилии из стекла. Ее в день рождения подарил папа со словами: «Запомни этот момент на всю жизнь, милая».

И она запомнила. Сейчас Кате очень хочется уйти, она устала, ей страшно. Но отец стоит рядом, бережно держит за руки, а балерина все кружится.

– Передай маме, пусть не волнуется, – прошептал дочке в ухо. – Скоро вернусь, отдохну немного и вернусь. Обещаешь?

– Да, папочка. – Девочка обняла отца.

Через полчаса врачи вышли из операционной, а спящую Катю перевезли в палату.

– Полина Викторовна, – Федор Федорович снял шапочку и заменил ее на новую с веселыми зверюшками. – Все прошло хорошо. Теперь нужно подождать результаты гистологии. Попрошу, чтобы сделали побыстрее.

– Спасибо. – Она смотрела на него и тщетно пыталась найти в глазах ответы на вопросы.

– Пусть Катюша поспит. Посидите с ней. Может быть, вам что-нибудь принести?

Полина удивилась. Никогда не слышала, чтобы врачи приносили что-то для родственников пациентов.

– Я в буфет иду. Может, вам кофе купить или еще что? Не стесняйтесь.

– Нет. То есть да, кофе бы выпила. Если вас не затруднит.

– Хорошо. Скоро принесу. Не оставляйте дочку, она должна проснуться и увидеть вас. Это обязательно.

И быстро вышел из палаты.

Саша все еще спал. Он слышал, как Катя смеялась и говорила, что воздух пахнет жвачкой, потом видел, как несколько врачей гладят ее по спине, а она тихо спит. Ощутил ее страх, но тут же встал рядом, заслоняя от всех бед. Он примет их на себя, оставив эту девочку безмятежно отдыхать. Увидел, как Катю увозят из операционной, хотел подбежать к дочке, но что-то удерживало его. Попытался кричать, не получилось. Но врачи услышали его.

– Не мешай, дорогой, – сказал анестезиолог. – С ней все хорошо, а вот ты давай поправляйся. Катя тебя ждет.

– Что с ней? – хотел спросить он, но наступила темнота.

– Остановка сердца. Давайте, ребята. Саша! Саша, ты не уходи, тебя дочка ждет, жена, слышишь? – Реаниматологи суетились у койки больного.

– Здравствуйте. Александр Чаров, да. Ч-а-р-о-в, – проговаривала по слогам фамилию мужа Полина, позвонив в справочную. – Все еще не пришел в себя. В тяжелом состоянии.

Эхом повторяла слова дежурной. Так тяжело ей не было еще никогда. Казалось, что наступила на тонкий, обманчивый лед, и теперь вся ее жизнь уходит под холодную воду. Она не хотела так. Тот день должен был закончиться по-другому, но ничего уже не исправить. Мелодия ее жизни прервана. Теперь она живет между нот, выпала из стройного хора оркестра и пытается исполнять соло, но ничего не получается.

Катя быстро пришла в себя. Внимательно осмотрела комнату, куда ее привезли, нашла глазами маму и затараторила:

– Мама, помнишь, мне папа шкатулку подарил с балериной? Давай ее сюда привезем, а? Папа мне сейчас про нее напомнил. А еще сказал, чтобы ты не волновалась. Он немножко отдохнет и придет к нам. Слышишь?

Полина слышала. Абсурдно, невозможно, глупо, но верила. Ей больше ничего не оставалось. Иначе сойдет с ума.

Наступил вечер. Катя капризничала. Ей надоело лежать, болели спина и сломанная рука. Спрашивала про папу. Наконец, уснула.

Полина сидела на краешке кровати и смотрела на дочку. С ней было непросто. Сразу после рождения Катя постоянно плакала, а Полина не могла понять, что не так. Потом, повзрослев, Катя стала упрямой, дерзила матери, настаивая на своем. Каждый день был борьбой. С собой, ребенком, неготовностью когда-то стать матерью.

Саша был не такой. Умел найти к дочери подход. Всегда договаривался с ней, веселил, успокаивал. А Полина не могла, старалась, но не могла.

– Сашка, давай, возвращайся, – шептала Поля, лежа в темноте и слушая дыхание дочери. – Твоя балерина совсем перестала танцевать, милый. Нужна твоя помощь.

И уснула.

– Держись, Полька, сейчас не могу. Надо еще кое-что исправить, подлатать. Потерпи, очень стараюсь, и ребята тоже. Но не время еще. Завтра особенно будь сильной, чувствую, что надо. – Голос Саши был таким реальным, будто он стоял рядом или разговаривал с женой по телефону.

Полина резко села на кровати и осмотрела палату. Катя стонала во сне, где-то раздался сигнал вызова медсестры.

Утром пришли результаты гистологии. Федор Федорович рассказал Полине, как они будут действовать дальше, чего можно ожидать. Она только кивала, ничего не понимая. Мозг отказывался принимать неизбежное, отгораживался от всего гулом в ушах и темнотой перед глазами.

– Поля! – вдруг услышала она где-то в голове голос мужа. – Соберись, сосредоточься. Спроси про лекарства, питание, все запиши. Сообщи матери, пусть привезет вам, что нужно.

Сашин голос, отдающий четкие инструкции, вернул Полину к действительности. Она судорожно вздохнула и попросила врача говорить медленно, чтобы успела записать.

Федор Федорович повторил еще раз.

– Чаров, ты, Чаров. Что ж ты с нами делаешь, – говорил дежурный врач, стоя у койки больного. – Все бежишь куда-то, бежишь. Будет у меня когда-нибудь спокойная смена или нет?

У больного участилось сердцебиение. Саша в это время видел, как изменилось лицо Полины от слов Федора Федоровича. Он был рядом, там, с семьей. Возвращаться в изломанное ноющее тело ему было пока еще рано.

У Кати начались первые процедуры. Все побочные эффекты, о которых шепотом рассказывали друг другу матери в коридоре, не заставили себя ждать. Глаза девочки стали такими огромными, а лицо вдруг таким худеньким, что казалось, будто они существуют отдельно от тела. А за окном уже была весна. Дворники убирали газоны, мужчины в форме дорожной службы чертили новые полосы на пешеходном переходе. Кате оставалось только наблюдать за всем этим со стороны. На улицу ее пока не выпускали. Из окошка палаты она махала рукой бабушке, но каждый день ждала не ее. А он все не приходил. Мама говорила, что папа тоже болеет, но в другом месте, и обязательно скоро придет.

– Мама, знаешь, папа приходит ко мне во сне, ночью. Садится вот сюда, – показала рукой на краешек кровати, – и рассказывает сказки. Ты слышишь их? Он тихо рассказывает, чтобы тетя Маша его не выгнала, она же такая строгая медсестра.

Катя вздохнула. А Полина подумала о своем. Саша приходит и к ней во сне, они сидят молча, обнявшись. Говорить здесь не о чем. Все, что хочется произнести, кажется банальным, пустым. Они сидят и смотрят, как балерина кружится в своем танце на цветке лилии.

Катин организм хорошо воспринял лечение. Появилась надежда на успех. Полина больше не смотрела с содроганием на корпус с желто-синими панелями, который был виден из окошка их палаты. Все, кого направляли туда, считались самыми тяжелыми. Уже троих с их этажа. Женщины молча собирали вещи, кивали знакомым и уходили, а оставшиеся молились за их детей.

Полина стала замечать у себя седые волосы. Но ей было все равно. Она и причесывалась лишь только ради элементарной гигиены. Для нее жизнь остановилась, хотя Катя ходила на занятия для больных детей, играла со сверстниками, проживала каждый день, пытаясь улыбаться. А Полина нет. Она всегда была слабой, пряталась за спину мужа. И теперь почти сломалась.

– Пап! Мама очень переживает. Слышала, как она с бабушкой говорила, что ей трудно. Ты приходи поскорее, а? Боюсь за нее, – уговаривала Катя отца во сне.

– Спешу, дочурка, очень спешу. Но маме нужно постараться еще немного.

Полина жалела себя, печалилась о своей прежней жизни, проклинала ту аварию, не понимая, что именно она, хотя и принесла в их семью горе, но и дала шанс на спасение. Никак не хотела принимать действительность, спорила, сопротивлялась, а потому и страдала.

– Поля, хватит ныть, думать о себе. Кате в сто раз тяжелее, но она радуется каждому дню. А ты все ковыряешь свои коленки, которые разбила в детстве. Повзрослей, наконец. Подуй на рану, заклей пластырем, подними голову и живи дальше. Никто не знает, сколько нам отмерено, не трать время на ерунду. – Саша громко ругался, ворвавшись в сон жены.

Топал ногами, был зол на нее. Полина с возмущением слушала его крик, он переплетался с танцем балерины, лилией, которая стала кружиться вместе с танцовщицей. Все вдруг смешалось, звуки причиняли боль и сводили Полину с ума. Она схватила музыкальную шкатулку и хотела кинуть ее на пол.

Звуки прекратились. Поля увидела испуганные глаза дочери, отчаяние на лице мужа, себя, перекошенную от гнева и страха. Если сейчас разобьет шкатулку, ничего уже не будет, кроме мрака, одиночества и боли.

Медленно поставила балерину на стол. Что-то в ее душе изменилось, как будто часовой механизм вдруг заработал по правилам. Колесики закрутились в нужном направлении, двигая стрелки на циферблате. Саша удовлетворенно кивнул и исчез. А Полина, проснувшись, никак не могла успокоить сердце, бешено бьющееся в груди.

– Чаров! Александр! Слышите? – громко говорил врач, легонько постукивая больного по щекам. – Пора просыпаться, дорогой. Давай, открывай глаза.