– Вы знаете, что произошло? – спросил он, вытирая глаза.
Эбба Романова покачала головой:
– Все уже сгорело, когда я вернулась домой.
– Вы не знаете, где дети? – спросил он дрогнувшим голосом.
– Я уверена, что с ними все в порядке, – ответила Эбба. – Здесь не нашли…
Она проглотила конец фразы и судорожно вздохнула.
– В конце концов, это всего лишь домовладение, – сказала она, глядя на развалины. – Самое главное – это жизнь.
Томас почувствовал, что со дна его души поднимается волна необъяснимой ярости.
– Вам легко говорить.
Эбба не ответила, и Томас заметил, что ее глаза наполнились слезами.
– Простите, – сказала она, вытирая нос. – Это из-за Франческо. Его убили.
«Франческо?»
– Это моя собака, – сказала она. – Прошлой ночью его застрелили. Он умер у меня в гостиной.
Она указала рукой в сторону своего дома и, прежде чем Томас собрался что-нибудь сказать, отвернулась и, пошатываясь от рыданий, пошла к своему крыльцу.
– Постойте, – окликнул он ее. – Что все же случилось?
Эбба, не останавливаясь, обернулась через плечо.
– Поймали Нобелевского убийцу, – сказала она и пошла дальше.
Томас, в полной растерянности и недоумении, остался стоять на дороге.
«Что я делаю? Что я должен сделать?»
Он достал из кармана мобильный телефон и посмотрел на дисплей. Ни сообщений, ни пропущенных звонков.
«Ты ничего не сказала? Это послужит мне уроком!»
Да, он выключил вчера телефон, чтобы не слушать ее криков и плача. Но она могла отправить сообщение. Она могла сказать, что его дом сгорел.
«Не слишком ли многого ты хочешь?»
Он поднял трубку, решив позвонить ей и высказать, что по этому поводу думает, но тут вспомнил, что не знает ее номер. Он нашел его в записной книжке, набрал, но в ответ услышал ответ оператора «Телии».
У нее даже нет персонального ящика голосовой почты.
Он повернулся спиной к закопченным развалинам и пошел к машине.
Работа в отделе мало-помалу начала оживляться, но передача смены в шестнадцать часов прошла без особого подъема. Нине снова выпало патрулировать с Андерссоном, и она не видела причин возражать. Весь остальной молодняк ничуть не лучше.
Сейчас они все сидели в дежурке, и никто не хотел уходить до минуты молчания, назначенной на пять часов вечера. Нина прошлась по коридору, потом оглянулась, чтобы удостовериться, что ее никто не видит, и нырнула в комнату для допросов. Остановившись у двери, она прислушалась. В коридоре раздавался раскатистый бас Андерссона.
«Как мне с этим справиться? Как мне все привести в порядок?»
Она сняла трубку с аппарата и несколько секунд слушала гудок. Потом набрала десятизначный номер и принялась ждать.
В трубке на противоположном конце провода раздался чей-то приглушенный кашель.
– Здравствуй, это я, Нина.
Она слышала, как кто-то тяжело дышит и хлюпает носом в трубку.
– Хольгер, это ты?
– Да, – ответил отец Юлии.
Нина оглянулась, убедилась, что дверь закрыта, и села за пустой стол.
– Как вы? – тихо спросила она. – Как Виола?
– Она в отчаянии, – ответил Хольгер. – В полном отчаянии. Мы…
Он замолчал.
– Понимаю, – произнесла Нина, не дождавшись продолжения. – Вы что-нибудь слышали об Александре?
– Нет, ничего.
Снова наступило молчание.
– Хольгер, – сказала Нина. – Я хочу, чтобы ты внимательно выслушал то, что я тебе сейчас скажу. Я не должна говорить этого ни тебе, ни кому-либо другому. И ты можешь сказать только Виоле. Тот вызов приняла я. И оказалась в квартире Юлии первой. Я нашла Юлию на полу в ванной. Я позаботилась о ней и поехала с ней в больницу. Она не ранена. Хольгер, ты слышишь, что я говорю? У нее не было физических травм. У нее, конечно, тяжелый психологический шок, но это со временем пройдет. Хольгер, ты понимаешь, что я говорю?
– Ты… Что ты делала в квартире Юлии?
– Я была на дежурстве. И оказалась в ближайшей к месту преступления патрульной машине, поэтому откликнулась. Думаю, что я поступила правильно.
– Но где был Александр? Он был там?
– Нет, Хольгер. Александра не было в квартире, когда я вошла.
– Но… где же он?
Нина почувствовала, как к ее глазам подступают слезы.
– Не знаю, – прошептала она, чтобы не разрыдаться. – Вам кто-нибудь помогает? Вы с кем-нибудь говорили?