Тёмный голос

Я громко выдохнула. Остатки гнева поднялись к горлу. Мне захотелось ругнуться. Сколько это будет продолжаться? Сколько гнев будет разъедать?

– Папа, – дрожащим голосом я бросила в темноту. – Папа, прости меня. Прости, что не оправдала твои надежды. Прости, что опозорила тебя. Я просто хотела немного любви, внимания и заботы. Все эти годы я была маленькой девочкой, но сегодня я стала взрослой. Я не злюсь на тебя, напротив, я благодарна. Спасибо тебе, папа. Спасибо!

Альберт поцеловал мои волосы и выпустил из объятий, он отошёл в сторону. Я обернулась, за решёткой стоял мой отец. Слёзы блестели на глазах. Я смотрела на него спокойно. Больше ничего не хотелось сказать. Он несколько раз силился начать разговор, но слёзы перекрывали дыхание. Потупив взгляд, он пробормотал:

– И ты прости меня, дочь…

Он скрылся в темноте. Больше я его никогда не видела.

Иван пришёл за нами через час.

– Повидались с отцом? – коротко обратился ко мне.

– Да. Спасибо!

Нас увели вместе. Это был очередной допрос. Мы составили портрет девушки-связной, которой я передала информацию. Нам удалось исказить её внешность.

Виктор посмотрел на полученное изображение, воскликнул:

– Ну и чудовище!

На прощание он сообщил:

– Готовьтесь, скоро сделаем пиф-паф! – он демонстративно поднёс сложенные пальцы к виску.

По дороге в камеру я обратилась к Ивану, который был в числе конвойных.

– Можно ли написать письмо моей дочери?

– Можно, – убедительно без колебаний ответил он. – Только оно никогда не будет отправлено.

– Пусть даже так.

– Хорошо, я распоряжусь, чтобы вам принесли бумагу и чернила.

Он сдержал своё обещание.

И сейчас я завершаю это письмо. Внутри меня есть уверенность, что оно придёт к вам, мои дорогие Наденька и Сара!».

Я мигом открыла третий конверт.

«Ты хочешь знать продолжение?

Можешь не отвечать! Я знаю ответ, именно поэтому я пишу это письмо.

Около недели я провела в камере. Больше не было допросов, я не видела Альберта. Виктор и Иван меня не беспокоили.

Менялись часовые, раз в сутки раздавали еду. Сидящие в соседних камерах были немногословны. Иногда их уводили и возвращали в тяжёлом состоянии: сломанные пальцы, носы, синяки, ссадины. Жутко слушать человеческие стоны.

Седьмой день был на исходе. На пороге камеры показался Виктор.

– Ну, что, пташка, собирайся!

Я встала, готовая к расстрелу.

– А Альберт? – единственное, что спросила.

– Да в машине уже сидит твой Альберт, за тобой пришёл.

Он не обманул: мой муж уже был в той самой машине, в которой нас привезли. Нам сковали руки. Рядом с нами сел круглолицый молодой мужчина. Он показал пистолет и грозно скомандовал:

– Будете шевелиться, мозги выйдут на прогулку прямо здесь! Всё понятно?

Мы закивали, как собачонки. Нашим водителем был Иван. Впереди сел Виктор.

– Ну, что, поедем на поезд.

Тридцать минут, и мы на вокзале. Нас спешно сажают в отдельный вагон. Вокруг много военных.

Иван, пользуясь замешательством, возвращает мой конверт:

– Возьмите, отдадите его сами.

На мгновение его стальное выражение лица озаряется радостью, и это даёт надежду. Иван кивает и выходит из купе, в котором нас запрут на ближайшие два дня.

Мы не знали, куда нас везут, окно было забито. Прибыли поздней ночью. Нас спешно затолкали в машину и куда-то повезли. Час в пути, потом, как животных, вытолкали наружу. Вокруг много военных. Нас окружили плотным кольцом. Было страшно. Слова Ивана вселили в меня надежду, но, глядя на злые лица, я потеряла уверенность увидеть свой дом. Сейчас они набросятся и разорвут нас.

К нам подошёл высокий брюнет. Сверкающая амуниция и выправка говорили о богатом военном прошлом. Я не могла на него смотреть, от него веяло смертью:

– Подними глаза! – скомандовал он.

Я вжала голову в плечи и попыталась оторвать взгляд от земли. Не дождавшись, он схватил меня за волосы и, запрокинув голову, уставился на меня:

– Гнида…

Альберт не смог стерпеть такого обращения, он набросился на него. Это было безумие – руки скованы, нет оружия. Он оттолкнул его от меня. Толчок был сильным. Пылающий гневом командир упал в лужу.

– Ах, ты! – завопил он, лёжа в грязи.

Альберта обступили и, заломив руки, крепко держали. Отряхнув грязь, он подошёл к мужу и дважды ударил. Вначале в живот, а потом по лицу. Кровь хлынула из носа. Я бросилась к Альберту, прикрывая его своим телом.

– Бросьте его! – скомандовал главный.

На некоторое время они оставили нас в покое, обступив плотным кольцом. Я помогала Альберту остановить кровотечение. Кровь хлестала вовсю, испачкав и его, и меня, и то письмо, что я прятала под одеждой.

Через полчаса нас силой подняли на ноги и доволокли до моста.

– Идите,– послышался голос из-за спины. – И не смейте оборачиваться.