Дневник служанки

Генри подался вперед. Тон его голоса изменился.

– Вот что я тебе скажу, Джонни… Никогда не позволяй другим решать, что ты можешь получить, а что – нет. Конечно, ты намного моложе меня, как говорится – другое поколение, но это ничего не меняет. Я тебя знаю. И знаю очень хорошо. – Он немного помолчал, словно давая собеседнику осмыслить свои слова, и Джон подумал, уж не намекает ли Генри на темные тайны его прошлого. –   Такие парни, как мы с тобой, – продолжал Генри, – образуют закрытый клуб, хочешь ты того или нет. Мы единомышленники, партнеры, товарищи – называй как хочешь. И сейчас против нас идет война. Против нас, стариков и тех, кто вступил в зрелый возраст. Причина этому одна – мы родились белыми, родились в те времена, когда нас с пеленок учили быть мужчинами. Поэтому нам и необходимо держаться друг за друга – особенно теперь, когда в моду вошла этакая политкорректность. Цвет кожи стал важнее, чем опыт. Какого черта?! – Он приподнял свой бокал и, оттопырив указательный палец, ткнул им в сторону Джона. – Ты должен взять то, что принадлежит тебе, парень. Борись за это.

Генри замолчал, но его глаза продолжали сверлить Джона, казалось, проникая в самую душу.

– Ты пригласил меня сюда только для того, чтобы высказаться?

– Я пригласил тебя, чтобы предупредить. Чтобы этот удар не стал для тебя неожиданностью. – Генри наклонился еще ближе, и Джон почувствовал исходивший от него запах виски и кровавого стейка. – Мне бы хотелось, чтобы это место досталось тебе, но при голосовании мое предложение провалили. Именно поэтому я и решил, что должен дать тебе возможность ударить на опережение. Когда-то ты умел бороться, ДжонДжон! И грязная игра никогда тебя не пугала. Ты никому не позволял подрезать тебе поджилки. Что ты сделал, когда все говорили, мол, тебе не взять золото на Олимпийских играх? Ты пошел и доказал им, что тебе это по плечу. Ты привез домой не одну, а две медали. Или с тех пор Берг-Бомба потерял хватку?

Джон стиснул зубы. В груди нарастали напряжение и ярость.

Генри выпрямился.

– Слабые места есть у всех. По ним и нужно бить. – Он пристально посмотрел Джону в глаза. – У каждого есть слабости, пороки, у каждого есть прошлое. Каждый совершал ошибки. – Он выдержал паузу. – Особенно это касается молодых – таких, как Ахмед Вахид. Найди его слабое место. – С этими словами Генри придвинул к Джону небольшой картонный прямоугольник.

Джон взял визитку в руки. Никакого логотипа или товарного знака на ней не было – только набранное строгим шрифтом название «Частные расследования Престона» и номера телефонов.

Зазвонил его мобильник, все это время лежавший на столе. Дейзи. Отвечать Джон не стал, и вызов переключился на голосовую почту. Как, как сказать жене, что ее отец предал его, предал их обоих?.. Он чувствовал себя обманутым. Ему показали лакомый кусочек, а когда он потянулся за ним – сунули под самый нос кукиш.

Джон повертел карточку в руках.

– Что это?

– Это телефон человека, который специализируется на подобных вещах. Он бывший коп и прекрасно знает свое дело. Когда позвонишь, спроси Джейка. Скажешь ему, что ты от меня. Ну, пока, ДжонДжон…

Генри Клей поднялся и ушел. Джон продолжал рассматривать карточку, а женщина за стойкой – его, теперь уже не таясь. Женщина за стойкой наблюдала за ним открыто, но ему было все равно или почти все равно. Джон Риттенберг чувствовал, что сидит на бомбе с часовым механизмом.

И обратный отсчет уже начался.

Дневник

Развеяв по ветру прах мамы, я поехала в «Розовый коттедж», где жили мои новые клиенты. Адрес я знала, а дорогу мне помог найти GPS-навигатор. На пассажирском сиденье рядом со мной лежала пустая бамбуковая урна. К крышке прилипло несколько серых крупинок. Пепел. Прах моей матери. Каким-то образом ее частица все-таки осталась со мной вопреки всем моим усилиям.

«Розовый коттедж» находится в Пойнт-Грей – элитном поселке к востоку от города, рядом с университетом. Побережье там очень живописное, а пляжи просто супер. В этом районе живет немало до неприличия богатых людей, дома которых я убираю.

Пересекая мост Беррард, я вижу вдали горы Норт-Шор и думаю о «Стеклянном доме», стоящем на противоположном берегу. Там я тоже убираю, и довольно давно. Коттедж принадлежит чете Норт – ее зовут Ванесса, его – Харуто. Их соседка, старая Бьюла Браун, прикованная к инвалидному креслу, любит сидеть возле окна на втором этаже и разглядывать окрестности в бинокль. Может, в этот самый момент она глядит на мост и даже видит мой желтенький автомобильчик, но, конечно, не догадывается, что это я.

Когда я сворачиваю с шоссе на дорогу, ведущую к «Розовому коттеджу», настроение у меня улучшается. Я люблю новых клиентов и сейчас вся в предвкушении. Это как первое свидание – не знаешь, чего ожидать, но надеешься на приятный сюрприз. Новый дом – как подарок на Рождество, как шкатулка с секретом. Новый дом полон подсказок, которые помогут мне проникнуть в тайны его жильцов. Что расскажет мне о своих владельцах «Розовый коттедж»? И как долго эти секреты будут меня интриговать и манить? Сумею ли я разгадать эти тайны достаточно быстро? Есть ли у этих людей аккаунты в социальных сетях, которые можно мониторить с телефона? Или, может, они покажутся мне достаточно занятными, чтобы следить за ними лично? Интересно, испытывает ли то же, что и я, какой-нибудь детектив, которого вызвали на место кровавого преступления?

Остановившись на подъездной дорожке, я выключаю двигатель и некоторое время разглядываю дом. «Розовый коттедж» совсем не коттедж. Может, когда-то он им и был, но теперь дом полностью обновлен и перестроен в стиле, который я определила бы как «модерн Западного побережья». Много стекла, некрашеное дерево, на пологой крыше – солнечные батареи, которые как будто с гордостью заявляют: «Я забочусь об окружающей среде!» На свежеуложенной дернине лужайки красуется табличка с надписью «Пассивная технология солнечного обогрева» – и мне хочется спросить: зачем? Что и кому хотели доказать хозяева, оставив здесь этот знак? Может, они – супербогачи с комплексом вины, который и заставляет их кричать на весь свет: «Мне не все равно! Я забочусь о климате! И о природе! И о нацменьшинствах! И о бедных!»

Ну ладно, это потом, решаю я и достаю телефон, на который Холли должна была переслать мое рабочее расписание. Клиенты хотят, чтобы я убиралась у них дважды в неделю. Капитальная уборка по понедельникам, после выходных, и легкая – по пятницам.

Дома, похоже, никого нет. Я выхожу из машины и нажимаю на звонок у входной двери – для страховки. Однажды я вошла без предупреждения и наткнулась на клиентов, которые занимались сексом. Наступать на те же грабли мне не хочется.

На звонок никто не отвечает, и я действую в соответствии с инструкцией, которую Холли тоже прислала мне на телефон. Из почтового ящика я достаю ключ, отпираю входную дверь, иду к панели охранной сигнализации и ввожу код.

После этого я замираю на месте, оглядывая, оценивая обстановку. В интерьере преобладают прямые линии и светлые тона, которые нарушают яркие пятна картин и фотографии на стенах и нарочито грубая кладка камина. Оттуда, где я стою, видна стеклянная задняя дверь, а за ней – пышный сад. Я еще раз оглядываюсь по сторонам и чувствую растущее возбуждение. Это дает о себе знать мое болезненное любопытство, моя зависимость. В кровь выплескиваются лошадиные дозы дофамина, адреналина, серотонина, и я наслаждаюсь этим изысканным гормональным коктейлем. Он – превосходное лекарство от печали, которую я испытывала утром. Возбуждение защищает меня от настоящих чувств и глубоких мыслей.

Да здравствует моя зависимость!

Я переношу из машины в прихожую пылесос и прочие принадлежности моего ремесла, переобуваюсь, вешаю на крючок дождевик, надеваю через голову фартук и начинаю обход, как всегда держа в голове, что в доме могут оказаться скрытые камеры для наблюдения за домашним животным или для слежки за нерадивой няней или горничной. Если такие камеры есть, мне придется быть особенно осторожной, чтобы удовлетворить свое любопытство. Впрочем, я достаточно хорошо знаю, как мне следует вести себя в подобном случае.

Сначала кухня.

Она выдержана в черно-белой гамме. Специальный холодильник для вина. Кофемашина премиум-класса. В раковину свалена оставшаяся после завтрака посуда: тарелки в крошках от тостов и потеках желтков, грязные кофейные кружки, недоеденный грейпфрут. На краю столешницы лежит какая-то бумага, и я направляюсь к ней. При ближайшем рассмотрении бумаг оказывается две. Одна из них – обычная записка-напоминание о какой-то встрече, а вот вторая… Это распечатка результатов ультразвукового исследования. Я беру ее в руки и чувствую, будто меня ударили ногой в живот. Но почему? Я не знаю. Тот факт, что в «Розовом коттедже» живет ожидающая ребенка супружеская пара, которая к тому же достаточно богата, чтобы позволить себе пользоваться услугами клининговой службы дважды в неделю, не должен меня удивлять. В этом нет ничего такого, и все-таки в груди у меня ноет и болит.

Я внимательно разглядываю черно-белый снимок плода и чувствую, как мое настроение неуклонно ухудшается, поэтому я как можно скорее откладываю бумагу и возвращаюсь в гостиную. Здесь мое внимание привлекает прозрачная раздвижная дверь, за которой виднеется ухоженный сад. Вдоль забора в глубине сада тянется аккуратно подстриженная живая изгородь и растет несколько деревьев. За оградой, похоже, проходит улица или дорога.

Я оборачиваюсь и вижу две огромные фотографии в рамках, которые висят на стене по обеим сторонам камина.

Я застываю, точно в меня ударила молния.

Я не могу пошевелиться.

Я не могу даже думать.

В голове у меня раздается пронзительный вопль. И он становится все громче. Как будто песчаная буря скрежещет по оконным стеклам моего разума, как будто воют и скребутся баньши, стараясь пробраться внутрь. Мои ступни приросли к полу. Сердце стучит как сумасшедшее. Сейчас я потеряю сознание.

Мое тело паникует, а разум еще ничего не понял.

Моя психоаналитичка говорила мне, когда мы обсуждали травму и ее последствия, что человеческое тело реагирует, даже когда мозг отказывает. Иногда человек не может вспомнить травмирующее событие, не говоря уже о том, чтобы рассказать о нем, поскольку сознание надежно блокирует все, что связано с этим переживанием. Такой человек пытается вести себя так, будто ничего необычного и страшного с ним не произошло, но его тело все помнит. Она привела такой пример: одна женщина попала в ужасную аварию, несколько человек погибли страшной смертью прямо у нее на глазах. Вполне естественно, что женщина старалась не вспоминать о случившемся. Вместо этого она пыталась, как говорится, «жить дальше», и какое-то время это у нее получалось. Ей даже стало казаться, что теперь с ней все в порядке, но прошли месяцы или годы, и эта женщина случайно оказалась на том самом месте, где та авария произошла. И этого оказалось достаточно, чтобы в ее теле сработала химическая мина замедленного действия. Ожила нейронная память, а в кровь хлынули гормоны, которые отвечают за базовую эволюционную реакцию «бей-беги-замри». А поскольку женщина так и не создала для себя внятный нарратив, который помог бы ей справиться с последствиями травмы, в ее мозгу произошло что-то вроде короткого замыкания.

Вот и меня сейчас тоже «замкнуло». Так мое тело отреагировало на фотографии, которые я увидела на стене возле камина. Огромные, семь футов на четыре, они занимают здесь господствующее положение. На одном из снимков запечатлен горнолыжник в шлеме и очках, больше похожий на победоносного средневекового воина. Его мускулистое тело затянуто в лайкру, могучие ноги напоминают поршни чудовищного механизма. Лыжник мчится по трассе, а мне кажется – он летит прямо на меня, изогнувшись под невероятным углом, чтобы не зацепить слаломные ворота. На другой фотографии он уже внизу – тормозит в облаке поднятых лыжами снежинок, и его рука с изломанной лыжной палкой поднята над головой в победном жесте.

Я пытаюсь сглотнуть. Пытаюсь дышать.

Это он.

Нужно успокоиться. Я твержу себе: «Эти фотографии вовсе не значат, что ты в его доме и что на результатах УЗИ, которые ты нашла в кухне, именно его ребенок». «Розовый коттедж» может принадлежать кому угодно, например – какому-то коллекционеру, который купил эти фотографии на аукционе. Может, владельцы дома – просто фанаты скоростного спуска.

Обливаясь потом, я озираюсь по сторонам. На книжном шкафу стоят несколько фотографий поменьше, и я бросаюсь к ним. Свадебное фото. Помолвка. Счастливые молодожены на фоне египетских пирамид, львов, слонов, океанов, джунглей, горных вершин. На всех фотографиях запечатлены одни и те же лица, которые с годами почти не меняются.

Это он.

Джон Риттенберг.

И его жена Дейзи.

Он вернулся.

Он здесь, в моем городе, Ванкувер – мой город, стал моим!

Но ведь он уехал… Уехал давно!

И тем не менее я здесь, в его доме. Меня наняли, чтобы убирать за ним грязь.

Я вздрагиваю и резко поворачиваюсь к кухне. УЗИ на столе. У Джона Риттенберга будет ребенок.