Тёмный голос

– Коля!

Пальцы у него длинные, тонкие, холодные. Лицо острое, безобразное, отталкивающее.

– А тебя как? – обращается он.

Я онемела.

– Чудная! – не замолкал он.

– Маша, – почти шёпотом выдавила я.

– А, Машка! Хвать за ляжку!

Я успела отпрыгнуть, когда его рука молниеносно потянулась к моему бедру.

– Эй! Что ты такая дикая? Не бойся, не обижу!

Я ему поверила, в этих васильковых глазах не было лжи. Я присела рядом и слушала. За час он рассказал всю свою биографию: смешно и нецензурно. Думаю, теперь я знаю больше, чем его мать или друзья. Я всматривалась в его угловатые черты, отмечала, чем больше смотришь, тем менее уродливым он кажется. И вообще, он нормальный, обычный мужчина. Я бы сказала – мечта здравомыслящей женщины. Надёжный, с ним будет и достаток, и целая куча детей. Идеальный кандидат на роль спутника жизни.

Что ещё надо?

Время словно остановилось; я смотрела на своего нового знакомого. Это не мой человек, это не моя жизнь. Меня не покидает ощущение, что со мной или с этим миром что-то не так. Почему я мучаюсь? Чего ищу? Я осознанно отказываюсь пройти тот путь, что проходят тысячи женщин: найти мужчину, выйти замуж, родить, трудиться на стабильной работе, взять кредит… Разве это плохо? Я не знаю, но меня тошнит от одной мысли об этом. Просто это не моё…

И сидя там, на чужой кухне, за чужим столом, слушая чужого человека, я думала: где моя жизнь среди всего этого?! Где я? Почему я должна идти по той проторенной дорожке, что сотни поколений женщин до меня? Почему? Почему мучаюсь, пытаясь пройти этот путь! Почему не живу так, как хочу? Подавленность и депрессия стали моими спутниками.

Я вспомнила всю дрянь, что мне приходилось делать, чтобы соответствовать этому миру. Я помню все свои отношения, всех своих мужчин: Максима, Сашу, Диму, Рому… Невыносимо. Душно.

Ни с кем не прощаясь, сорвалась с места. Ботинки, куртка, шарф. Быстрее бы покинуть эту квартиру!

– Чудная, тебя проводить?! – вдогонку закричал Коля. – Эй, какая быстрая! Номерок оставь!

Свежий воздух рвал мою грудь, спазмы сдавливали горло, а слёзы рвались наружу. Забившись в угол многоэтажного холодного дома, я разревелась. Понадобилось много времени, чтобы совладать с этим порывом.

Я не замечала дорогу домой. Весь путь в голове были одни бывшие. Волны гнева обрушивались одна за одной. Сволочи! То рожей не вышла, то странная, то нищая, то жирная, то больная, то страсти не вызываю…

Вспоминала все формулировки. И, самое обидное: ради чего я всё это терпела, ввязывалась во все эти нездоровые отношения. Ради чего? Чтобы быть, как все! Чтобы соответствовать этому грёбанному обществу, которое держит меня за раба.

«Прилежно работай, и ты будешь иметь достаток», – говорили мне. Угу, достаток! Ещё больше работы за те же деньги. «Всё добывается трудом!», – ещё одна сказка, в которую я верила.

Мои рассуждения были, как всегда, тяжелы, пессимистичны и бесконечны. Я называла их ворчанием. Остановить потоки мыслей невозможно. Они быстро выматывали, а иной раз продолжались целый день. Вначале я злилась на этот мир, а потом на себя. Недовольное шипение нарастало, внутри меня звучал бесконечный монолог, и я шла, не замечая дорог, улиц и прохожих. Опомнилась, ощущая жуткую ненависть к себе. И спросила: «А дальше что?». Ответ был лаконичен: «Убей себя!». И, правда, чего я медлю?! Всё равно, рано или поздно, умру. Кто пришёл в этот мир, не уйдет из него живым. Я так устала продолжать этот бессмысленный путь.

Я на мосту. Если спрыгнуть? Высота хорошая, вода холодная, плаваю плохо. Все произойдёт быстро. Огляделась по сторонам; навстречу идёт пара, позади компания, кто-нибудь бросится на помощь… А ещё хуже, если выживу и останусь калекой. Всё надо делать со 100% гарантией. Лучше подождать. Мысль с мостом заманчива. Я смотрела на чёрную, быстро бегущую гладь. Поблёскивая и шумя, она неслась вперёд. Забери меня с собой. Избавь от печали.

Я должна была сделать эту запись ещё вчера, но слезы лились ручьем. Жалкие остатки жизни взывали к моим эмоциям, пытались убедить меня остаться. Только всё тщетно, я убью себя через год в этот день, а пока я готовлюсь, выбираю способ, прощаюсь и веду дневник, на страницах которого рассказываю, как множество капель переполняют бокал, и алая кровь растекается по белоснежной скатерти.

2

О матери

Одной женщине было немного за тридцать, но замуж она не выходила, кавалеров отметала умело за ненадобностью. Её окружение очень беспокоилось по этому поводу. Не может симпатичная и добрая остаться одна. Только ущербные не выходят замуж и не рожают! Что с ней не так? Ведь девка красивая, умная! Гордая? Не просто гордая – чересчур, и гордыня её однажды погубит.

Долго ли коротко ли промывали ей мозги, но эффект имел место быть – у неё появился мужчина! И теперь каждый считал своим священным долгом сунуть свой любопытный нос в их отношения и якобы помочь никому не нужными житейскими мудростями из личного опыта. Чем не бразильский сериал? Гораздо лучшее, интереснее так, нежели обыденная рутина! Между влюблёнными случались конфликты, и доверия не было – значит, не всё там гладко, нужен авторитетный взгляд тёти Фроси со стороны или эксперта по семейным бытовым ссорам и неурядицам дяди Васи. Им, естественно, виднее, у них – многолетний опыт. Но так не хотелось никого пускать в своё.

Кем же они были? Влюблёнными? Или героями дешёвой мыльной оперы, в которую пытались превратить их жизнь «доброжелатели»?

Есть, те, кто любит рассказывать о том, как просили её: «…роди, роди…чёрт с этими мужиками! Роди для себя!». Какое участие в жизни ближнего своего, какое чуткое руководство! Учителя всегда знают, что надо делать.

Заканчивалось лето. Ещё пару недель, и её ждал отпуск. Проведет она его далеко и без своего мужчины. Как важно было уехать, как важно было спрятаться. Увы, никто не узнает, почему она скрывала беременность и собиралась рожать так далеко от дома. Возможно, всё сложилось бы именно так, как было задумано ею, но своенравные силы природы посчитали иначе.

Её дочь родилась на седьмом месяце. Что-то маленькое, хрупкое, слабое и больное. В последующем Н. (так зовут нашу героиню) часто вспоминала, как врачи сообщили ей: «Если ребенок переживет первые десять дней, то состояние стабилизируется». Малышку забрали в соседний город, там было больше ресурсов выходить новорожденную. Когда критический период миновал, Н. пригласили в больницу. Ей разрешили кормить девочку. Она любила рассказывать о телефонном разговоре.

– Можете приезжать, ложиться в больницу. Будем кормить младенца вашим молоком.

– Нет, я не буду.

На том конце повисла тишина, а после последовал вопрос:

– Вы, отказываетесь от ребенка?

Н. молчала.

– Вы, отказываетесь от ребенка? – повторили снова стальным тоном.

Нет, она не отказывалась, но это не входило в её планы. Она не думала, что дойдёт до этого. Ещё Н. рассказывала о том, как потеряла большую сумму денег в свой первый визит к дочери. Она не знала, что больница находится в пяти минутах от вокзала, и взяла такси. Водитель оказался проворным типом, повозил женщину по всему городу, хорошенько накатал, а напоследок заметил, что вокзал совсем близко. Хоть на этом спасибо.

Н. сложно было привыкнуть к новой роли. Оставляя дочь с бабушкой, отправлялась в гости к старшему брату, где могла забыться. Отношения с её мужчиной закончились взаимными обидами и оскорблениями. До конца её дней они больше не общались.

3

Моё первое воспоминание: я в кроватке, мать моет пол. Высокие бортики прячут её от меня. Я зову, она игнорирует. Я плачу, но чистота важнее. Я бросаю в неё игрушку, она на мгновение оборачивается и снова принимается за старое. Я кричу, но всё тщетно. На мои вопли приходит дядя. Он недоволен.

– Чего она кричит? – он обращается к матери.

– Хочет и кричит! Я почём знаю?

– Закрой ей рот! – грозно командует он.

Я чётко понимаю всё, что происходит, но мне не страшно. Очередная игрушка летит в него. Я перестаю звать, я понимаю, что я одна, я совершенно одна. Именно тогда внутри меня поселилось это вязкое чувство одиночества.

Моё детство проходило в живописном месте. Леса и болота, переходящие в поля. Ручейки и озёра, разливающиеся весной и высыхающие летом. Густой туман и чистая роса, пение птиц и искрящийся снег. Мир, наполненный чудесами и мифами. Я помню, как мчалась среди густой пшеницы в середину поля к дикой яблоне, чтобы повалится у ствола. И, лёжа на небольшом пятачке сочной травы, окружённой пшеничным лесом, я обретала спокойствие. Я закрывала глаза, и солнечный свет пробивался сквозь веки, я распахивала ресницы, и тёплые лучи слепили меня. Надо мной было бескрайнее голубое небо, а вокруг такого же цвета васильки. Каждое лето этот мир становился моим убежищем, никто не знал о его существовании. Тропинку я старательно маскировала. Вход начинался у куста шиповника, он рос как нельзя лучше, прикрывая мои злодеяния. Если бы бабушка узнала, мало бы мне не показалось. Я осторожно отгибала крайние пучки, ступала аккуратно с грациозностью балерины. Преодолев первые метры, выходила к проторенному пути. Руки скользили по налитым колосьям, стрекотали кузнечики, а встревоженные птицы взмывали в небо. Это было место моей силы. Были и другие, но это особенное. Там, среди шумящей пшеницы, у скрюченного, старого ствола, я не слышала перебранок, мелких стычек и скандалов.

Моё детство прошло в старом доме. Мой прадед построили его после войны. Это было крепкое бревенчатое строение, лишённое благ цивилизации, впитавшее в себя энергию нескольких поколений. И так, под одной крышей, ютились бабушка, мама, я и мой дядя.

Младший мамин брат не отличался благоразумием. Цикл его жизни был следующим: он уезжал на заработки, возвращался к своей гражданской жене, через какое-то время между ними возникал конфликт, она его выгоняла. Он возвращался в дом бабушки и уходил в запой. Через какое-то время он лечился и снова уезжал на работу. Все повторялось по кругу. В момент его присутствия разговор на повышенных тонах был нормой.

Я помню, меня разбудила приглушенная ругань. В комнате стоял полумрак, бабушка сидела на стуле. Дядя, размахивая руками, подбежал к ней:

– Ты забрала мои деньги?