Утонувшие девушки

– А если и звонил, Паллорино, это не твое собачье дело. У меня есть личная жизнь, в отличие от тебя.

Она тихо выругалась, бросила неразвернутый сандвич на приборную доску, завела мотор и рванула машину с места так, что кофе из стакана Хольгерсена выплеснулся ему на брюки.

– Ты и с остальными так себя вела? – ядовито осведомился он, вытирая джинсы бумажной салфеткой.

– С какими еще остальными?

– Ну хотя бы с прошлым напарником? Сколько он с тобой выдержал, три месяца?

– Кишка тонка оказалась, я здесь ни при чем.

– Ну да, он не Хашовски. Понятно, Энджи.

– Для тебя – Паллорино.

– Ясно, Паллори-и-ино. – Хольгерсен отвернулся к окну, отпил кофе и очень тихо сказал: – Я никуда не уйду с этой работы, Паллорино. Я собираюсь дослужиться до сержанта, поняла? Я тебе не по зубам, так что не трать силы.

?

Глава 7

Джеймс Мэддокс отряхнул зонт и пристроил его на подставку у входа в «Синий барсук» рядом с другими мокрыми зонтами: наконец-то освободились места! Кафе было забито под завязку, а очередь на улице только удлинялась, несмотря на отвратительную погоду.

Официантка в экстравагантной мини-юбочке и высоких красных сапогах провела их к крошечному столику. Здешние стулья не были рассчитаны на людей с габаритами Мэддокса. За окном блестели от дождя пустые столы на деревянной веранде. Серо-стального оттенка вода в заливе рябила от ветра.

На бранче настояла Джинни, и она же выбрала кафе:

– Это самое крутое заведение в городе, папа, а какие там яйца «Бенедикт»!

Мэддокс мог предложить целый список занятий «покруче», которые можно было бы разделить с Джинни и не стоять битых полчаса на пронизывающем ветру под мокрым снегом. И не выкладывать целое состояние за какие-то яйца, которые он отлично может пожарить сам в своей кухоньке на яхте. В этом «Барсуке» даже столики не бронируют! И с чего вдруг заходиться от восторга от яиц «Бенедикт»? Однако целью его переезда в Викторию была Джинни и желание спасти то, что осталось от семьи. Он хотел наладить отношения с дочерью, пока не потерял ее окончательно, поэтому, когда Джинни приняли в Университет Виктории, Мэддокс начал искать работу в этом городе.

Сбросив пальто, дочь повесила его на спинку стула, прежде чем присесть. Мэддокс кое-как стянул собственное пальто, соображая, не нужно ли Джеку-О сходить до ветру: барбос сидит в машине уже почти час. Пристроив пальто и усевшись, Мэддокс заметил чернильный рисунок над краем футболки дочери.

– Это у тебя что, татуировка? – поинтересовался он.

– И что? – сразу ощетинилась Джинни.

– Когда успела?

– Мама не против. Не понимаю, что тебе не нравится – сейчас у всех тату.

Мэддокс не был ханжой и к татуировкам относился спокойно, но чтобы несмываемые чернила – и на коже его дочурки…

– Вот сейчас тебе нравится, – начал он, – а через несколько лет…

– Па-па!!

Он шумно вздохнул, и они погрузились в чтение меню. В зале стоял гул разговоров. При каждом движении Мэддокс едва не задевал локтем мужчину за соседним столиком. Мэддокс послушно заказал яйца «Бенедикт» с беконом и колбасой. Джинни предпочла вариант с пониженным содержанием углеводов – без булочки. Мэддокс счел за лучшее не задавать вопросов – дочка давно боролась с лишним весом, хотя лично он считал ее красавицей. Наконец принесли кофе.

– Как учеба? – спросил Мэддокс, дождавшись, пока официантка отойдет.

– Прекрасно.

Он налил сливки себе в чашку, размешал сахар, глядя, как Джинни тянет несладкий черный кофе. Мэддокс гадал, давно ли она обходится без сливок и сахара – опять в рамках борьбы с лишними фунтами, что ли? Ему стало неловко – переехав сюда, он понял, что совсем не знает собственную дочь, потому что пропустил большой кусок ее детства и юности.

– А какие у тебя новые предметы?

Дочь громко вздохнула.

– Джинн, ну я же стараюсь. Смягчи свой приговор.

Она отбросила за спину густые темные волосы.

– Пап, ты так явно и при этом так фальшиво стараешься…

– Зато я здесь, – улыбнулся Мэддокс. – Сколько старых папаш ты видела в очереди под мокрым снегом?

Джинни не удержала улыбки:

– И то правда.

Нужно двигаться постепенно, маленькими шажками, и он снова завоюет ее доверие. Это будет непросто – дочь до сих пор чуть что вскидывается, да и мать напела в уши, но ведь он рядом. Он же приехал. Психоаналитик, пожалуй, камня на камне не оставил бы от причин его переезда, в том числе и от старой яхты, которую Мэддокс купил, пытается починить и на которой живет в Западной бухте, – со стороны несложно догадаться, что Мэддокс буквально не мог видеть и тем более подписать бумаги о разводе, присланные адвокатом жены. Однако он нашел работу в Виктории – задача не из легких, на эту позицию метили многие – и завтра приступает.

Он все вернет и восстановит, насколько это вообще возможно.

В ожидании заказа (яйца варили целую вечность) Джинни щебетала о новом семестре и о том, как ей хочется стать юристом. Мэддокс гордился дочерью и так ей прямо и сказал. Джинни растаяла и рассказала еще об университетском хоре, куда она недавно записалась, о том, как они по четвергам репетируют в центральном католическом соборе и какая там потрясающая акустика, витражи и вообще, а в прошлый четверг они ходили в караоке-клуб.

– Гей-бар, кстати, – добавила Джинни. – И владельцы – пара геев.

Мэддокс кивнул и допил свой кофе. Дочь то и дело провоцировала его, но он не брал наживку.

– Наше пение потрясло всех до глубины души, – продолжала она. – Нам устроили овацию стоя. А потом наши ушли, а я осталась, потому что мне хотелось спеть соло, и я запела из «Отверженных», помнишь, там, где…

– Разве я разбираюсь в мюзиклах? – засмеялся Мэддокс.

Джинни замолчала. Мэддокс понимал, что дочь думает сейчас о новом бойфренде своей матери, самодовольном придурке и, видимо, меломане. Опустив глаза, она начала теребить салфетку. Мэддокс под столом крутил на пальце обручальное кольцо, которое надевал в основном ради Джинн. Ему хотелось дать дочери надежду, показать, что он держится за некую (довольно абстрактную) идею семьи и стародавние клятвы.

– А как ты потом добралась до дома?

– Ножками, папа, ножками, – пожала плечами дочь. – Там идти-то всего пять кварталов!

– А который был час?

Джинни тут же с вызовом уставилась на отца. Глаза у нее совсем как у Мэддокса – синие, и кожа бледная, чистая. Валлийские гены. У Мэддокса даже горло стиснуло от отеческой любви и беспокойства.

– Папа, Виктория – совершенно безопасный город.

– Джинни, совершенно безопасных городов не бывает.