Тёмный голос

– Перед тем, как отправится сюда, я просила узнать адрес моих родителей. И они узнали… Это дом моего детства, – в тот момент, я знаю, мои глаза блестели. – Это чудо, что его не разбомбили во время войны. Это чудо, – добавила шёпотом.

– Женя, милая, это так опасна. Ты не видела своих родителей восемнадцать лет. За это время они могли очень сильно измениться… Я думаю, ты не забыла, как они поступили с тобой…

По всей видимости, Альберт предчувствовал, что может произойти непоправимое.

– Надеюсь, ты помнишь, – пристально глядя в глаза, повторил он.

– Мы посмотрим издали, мы не будем входить в дом, – со слезами на глазах убеждала его.

Ближе к вечеру он сдался.

Дом из красного кирпича напоминал решето, усеянное следами от пуль. Агенты рассказывали, что в моём родном городе велись ожесточённые бои. От трехэтажного дома на двенадцать квартир тянуло картошкой, капустой, фекалиями и плесенью. Во времена моего детства всё было иначе: пахло пирогами, лавандой и мылом.

Я обошла дом. Альберт молча следовал за мной. Так лучше были видны окна моих родителей. Тусклый свет озарял комнату. Я попыталась присмотреться. Неторопливая тень мелькнула за окном. Она постоянно останавливалась. Возможно, это мама. Сейчас моим родителям 65 и 67 лет.

Смеркалось. Альберт нервничал:

– Дорогая, пойдем!

– Ещё немножко.

Я ловила себя на мысли, что сейчас произойдёт то, что позволит мне войти в этот тёмный подъезд, быстро взбежать на второй этаж и забарабанить в родную дверь. Моя интуиция меня не подвела. Замызганный кусок ткани, висевший на окне, отодвинулся. Я увидела свою мать. Она что-то клала на подоконник. Я смотрела на неё. И вот она поднимает глаза. Я вижу, как они округлились, а потом она зажала рот рукой. Я понимаю, что она вскрикнула. Альберт попытался меня увести, но я стояла, как вкопанная. Я ждала его – отца. Его лицо искривилось, а глаза стали больше, чем у матери.

Предчувствуя беду, Альберт силой поволок меня. Я сопротивлялась. А потом был возглас матери:

– Женечка, доченька!

Она стояла у подъезда, такая родная и близкая. Несколько мгновений – и мать бросается ко мне. Слёзы, дыхание прерывистое, волосы растрепаны. Я отбилась от рук Альберта и бросилась к ней. И вот, мы дрожим, прижимаясь друг к другу. Она гладит меня по волосам и увлекает к дому. Я оборачиваюсь и зову Альберта:

– Пойдём.

Он с недоверием следует за мной.

Тёмный подъезд с узкой лестницей и коридорами, перепачканный экскрементами. Дверь открывается, мы быстро проскакиваем вовнутрь. Мать плачет, вытирает слёзы, но через мгновение они снова на щеках.

– Моя девочка, я не надеялась тебя увидеть, – она снова жмётся ко мне.

Совсем седые волосы скользят у меня под руками.

– Тише, тише, мама, – я пытаюсь её успокоить.

– Да не реви,– я слышу голос отца. – А то соседи услышат. Ну, здравствуй, дочь! – он обращается ко мне.

– Здравствуй, папа! – я отвечаю и чувствую, как меня охватывает волнение. В его взгляде и интонации в мой адрес брошено только одно – ничтожество, ужасная дочь.

– Кто с тобой? – он переводит взгляд на Альберта.

– Это мой муж – Альберт!

Альберт улыбается и протягивает руку:

– Приятно познакомится.

Мой отец не отвечает на рукопожатие, а внимательно осматривает его, и, потом глядя на меня, говорит:

– Только еврей на тебе и мог жениться.

– Женя, нам лучше уйти. Прямо сейчас, – замечает муж.

Только я не слушала своего любимого и мудрого Альберта. Я всматривалась в отца. Всё такой же грозный и вечно недовольный. Обрюзглое тело и лысая голова.

– Проходите, проходите, – мать проталкивает нас вперед. – Не надо уходить, сейчас будем ужинать.

– Еще успеешь уйти! Разувайся и проходи к столу, нужно познакомиться, – отец грозно кинул Альберту.

Мать суетилась, подавая скромный ужин из картошки и капусты, по всей видимости, именно их запах я учуяла у дома.

– Где была? – он грозно бросил мне.

Разумно было бы соврать, но я рассказала всё, как было. Альберт с ужасом следил за происходящим.

Отец дослушал до конца, уважительно покачал головой и добавил:

– Ты смелая. Переночуете у нас, а утром чтобы ноги вашей здесь не было. Надеюсь, вернётесь домой.

Мы легли спать около полуночи, мама долго расспрашивала о Наденьке. Когда мы проснулись, отец не спал, скручивал сигареты-самокрутки.

– Сейчас завтракаете и уходите, – коротко заключил он.

– Спасибо!

Мать долго плакала, просила, чтобы я ей писала. Отец ухмылялся:

– Перестань, дура старая, оттуда письма не доходят.

На улице было прохладное утро. Я в последний раз посмотрела на родной дом, мы завернули за угол. Двое мужчин следовали за нами, ещё двое, пересекая улицу, приближались со стороны, прижимая нас к стене дома. Трое в длинных, кожаных плащах, выросли перед нами. Чёрная машина не заставила себя ждать.

– Проедемте с нами! – без права на выбор предложили они.

Мы ехали недолго. Нас доставили в хорошо охраняемое место. Обилие военных, колючей проволоки и высоких стен лишало всяких надежд. Едва мы вышли из машины, нас разлучили. Напоследок Альберт крикнул:

– Женя, всё будет хорошо!

Со мной не церемонились. Ударяя прикладами, загнали в холодный барак, обустроенный под камеры. В нос ударили холод и зловония. Узкая камера, в которой не было ничего, кроме ведра для малой нужды. Я прижалась к стене и сползла на пол. Маленькое окошко под самым потолком мало-мальски освещало мою темницу. Этого было достаточно, чтобы рассмотреть выцарапанные надписи. Я стала читать, ужас охватил с новой силой. Это были слова прощания. По всей видимости, узники этого склепа давно были похоронены. От осознания скорой, мучительной кончины я вскрикнула. Боясь привлечь к себе внимание, я плотно зажала рот. Скукожилась и беззвучно заплакала. Тогда я поняла, что всё закончено и осталось недолго. Кого винить в том, что меня убьют? Я думаю, это соседи подслушали разговор и донесли.

Гнетущая тишина доводила до безумия. В бараке была я и часовой. Совсем юный мальчик, возможно, ровесник моей Наденьки.

– Послушай, как тебя зовут? – я мягко обратилась к нему.