Пожизненный срок

– Ты, наверное, сделал это случайно, – сказала Анника, – по ошибке.

– Нет, я не нажимал! – крикнул Калле. Глаза его наполнились слезами, и он вырвал игру из рук матери.

У Анники на мгновение потемнело в глазах, она уже занесла руку, чтобы дать сыну подзатыльник.

Она сделала глубокий вдох и опустила руку, посмотрев на сына, который стоял перед ней с трясущимися губами.

«Господи, мне нельзя распускаться. Что будет, если я сорвусь?»

– Ну ладно, по крайней мере Марио теперь снова станет бить по мячу, – сказала она севшим голосом.

Пятница,

4 июня

Дверь кабинета инспектора уголовного розыска К. была приоткрыта. Нина остановилась, не зная, как поступить: нажать кнопку рядом с тремя табличками с надписями: «ждите», «занят» и «входите» или просто постучать.

Она не успела принять решения, когда дверь распахнулась и перед Ниной предстал комиссар К. Волосы его были растрепаны, знаменитая гавайская рубашка выбилась из-под ремня джинсов.

– Какого черта? – сказал он. – Ты что, подслушиваешь?

Он протянул ей руку:

– Нина Хофман, я полагаю?

Она посмотрела ему в глаза:

– Да, это я, а ты, полагаю, К.?

– Ради бога, входи. Моя стройная длинноногая блондинка секретарша сегодня в отгуле, поэтому мне приходится самому варить кофе. Какой ты любишь?

Нина во все глаза смотрела на него. Что он несет?

– Спасибо, я пью любой, – сказала она, входя в кабинет.

Обстановка в кабинете комиссара уголовного розыска на третьем этаже полицейского управления в Кунгсхольме была безликой настолько, что ее можно было бы назвать спартанской. Не было даже занавесок. На подоконнике стоял горшок с давно засохшим растением, видимо доставшийся К. в наследство от прежнего владельца.

Она стояла посреди кабинета те несколько минут, пока комиссар наливал кофе в автомате.

– Не волнуйся, кресло у меня без ловушки, – сказал он, указывая кружкой дымящегося кофе.

Нина села в старое потертое кресло, отчего-то чувствуя себя очень неловко.

Она много слышала об инспекторе уголовного розыска комиссаре К., хотя он и не пользовался такой популярностью, как Давид Линдхольм. В отличие от Давида, его к тому же не все любили. Многие считали его одежду слишком экстравагантной. Порицали и за любовь к поп-музыке. Ходили упорные слухи, что он – голубой.

К. сел за стол напротив Нины.

– Это было роковое совпадение, не так ли? – сказал он, дуя на свой кофе.

– Что именно? – поинтересовалась Нина.

– То, что ты оказалась первой на месте именно этого преступления.

– Это допрос? – спросила Нина, слегка вздернув подбородок.

– Вовсе нет! – вскинул руки инспектор. – Назовем это беседой двух коллег, если угодно. Мне было бы любопытно узнать, что ты думаешь по этому поводу, услышать нечто такое, для чего не предусмотрено места в официальных бланках.

Нина попыталась расслабиться. Он и правда очень странный, особенно если учесть его высокое звание и должность.

– Что ты хочешь знать? – спросила она.

– Как ты отреагировала, получив вызов?

«Бондегатан – длинная улица, на ней живут тысячи людей».

Она посмотрела в окно.

– Да никак не отреагировала, – ответила она. – Почему я должна была что-то подумать?

Мужчина за столом поиграл чашкой кофе, а потом несколько секунд молча смотрел на Нину. От этого взгляда у нее пересохло во рту, и она едва подавила желание облизать губы.

– Знаешь что? – заговорил наконец К. усталым и тихим голосом. – Думаю, что ты лжешь. Думаю, ты знаешь гораздо больше того, что указала в рапорте из желания выгородить свою лучшую подругу. Но поверь мне, молчанием ты ей не поможешь. Для того чтобы разобраться в этом происшествии, мне надо точно знать, что произошло.

Нина постаралась выпрямиться и кивнула. Да, это она понимает.

– Я знал Давида Линдхольма, – сказал К. – Я знал его очень хорошо, лучше, чем многие другие. Скажем прямо, я не разделяю восторги тех невежд, которые считают его великим героем.

Нина удивленно воззрилась на комиссара полиции.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мы с ним вместе учились. Зачем Давид пришел в полицию, так и осталось для меня величайшей загадкой. Он даже отдаленно не интересовался полицейской работой, просто хотел удовлетворить свою ненасытную тягу к экстремальному спорту и женщинам.

Он посмотрел на Нину, очевидно для того, чтобы понаблюдать ее реакцию.

– Но это свойственно юности, – возразила она.

– Он иногда проявлял склонность к насилию, порой заходил слишком далеко. Ты не замечала этого за время службы?

– Я никогда не работала с Давидом. Он оставил работу «на земле» задолго до того, как мы – я и Юлия – с ним познакомились.

К. вздохнул и, подавшись вперед, облокотился о стол.

– Ну, хорошо, – сказал он, – но сейчас есть нечто более важное, чем характер Давида Линдхольма и вопрос о вине Юлии. Нам надо найти его сына. У тебя нет никаких мыслей относительно его местонахождения?

Нина убрала за ухо прядь волос.

– Родители Юлии живут в Сёдерманланде, на ферме близ Катринехольма. Они иногда забирали к себе Александра, но сейчас его там нет. Я разговаривала с ними вчера…