Тёмный голос

Ещё недавно сияющие глаза незнакомца гаснут, на лице появляется досада и разочарование.

Девочка опускает глаза и продолжает делать уроки. Маша увлечена сочинением, ей не до этого мужчины. Он никто в её мире, крёстный двоюродных сестер, старый друг семьи. Он один из тех людей, что появляются и исчезают в её жизни. Он не оставит никакого следа, ни единого жалкого воспоминания. Уже через неделю она вновь забудет эту встречу, это лицо.

Дядя волнуется:

– Пошли, не будем мешать. Делает уроки! Будущий профессор!

Дверь захлопнулась, девочка снова погрузилась в сочинение.

Вечером, когда все собрались под одной крышей, когда топот, шум телевизора, звон посуды и запах будущего ужина смешались, дверь снова открылась.

– Эй, к тебе можно? – спросила старшая дочь Машинного дяди.

– Конечно, Надя.

Эта девушка всегда на позитиве и прямолинейна.

– Ты же знаешь, что у нас в гостях был твой отец?!

И было непонятно, вопрос это или утверждение.

– Нет, – равнодушно ответила Маша; её мысли были заняты сочинением рифмы.

– А мы думали, ты знаешь!

– Нет.

И вся эта информация была чем-то бесполезным: ну узнала она, и что дальше? Как это отразится на её жизни? Никак. Его никогда не было рядом. И сейчас, после этой встречи, он тоже не появится, чтобы остаться.

Второй раз они встретились через 7 лет. Между ними состоялся светский разговор, после которого последовало предложение приехать в гости.

– Да, конечно! – оживлённо выдавила из себя девочка с мыслями, что этого никогда не произойдет.

Иногда, я думаю о том, что отец обязательно узнает о моём самоубийстве. Приедет ли он на мои похороны или хотя бы на могилу? Мне рассказывали, что когда моя мать умерла, ему позвонили. В телефонной трубке была тишина. Он не приехал.

7

Мне было тринадцать, когда мать умерла.

Прошло тринадцать лет, как её не стало. Целая вечность. Косточки успели перегнить. Сейчас я понимаю, она устала. Не осталось никаких сил бороться с этим миром. Выход был один – уйти! Есть такое понятие – «скрытый суицид», она им воспользовалась. Говорят, онкология поражает пессимистов, недовольных, но ведь даже они лечатся, хватаются за жизнь! Во время обучения я посещала онкологические корпуса. Знаете, сколько там желающих жить? Много! Только часто бывает слишком поздно, и ни одно лечение не поможет, но все ровно они борются, пытаются вырвать у смерти хоть один день, час, минуту, секунду. Они бесстрашно пробуют различные методы, идут на эксперименты. Будучи студенткой, я консультировала умирающих, и мне хорошо запомнился тонкий, как жердь, дедушка, он сказал:

– Мне сделали операцию, я прошёл четыре курса химиотерапии и облучение. Я сделал всё, что мог, но ничего не помогло. Мне не страшно умирать, я попробовал многое, что могло меня спасти. Я сделал всё, что мог, – дедушка робко дотронулся до моей руки и тут же отдернул.       – Ещё эта зараза к тебе пристанет. Вот, возьми конфеток, – он протянул пакет леденцов. Через неделю он умер.

Я помню, как она подделывала штамп в медицинской книжке: выдавила на пластилине, обмакнула в чернила и пропечатала. Она скрывала свою болезнь и ждала, когда опухоль разрастётся. Знаете, это дело быстрое, полгода – и человек сгорает.

После смерти в её личных вещах нашли записку с перечнем документов, нужных для оформления опеки. Моя мать готовилась к смерти; по всей видимости, борьба со страшным недугом не входила в её планы. Я, её родная дочь, не была ориентиром, не была светлым маяком, не была той крупицей, что держала в жизни. Чем я была? Обузой? Наверное, так. Разве уходят, если любят?

Я не знаю, каково это – иметь мать-старушку, мать-подругу, звонить и делиться тем, что со мной произошло. Разговаривать с близким человеком до того момента, пока телефон не станет горячим. Вам это знакомо? Трещать без умолку, делиться секретами или наоборот, что-нибудь скрывать и бояться ненароком проговориться. У вас такое было, у вас такое есть? Поздравляю, значит, ваша мать жива, и вы в хороших отношениях.

Страшно осознавать масштабы одиночества. Я одна, совсем одна. Можно отгонять эти мысли, но они навязчиво возвращаются.

В раннем детстве вязкая отрешённость растворилась в моей крови, она навсегда со мной. Я часто повторяю себе: «Помни, детка, ты совсем одна, и если исчезнешь, никто не будет искать. Конечно, заявление напишут, но вот ждать или соваться во все дыры никто не будет. Ты тень. Ты обуза. Тебя никто никогда не любил».

8

Возможно, меня будут искать! Долго, очень долго… Может случиться так, что не найдут. Я все чаще задумываюсь, при помощи, какого способа покину этот мир.       Мысли, возвращают к не состоявшейся февральской попытке. Закрываю глаза и вижу себя на мосту. Вокруг люди! На этом проклятом мосту, всегда кто-то ходит. Упёршись в перила, упорно жду. Голоса утихают, машины проезжают редко. Оглядываюсь – вокруг никого. Быстро перелезаю. Последний взгляд вверх, чёрное жерло, ни луны, ни звезд. Внизу, такое же, живое и холодное, оно сожрет в одно мгновение. Ветер треплет волосы, гулкие удары сердца, пальцы разжимаются. Мгновение невесомости, оно такое длинное, что я вспоминаю всё что было и даже вижу, то, что может произойти… При таком раскладе, мне не ведомо, что будет дальше. Возможно, все произойдет быстро, я потеряю сознание и захлебнусь в грязной воде. Может быть, желание к жизни, окажется сильнее смерти! Оно заставит плыть, превозмогая боль и холод. Вот, берег, судорожное дыхание и невыносимый холод. Мороз опускается, он сковывает, я замерзаю, сердце перестает биться. Цель достигнута… если, только сердобольные спасители, не засунут нос, куда не надо…

Мост – это не безопасный способ. Подальше от людей и чтобы все было наверняка. Сегодня, я купила билет на пригородный дизель. Мне доводилось кататься на нем. Удивляло, как часто он останавливается прямо посреди леса. Состав двигался медленно, гулко тормозил и периодически издавал громкие звуки. И вот, десятая остановка. Впереди и позади – шпалы, по бокам – густой сосняк. «Станция Птички», – объявили в вагоне. Не особо думая, выскочила на платформу. Через минуту поезд тронулся. На перроне, оказалось четверо пассажиров. Вооруженные ведрами и тяпками, они двинулись в сторону леса. Ели заметная тропа уводила их от меня. Подождала немного и пошла следом. Дорожка вела, через лес к полю, в конце которого виднелся дачный поселок. Ничего интересного, я решила вернуться к платформе. Лес на противоположной стороне был, густым и темным, маловероятно, что за ним находится поле и тем более дачный поселок.

Что я искала?

Что меня гнало в эти дебри?

Желание смерти!

Я смотрела на буйство весны, я вдыхала ароматы цветов, грелась на солнце, отдыхала глазами на молодой зелени и, тем не менее, понимала, что желание суицида – поглотило. Мысли о смерти заполонили жизнь. Ждать конец февраля – невыносимо. Мои силы на исходе, я хочу убить себя раньше, плевать на решения, на дневник.

Я зашла в неприветливый массив, поднимавшийся вверх. Наклон был резким, я хвасталась за корни деревьев, карабкалась вверх, спотыкалась и падала. Неудачное падение, я ломаю шею… Ведь это возможно? Идеальный вариант избавить от жизни, моё вечно ноющее и страдающее тело. Я чувствую себя старухой, когда каждый сустав и жилка, начинают болеть. Разбитость и отсутствие энергии, с ломотой во всем теле, вынуждает нашёптывать: «Убей себя, убей себя, ты уже разваливаешься на части… Зачем ты тянешь? Хочешь стать немощной, слабой? Убей раньше, чем это произойдёт!».

И вот, я на самом верху, жадно вдыхаю лесной воздух. Он пропитан фитонцидами, дышать легко и приятно. От физических нагрузок, кровь быстро бежит, я ощущаю её движение, она словно горный ручей. Мне хорошо. Боль и недомогания, отступили. Ирония судьбы: вместо того, чтобы гробить себя – оздоровила. Появившаяся энергия позволит идти долго, пока не встречу смерть. Пусть острыми зубами разорвет мне живот, пусть когтями исцарапает шею…

Все дальше и дальше в самую чащу к бурелому. Желание смерти навязчиво и я искала его среди сосен и берёз. «Меня растерзает дикий зверь!», – шептала себе. Ветки больно хлестали по лицу, идти было сложно, но я, продолжала искать красную пасть смерти. Сколько я шла? Не знаю! Только ноги гудели, во рту пересохло, я даже вспомнила о бутерброде, что лежал в сумке. Свалившись под деревом, уставилась на редеющие стволы. Интуиция подсказывала впереди поле.

Кусты несмело шевелились, я бросила на них взгляд. Может это змея? Ядовитая? Было бы хорошо!

Я прикрыла глаза, приготовилась встретить кончину. Что-то горячее и мокрое несмело коснулось руки. Это не было похоже на ледяную кожу рептилий. Мне пришлось открыть глаза. Маленький, безродный щенок, радостно взвизгнул. Зрелище было забавным, он пытался вилять хвостом, но вместо этого ходуном ходило все тело. Он припадал к земле возбуждённо рыл лапками и радостно лаял. Я поманила, он охотно подошёл, подсунул круглую голову под ладонь. Я гладила жёсткую, горячую шерсть, а он преданно смотрел в глаза, изредка закрывая их, наслаждаясь почесыванием за ухом.

Я поделилась бутербродом с моим новым другом. Он проглотил не жуя.

– Откуда ты? – спросила у дворняги.

Удивительно, но он понял меня. Весело бросился к собачьей тропе, постоянно оборачивался и звонким лаем приглашал за собой. Преодолев кусты дикой малины, щенок вывел меня к такому же дачному поселку, как «Птички». Немного покрутившись рядом, побежал на звуки знакомого лая. Где-то там за высоким забором была его семья. Юркнув в ели заметный подкоп, он навсегда исчез.

Отыскать платформу, не составило труда. К ней привела единственная гравийная дорога, пересекающая дачный поселок.

Уже в дизеле, я смотрела на бескрайние леса, они прячут маленькие дачи, в которых копошатся садовники. Где-то там живёт веселый щенок. Именно там, среди непроходных лесов, я искала смерть. Если в конце февраля будут сильные морозы, я могу сюда приехать, зайти в самую чащу и замёрзнуть, припасть к матери-земле, обнять ее, рассказать, о своей любви, а после слушать длинную песнь метели. И если повезёт, белое пушистое одеяло прикроет меня, спрячет от этого мира. Я усну и больше никогда не проснусь. Потом настанет весна и тело сослужит добрую службу, оно насытит голодных зверей. Благодаря ему, кто-то выживет, накормит своих детей. Косточки растянуться по лесу. Моя душа будет бегать, едва касаясь мягкого, сочного мха, стрясая колосья дерезы. Жёлтые споры дуновением ветра поднимутся вверх, прозрачной пеленой обрамляя моё невидимое тело. Вместе с ветром, я буду взмывать от влажных ложбин к верхушкам сосен, а оттуда падать, вниз рассыпаясь утренней росой по лесным травам. Я стану душой этого места.

9

Мать ушла в отпуск, потом на больничный. Болезнь была в самом разгаре. Она больше не могла скрывать её, медленно угасая: дни напролет проводила в постели, изнемогая от сильного кашля и насморка. Мать не покидала дом, за исключением поездок к знахарям. Её фанатичная вера в силу икон, молитв, ритуалов и настоев была непоколебима.

Дни тогда стояли осенние, дождливые. Вода мешалась с листвой, и казалось, что водяной поток никогда не прекратится.

Едва чистое небо показалось на горизонте, бабушка отправила меня в магазин. Я не спешила, а вернувшись, обнаружила, что наш маленький дом набит людьми – мамиными коллегами. Я прекрасно их знала, проведя не одно лето рядом. Они были серьезными. Даже вечно весёлая тётя Люба подозрительно моргала глазами. Они побыли недолго, распрощались и уехали. Спустя время я узнала: они насильно осмотрели её. Будучи медиками, они прекрасно понимали – ей оставалось недолго. Ближе к Новому году мать плотно сидела на анальгетиках – без них на неё было страшно смотреть. Она двигалась все меньше и меньше. Единственным неизменным ритуалом были поездки к народным целителям. Одна из них слёзно просила: «Не привозите её! Я не могу помочь!». Даже у шарлатанов, оказывается, есть совесть! Только моя мать не понимала, что ей требовалось совершенно другое лечение, а не магическое махание руками.

В тот период она очень изменилась. Жалобы на жизнь были всегда, только теперь они звучали сухо, были немногословными, как будто зажимались внутри, прорываясь в недовольном лице, в напряжённых мышцах. И вдруг всё изменилось: она открыто смогла говорить такие вещи, из-за которых мне до сих пор стыдно, что она моя мать. Зависть – чёрная, ноющая, особенно к самым близким, плавила её на части. В том, что её жизнь не сложилась, она винила каждого. Она была твёрдо убеждена в том, что абсолютно все желали ей несчастья. Мать искренне верила, что ещё в детстве на неё навели порчу.

Н. рассказывала: «Был мой день рождения. И мать повела в сад, прихватив с собой конфет. Она раздавала их детям и говорила, что у меня праздник. Одна из родительниц подошла к ней, поздравила и сказала: «Желаю тебе здоровья, счастья, удачи и хорошо выйти замуж!». Причём когда говорила всё это, кружила меня против часовой стрелки, а потом толкнула не вперед, а назад. Вот так она навела на меня порчу! У меня ничего, зато у её дочери есть все…». И дальше начинались длительные завистливые перечисления. И несчастна она была, что отец её пил, а мать не уходила от него. Братья непутёвые. Подруги завистливые. Она говорила, и тёмный мрак опускался на её жизнь. Ужасная работа, неустроенная личная жизнь, в которой были виноваты близкие.