В жерновах

Долго ждать не пришлось, с божьей помощью и активным родовым процессом матери словно выпрыгнул маленький розовый младенец. Цыганка – повитуха сделала, свое акушерское дело, и младенец громко закричал.

– Глянь, Рая, сын у табе чернявый, как цыганенок, усе на месте: и ручонки, и ножонки.

Рая с облегчением вздохнула:

– Господи, пресвятай дева Мария, благодарю за рождения сына, кормилица мого. И вам спасибо, – она повернула голову в сторону Зары, державшей ее малыша и протирая его влажной тряпкой.

Зара что-то сказала на цыганском языке стоявшим рядом цыганкам, и те принесли тряпки и стали его туго заматывать. Раиса увидела и хотела подняться, чтобы принести свои.

– Рая, чиво ты, ляжи ишо, – сказала Зара.

– У мине там узол с тряпками и с свивальником, нихай папаня принесеть.

– Нихай у наших согрееца. – Зара туго заворачивала младенца и, завернув как столбика, поднесла к Раисе и положила рядом с ней.

Снова цыганки разговорились, по—цыгански улыбаясь, смотрели на Раису с младенцем.

– Наши девчата хотять, што б ты иво Петром звала у честь нашева Барона, он у нас красивый дюже и хороший человек, да и твой скидываеца на цыганчонка. Обещаешь? – требовательно попросила Зара.

– Обещаю, – сказала и положила на маленькое тельце свою руку.

Полежав часа два, она попыталась встать и взяла малыша на руки.

Дед Осип все это время общался с мужчинами и заметил, что они только говорили о лошадях, о дорогах. Он им рассказал о своем горе и о том, что они были в тюрьме. Цыгане были так далеки от всего происходящего, что ничего и не поняли. Одно только до них дошло: если в тюрьму попались, то что-то значит украли.

Осип увидел, что Раиса встала и подошел.

– Дочка, ну как ты, одюжишь дорогу чи до завтра будем тут?

– Одюжую, там же тоже дети ждуть, – и Раиса засобиралась в дорогу.

– Дочка, дай на унука глянуть, Раиса повернула сына на спинку – Ах ты, мой унучик, на Павловича похож. Хороший ты наш, тьфу плохой, плохой, штоб не сглазить.

– Рая, а може заночуете у таборе, места много. Зара показала на просторы, которые их окружали.

– А если нет, то Мила покормить твого дитя, нихай поцмокчить. – И она позвала цыганку Милу.

Раиса ревностно смотрела, как Мила кормит ее ребенка.

Одна цыганка подошла и предложила свои цыганские услуги.

– Рая, давай я тебе погадаю, а ну давай руку, а то у цыган была и про судьбу свою ничего не узнала.

Раиса с неохотой протянула руку, она из верующих, а гадание – это грех.

Цыганка глянула на руку, а потом глядя в глаза Раисы стала говорить.

– Жалкая ты моя, скольки горя, скольки бед ты натерписся за свою долгую жизню. Радости и щастия мало. Бог наделил красотой, а щастья забыл дать.

Раиса дернула руку и молвила:

– Усе под богом ходим, его воля, кому какой крест дать. Нихай он будя самый большой и тяжелый, а он мой, и нихто мене его не заменить, акромя Господа Бога.

Цыганка Мила накормленного Петра передала в руки Раисе.

– Бери свою дятенку. Насосался, аж уморился долго будить спать.

– Спасибочки, Мила! И вам, Зара, особенное спасибо, што не отказали у помощи, – Раиса вытащила из-за пазухи завернутые в тряпку деньги и, развернув, отдала Заре две десятки.

– Рая, дай бог здоровья тебе и твоему дитю. Счастливой дороги! Зара ткнула деньги себе за пазуху.

Осип помог Раисе сесть на двуколку и стал откланиваться цыганкам.

– Спасибочки вам за усё, добрые люди, до свиданьица, – дернув аккуратно вожжами.

– Дочка, ну как ты, не раструсить тибе, – посмотрел внимательно на бледное лицо Раисы.

– Папаня, чи раструсить, чи не раструсить, а ехать надо усёдно. С божьей помощью доедим, – перекрестилась Раиса.

– Нам лиж бы два хутора засветло проехать, а по свому хутору я у потемках усё вижу. Ну, чиво там, Петро Александрович, посапываить? – спросил Осип и с умилением посмотрел на новорожденного.

Въехав в свой хутор, Осип свернул к своей хате.

– Папаня, а може нас домой сразу? Уморилася я дюжить.

– Да нихай мать порадуеца, да поглядить на унучонка.

Осип привязал кобылу Лыску за ворота, помог Раисе вылезти из двуколки и постучал в темное окно, закрытое ставнями.

Арина выглянула и, увидев в щель неплотно сбитой ставни своих, пошла открывать дверь.

– Арина Петровна, открывай двери, устречай унучонка, – он взял Петра на руки.

– Ой, божечки, ой, божечки, жалочка, ты моя кровинушка, – она взяла аккуратно из рук мужа внука и, прижимая к груди, занесла в хату.

– Постой, Арина, дай я коганец чи лампаду зажгу, а то ишо грохнися с дитем, – Осип засветил каганец, и все вошли в хату.

– Арина, а идеж Василь и Михаил опять чи на улицу к Мохорке ушли?

– Не пошли за хворостом к речке, а то завтря грубку нечем топить. Они зараз придуть. Дочечка, ложись, ложись на кровать, а унучика я рядом покладу, уморилась, небось.

– Арина, наливай боршу, хочь холоднова, охота есть, аж под ложечкой сосёть.

Пока мать суетилась с вечерей, Раиса перепеленала в сухие тряпки родное розовое тельце, молока в грудях ещё не было.

– Маманя, дайте кусочек сахара и хлебца, жовок нажую, – Арина принесла.

Раиса пережевала и завернула в тонкую тряпочку, туго завязала и дала аленькому Петру.