Тёмный голос

В ответ он быстро подошёл и с презрением глянул в глаза. Его рот скривился, он пробубнил что-то нецензурное сквозь сжатые зубы.

– Что? – доверчиво обратилась к нему.

Он громко харкнул и плюнул на пол.

– Замолчи! Тварь! – теперь его голос звучал звонко и разборчиво.

Такого я не ожидала, мне стало страшно. Я вжалась в дальний угол и старалась дышать как можно тише. Подняв глаза к жалкому окошку, я спросила:

– За что?!

Серое небо смотрело на меня. По его цвету и освещению несложно догадаться – вечереет. Невзирая на голод, жажду и отсутствие кровати, я скукожилась в углу и задремала.

Я проснулась от скрежета замка. Луч света врезался в меня. Он ослепил, я не могла рассмотреть, кто прячется за ним.

– На выход! – командовал грозный голос.

Спотыкаясь, я выбралась из барака. Мне сковали руки. Грубо схватив за предплечье, мучитель с фонариком поволок меня через весь двор. Это оказался высокий мужчина средних лет. Он был лысым, с перебитым носом и большими бесцветными глазами.

Снова дверь, лестница, второй этаж, до конца коридора. И вот меня затолкали в комнату с тремя стульями и столом. Он велел:

– Садитесь!

Он внимательно осмотрел меня. В его глазах были оценка и сомнение. Дверь открылась, вошёл ещё один мужчина.

Бросил лёгкую папку на стол и спросил:

– Это всё?

– Да, – не отрываясь от меня, ответил лысый.

Пришедший был светло-русый, коренастый мужчина с глубоким шрамом на щеке. Его живые зелёные глаза несколько раз бегло посмотрели на меня. Перебирая документы, объяснил:

– Этот шрам я получил во время войны. Наш отряд окружили. Бой был тяжелым. Осколочное ранение, – он поднял глаза и тут же добавил: – Евгения, говорю это на случай, если вам также любопытна природа моего увечья, как и вашему мужу.

Они знают наши настоящие имена, притворятся Екатериной не было смысла.

– Где Альберт?

– В соседней комнате, – продолжил русый.

– Как вас зовут? – я решила поближе узнать тех людей, что отправят меня на виселицу.

– Будем использовать имена, без званий, отчеств и фамилий. Идёт? – русый обратился к лысому.

Он одобрительно кивнул.

– Я – Виктор, и мой коллега – Иван.

Услышав своё имя, лысый выпрямился, приняв важную позу.

– Виктор, скажите, пожалуйста, с моим мужем всё в порядке? – с мольбой обратилась к нему.

– Да, он жив.

– Он цел? – я не успокаивалась.

– Вроде! – с усмешкой заметил Виктор.

– Что значит «вроде»?

– То и значит! – они засмеялись оба.

–Перейдем к делу. Евгения Френкель. Расскажите о своей жизни после того, как вы покинули Одессу в июне 1941 года. Где были? Чем занимались?

Я решила рассказывать правду и только правду.

Они много курили. Вначале сигаретный дым приводил меня в бешенство, но потом я поняла, что в противном случае они не будут меня слушать. Табак их одурманивает, они становятся спокойнее и не спешат застрелить меня. Изредка останавливали, просили повторить, задавали уточняющие вопросы и делали пометки в тетрадях. Несколько раз мне давали сладкий чай, он бодрил обезвоженный организм. За окном светало, когда я подошла к моменту вчерашнего вечера. Я рассказала о родителях, всячески пытаясь их убедить, что они не причастны, ничего не знают. Было страшно, что я могу их поставить под удар. Какая им разница, скольких убить: двоих или четверых. Я в сотый раз повторяла, что мои родители ни в чем не виноваты, когда услышала:

– А вот на этом моменте можете остановиться! – порекомендовал Иван.

– Кто рассказал обо мне? – я адресовала вопрос.

Они переглянулись. Виктор спросил у Ивана:

– Как думаешь, она должна знать? За чистосердечное признание…

Лысый кивнул.

– Родители не в ответе за детей-предателей, но при первой возможности должны сообщать о них…

Я помню, как комната задрожала. Крупные капли слёз со звуком разбились о стол.

– Отец? – я смотрела на лысую голову.

Иван убедительно кивнул. В больших бесцветных глазах проскочила искра сострадания. Больше я не могла себя сдерживать. Я ревела навзрыд, припадая к дубовому столу. Столько жалости я никогда не испытывала к себе. Вся моя жизнь от рождения до того момента в прокуренной комнате с двумя чужими людьми принадлежала не мне. Ею управлял мой отец. Эти бесконечные вопросы: «Что он скажет?», «Что подумает?», делали меня рабой. Сам того не зная, находясь за сотни километров, он управлял моей жизнью. Всё это время я не была хозяйкой. Я была её рабыней.

– Евгения, успокойтесь! – сочувственно попросил Иван.

Я наспех вытерла слёзы и спросила:

– Я могу увидеть своего мужа?

Они переглянулись.

– Возможно, – задумчиво произнес Виктор.

– Когда нас расстреляют? – я решила не медлить.