Тёмный голос

Я устроилась в кресле, закрыла глаза и попыталась вздремнуть. Я старалась, но мысли и волнение делали свое дело. Веки закрывались, а через мгновение открывались, и так продолжалось с десяток раз; уставшая от своих бесплодных попыток, я отдалась течению мыслей. Больше бороться не было сил. В сумке вибрировал телефон – это Марк. Он звонил несколько раз, но мне не до него. Почему я должна ему отчитываться? Пусть перестанет лезть не в свое дело.

Телефон снова зажужжал – это начинало раздражать. Я была готова наорать. Моя рука потянулась в сумку, когда дверь хлопнула, и знакомый голос недовольным тоном произнёс:

– Ну, я же тебе говорила, что это малолетка…

Я покосилась на дверь. Знакомое лицо – та самая куртизанка. Её движения были чёткими и слаженными. Она оформляла документы, не отрываясь от увлекательного разговора. Покончив с бумагами и многочисленными подписями, она устроилась рядом со мной.

Она с довольным видом осмотрелась и констатировала:

– Наконец-то! Токсикоз замучил!

После сказанного она покосилась на меня, словно ожидая реакции.

Я никак не отреагировала.

– А тебя мучит токсикоз? Тошнит?

Я задумалась: если побочные эффекты от препаратов можно назвать токсикозом, то да, мучит.

– Да, меня тошнит. Последние полгода каждый день. Кружится голова, – продолжила я, – пропал аппетит…

– Полгода, – повторила за мной и покосилась на живот. – По тебе вообще не видно, что такой большой срок. Аборт делаешь по медицинским показаниям? – с сочувствием спросила она.

– Я больна. Моё плохое самочувствие – результат лечения сильнодействующими препаратами. Я здесь не из-за аборта. Я даже не беременна. Через час мне сделают операцию, чтобы я смогла прожить долгую и счастливую жизнь.

– О, как! – она шмыгнула носом и покачала головой. – А я залетела от одного, вот и пришла, – коротко сообщила она.

Я одобрительно кивнула, украдкой глянув на неё. Тогда в больнице она показалась мне взрослой матёрой женщиной, но сейчас я видела перед собой совсем юную девушку.

– Многие осуждают, когда слышат об аборте, – она рассуждала вслух.

– Это не их дело.

– Да, не их, – она весело подхватила. – У тебя всё серьёзно?

– Да, – я была не многословна.

– Ничего, вылечишься. Потом детей заведёшь, – распевно вещала она.

– После операции не смогу. Кто-нибудь другой родит, вырастит и воспитает.

– Если не сделает аборт, – заметила она.

Мы молчали.

– Это мог быть мой третий ребенок, – начала она. – Наверное, я ещё сделаю столько, если не больше.

Она потупила взгляд и начала перебирать пальцы – по всей видимости, это успокаивало. Она переменилась в лице. Я уже видела матёрую женщину и совсем юную девушку, теперь передо мной появилась старуха:

– Много лет назад, в каком-то любовном романе, я прочла: на лицах у людей много масок, которые они виртуозно меняют. Так они прячут своё истинное лицо. Там писали: «Открывая личину, мы обрекаем себя на боль. Срывая маски – страдаем. Всё, что остаётся – прятаться, а к концу жизни – поверить, что мы те, кого из себя изображаем». Хорошие слова? Я их запомнила и всегда держу в голове. Они обо мне. Я всегда кого-то из себя изображаю… Девчонка-сорванец, трудный подросток, любящая девушка, униженная, брошенная женщина, проститутка, дешёвая проститутка, убийца… Если бы это был ребёнок клиента – это одно дело, но ведь он от любимого…

Она опустила голову.

– Быть собой, без всех этих масок – это боль, – она усмехнулась и спросила: – Зачем я тебе это рассказываю?

– Если хочешь, то говори.

Она отрицательно покачала головой.

– Тебе не до меня. Тебе надо думать о себе, а не слушать старую проститутку.

Поразмыслив немного, она продолжила:

– Когда говоришь людям об аборте, они начинают осуждать, многие пытаются облагоразумить. Есть те, кто поддерживает, но это единицы! Почему-то всем всегда есть дело до моего тела и моих решений. Они любят осуждать! Когда в меня летят упрёки, я не молчу! Всегда отстаиваю себя криком! Но ты сломала мою систему, ты другая. Всем своим видом ты говоришь: «Это твоя жизнь! Делай что хочешь!». Я смотрю на тебя и не вижу никаких масок – только твоё истинное лицо. Это больно – быть собой? – робко спросила она.

– Это дисциплина и осознанность. Боли здесь нет.

Её глаза заблестели.

– Инга! – её позвали в приёмную.

Она вскочила, но у самой двери развернулась и подбежала ко мне. Без спроса поцеловала в щёку и пролепетала:

– Не брезгуй поцелуем проститутки. Хорошей тебе операции!

Теперь передо мной была девчонка-сорванец, и едва я успела хоть что-то сообразить, она скрылась за дверью.

Минуты тянулись, как черепахи. Замедленное кино разворачивалось на моих глазах. Каталка с пробирками преодолевала коридор не меньше суток. Я пребывала в удивительном состоянии. Не было холода, не было голода, не было жажды, лишь лихорадочное сознание, имя которому – волнение.

Я надеялась на лучшее, но, тем не менее, страшные прогнозы всплывали в сознании. Отгонять их не было смысла: чем больше я пыталась их заглушить, тем быстрее они брали надо мной верх. Я нервно болтала ногой, ощущая, как сжимается тело. Множество зажимов вдоль позвоночника одновременно напомнили о себе. Спина разламывалась на части.

Помню с детства, что всё, с чем я сталкивалась впервые, вызывало у меня бурные переживания. Я не могла найти себе место, я буквально страдала на физическом уровне. Остро переживая за окончательный результат, и было совершенно не важно, что от меня ничего не зависит. Душевная экзекуция могла продолжаться долго, но благо, меня позвали.

Комок напряжения, доведённый до абсурда, рассеялся, едва я переступила порог.

Все длилось недолго, минут пять или десять. Боли не было. О чём я думала, пока меня лечили? О еде! Мой желудок со вчерашнего вечера голодает. Он призывно ныл. Надо поесть и попить.

Мне помогли перебраться на кушетку.

– Надо хорошо отдохнуть. Не вставайте минут тридцать, – врач делала пометки и объясняла: – Может открыться кровотечение. Это плохо.

Я убедительно кивала с чётким намерением встать через несколько минут и отправится на поиски еды. Последнее, что запечатлелось в памяти: я на ногах. Всё поплыло и завертелось. Звуки стали резкими, а потом угасли, перебиваемые звоном. Тело было мягким, совершенно не моим, чем-то отрешённым и далёким. Тупая боль внизу живота заставила меня согнуться. Я ощутила, как к голове прилила кровь. Мозг разрывался на части. Свет погас.

Смутные очертания, мелькающий потолок, белые халаты, катетер, капельница.

– Всё будет хорошо. Вам надо отдохнуть, – словно сквозь толщу воды доносится до меня.

Я провалилась в бездну.