Гаятри и Васяня под крылом московской «тантры»

Разволновавшись от таких мыслей, Бурмистров проскочил мимо ворот в Александровский сад. Пробежав лишних двадцать пять – тридцать метров, он резко развернулся, огрызнулся на очередную чумичку: чего уставилась, корова! Ишь, вымя развесила! – и поторопился к кованым чугунным воротам в парк.

У Вечного огня, как обычно, толпились глазеющие на достопримечательность лохи.

– Столько идиотов заполонило всю Москву! Понаехали твари – особенно хачики и другие черножопые! – Этих он ненавидел люто, но тихо – побаиваясь новых хозяев города.

Конечно, хачики не ходят смотреть на вечный огонь, нахрена бы он им сдался? Другое дело – русскую бабу за жопу подержать, да вдуть ей, желательно отбив у какого-нибудь нормального русского парня, с которым та могла бы создать семью, родить детей. Но нет – ссыкухи, словно курицы, клюют на этих хачиков, будто на мешки с семечками. На самом деле, все бабы просто хотят денег. А у черножопых деньги аж из сраки торчат. Вот русские дуры и охотятся! Но получают только болезни и разврат!

Васяня опять чуть было не пропустил поворот на нужную аллею.

– Теперь, слава Богу, стало лучше! На каждом шагу хачиков шмонает милиция.

Бурмистров всегда радовался, если видел очередного несчастного кавказца, сжавшегося в комок под взглядом сборщика подати в милицейской форме. Другое дело, что и в милицию теперь идут одни лимитчики… – эх, испоганили Москву!

Но на самом деле он не очень-то застал Москву, когда в ней ещё был порядок. Васяне было от роду двадцать семь годков. О жизни в доперестроечной России ему рассказывал дед, пока жив был. Вот, с подачи деда, Васяня и знал о порядке, когда в Москве было отлично: до тех пор, пока дурное правительство не запустило сюда лимиту и бомжатников со всего Союза.

Бомжары, ясно дело – саранчой устремилась в поисках лёгкой добычи – оккупировали и засрали всё, что только можно. В своём личном подъезде Бурмистров воевал с бомжами. К несчастью, он жил на последнем этаже, а те – непосредственно перед крышей на лестничной площадке, как если бы этажом выше. Василий даже, с риском для себя, поливал керосином их тряпки, ожидая, что те найдут всё погоревшим и уйдут! Но не тут-то было! Бомжи сразу же притащили откуда-то очередной зассанный матрас! И даже, как ни в чём не бывало, ржали своими пропитыми голосами!

А баба их – одна общая на всю кодлу – всё орала, что кто-то украл её челюсть, и обвиняла сожителя (странно, почему только одного?), будто он нарочно таким образом «затыкает ей рот», чтобы она «не воняла». А на самом деле она и «не воняла вовсе, а просила по-хорошему». И подмывалась, не далее как утром – у сердобольной Катьки с третьего этажа, и Катька ей «давала пить чай с канфетами, а у самой Катьки дома Фунь-шуй»! И все они опять загоготали, потому что припомнили, что «фунь-щуй» это всё равно, что «сунь-хуй». И орали, якобы «по-китайски: сунь хуй в чай и вынь су хим – это известное китайское имя».

Васяне было совсем не смешно их слушать. Но приходилось: – стоя в темноте около двери, он слышал всё до единого слова.

Дальше они едва ни подрались, споря о том, кто последний покупал водку; потом – почему один из них всегда наливает себе больше, не замочить ли им скотину; а следом – баба жаловалась, что кто-то из дружков обосрался ночью… Вроде – на её кофточку насрал, когда проходил мимо. И ей пришлось просить Катьку, можно ли у той постираться, а у Катьки был хахаль, и она не пустила. А мужик орал, что не срал на кофту, а ходил, куда следует, но сама она «лезла к нему всю ночь так, что заебала», и зачем-то «закидывала на него ноги, а подошвы у неё, как кора дуба, с которого она, блядина, рухнула», прежде чем так обнаглела «ебать ему моск». И если «ещё что-то вякнет, то он раскроит ей ебало, и придётся ей лететь ракетой – писдой кверху, а когда вернётся на посадку, то челюсть ей будет больше не нужна».

Особенно Василия интересовало, где бомжи справляли нужду. Вероятно, на крыше? Может, у них там ведро? Только Бурмистров однажды выходил на крышу, когда их не было, но не нашёл ведра, а только кучу заплёванных окурков, пустых расколотых бутылок и… фотки голых баб. На фотки он долго смотрел с предельным отвращением и даже одну украл. – Вот ведь суки: раскидали баб, а другим ходи и смотри на всю эту мерзость!

«Сунь хуй в чай…» – придумают же! Как сухарик что ли? – подумал Бурмистров…

А что, если Розке он не понравится? Если она избалована всякими там артистами? Розка ведь окончила Театральное училище! До Фонина, небось, перетрахалась со всей актёрской братией, вот ведь блядь! И чего ж они все бляди-то такие!

Трахаются, суют, блять, хуи – «в чай–невзначай» – одна такая из тантристок всё старалась его заманить: легла, сука, – на пол спиной, и давай жопу вверх подымать, типа – изгибается ссыкуха, как акробатка, вот прямо бери её писду, как чемодан за ручку…

Да только на кой хрен ему чемодан? Говорят «чемодан без ручки», но Васяне никакого чемодана не хотелось! Другое дело – в интернете! Или фотки!

Эти все акробатки, пиратки, тантристки… – зачем он только ходил на эту тантру!?

Но вообще… – он же смеяться ходил! Чего уж там! Отчаянный Ладов махал членом! Да – было время! … Где ж эта Розка? Дурища! Наверно, заждалась уже…

И тут Бурмистров увидел: со стороны входа в Кремль Розка манерно выходила из такси. Будто из лимузина, – подумал Василий. Почему-то он ждал, что тантристка приедет на метро и покажется с противоположной стороны, от Вечного огня…

Розка неспешно шла в его сторону. И выглядела такой пикантной дамой, что молодому человеку сразу захотелось исчезнуть. Всё же зря он не погладил джинсы, хотя сорочку одел новую и пиджак из чистки. На фотографии она казалась очень даже ничего, но какой-то более домашней что ли… А тут – шла такая деловая дама… – Васяне стало неловко.

Спрятаться, как рассчитывал, чтобы заставить девушку подождать, Бурмистров не успел: некуда было с того места, откуда он её высматривал – ни кустов, ни деревьев поблизости, не под скамейку же лезть, – пропал такой чудесный план!

Короче, она подошла. Васяня сделал недовольную рожу, собрался с духом и прокаркал:

– Ну, чего, Самойлова что ли? А вот и я – собственной персоной – твой возлюбленный Гаятри, сделал пластическую операцию в зарубежье и теперь явился к тебе, чтобы дать возможность коснуться моих стоп! Засвидетельствовать преданность верной ученицы!

Розка затянуто посмотрела на Васяню, а потом медленно произнесла:

– Вася, а я всегда знала, что ты не Фонин, он просто в тебя переселился. Я его в тебе чувствую.

Василий всякого ожидал, но всё равно – от такого поворота – ноги его невольно подогнулись в коленях, и захотелось срочно присесть. С трудом преодолев замешательство, Бурмистров произнёс:

– Ладно, Самойлова, пошли пить кофе что ли?

– Отлично! У меня с собой коробочка с вафельными трубочками, надеюсь, тебе понравятся.

– А у меня – тампоны «Тампакс», Тантру напоминают. В подарок принёс, не с пустыми же руками идти на свидание к даме? В память о вечном купил, надеюсь, тебе понравятся, – и он победно посмотрел на Розку.

Роза покраснела.

«Такая строгая дама, а краснеет, дурища», – подумал Васяня и удовлетворённо заулыбался.

Девушка опустила голову и сразу вся как-то уменьшилась – в плечах и ростом – стала как-то незаметнее что ли… Хотела что-то съязвить, но передумала.

На самом деле Самойлова давно тренировала себя, чтобы не реагировать реактивно, а поступать обдуманно и красиво. Отрабатывала правильное поведение. Даже, когда она в форуме резво писала «пусть течёт моя пизда», то полагала это уникальной формой речи, красивым современным слогом. Так диктовал на тот момент её очередной образ романтической «вольной красавицы» – эдакой Марлен Дитрих (в роли куртизанки Зазы).

Розка, если честно, даже и в мыслях не имела, будто на эту фразу кто-то словится и будет вспоминать ночами. А Васяня как раз – стал вспоминать! Вот это: «сунь хуй в чай и вынь су хим» вспоминал, и «пусть течёт моя пизда»…

Зачем-то, сам не зная зачем, он вообще слишком часто вспоминал про Розку.

Но на самом деле ему хотелось уличить тантристку в том, что та дура и ей лечиться надо. А теперь услышал, что Розка думает, будто в нём находится подселившийся Фонин, и чего-то внезапно потерял дар речи – вдруг позабыл: чего он хотел с ней делать-то этим вечером? А главное – зачем?

Однако, делать было нечего. По дороге до ближайшего кафе Вася заметно приумолк, пытаясь как-то осмыслить происходящее и выстроить линию дальнейшего поведения.

Вскоре они расположились за столиком, и молодой человек, наконец, снова обрёл дар речи:

– Ты последний пост на форуме читала? Где я рассказываю о том, как себя вели Кастанедовские ведьмы, и что с ними стало после смерти Кастанеды?

Розка удивлённо посмотрела на Бурмистрова и ответила:

– Нет, не читала. На работе была, – она угрюмо рассматривала молодого человека.

Чем-то он ей не нравился. Фонин был такой элегантный – лёгкий что ли… – напоминал артиста. А Васяня… – напоминал… несостоявшегося гомосексуалиста!

С сильно выступающим подбородком, с плоскими губами, напоминающими тонкие красноватые срезы, уходящие внутрь рассекающей лицо линии рта – он, вроде, чем-то пугал… Казалось, если щель рта распахнётся пошире – туда поместится вся Розка целиком, с потрохами. Низко нависающие брови, цепкие зеленовато-бурые глаза, – всё это отнюдь не добавляло симпатичности…

Усилием воли Розка взяла себя в руки, тряхнула головой и принялась входить в очередную роль.

– Вась, а ты правда ходил на занятия тантрой? – и она игриво улыбнулась.

Васяня обрадовался, заметив, что Розка оживает… Вот, значит, его чары опять воздействуют, до чего же все бабы дуры! Почувствовав себя увереннее, Василий заулыбался и продолжил, стараясь быть любезным и не очень обижать дурочку.

– Знаешь, Роза, я ведь долго ходил на тантру, в форуме я и половину всего не описал. Но если хочешь, могу рассказать. – Эта дурища пейсательница milapres написала свою, так называемую, книжонку, своровав у меня сюжеты, которые я нарочно выкладывал – наживку. Но самые пикантные подробности всё ещё у меня тут, – и он постучал указательным пальцем по виску.

Розка подумала: «Ну и дурак ты, Вася! Хотя… когда улыбаешься, становишься чуточку получше. Но до Фонина тебе… ползти – как до Киева раком. Всего и есть только хорошего, что помнишь Фонина, а мне рядом тоже… его помнить удобнее». – И вслух спросила:

– А что, много раз ты встречался с Фониным, прежде чем он выбрал тебя, чтобы после смерти подселиться? Ты не возражаешь, если я буду иногда через тебя с ним общаться?