Гаятри и Васяня под крылом московской «тантры»

Васяню прошибло негодованием: – «Ох, и нихуя ж себе – ебанутая на всю голову! Она хочет общаться с Фониным, а я должен поддерживать клинику?!! Ладно, сейчас приведём дамочку в чувства»! – и произнёс:

– Всегда к твоим услугам, госпожа! Где там для тебя пампер… – тьфу! – Тампаксы! Сейчас-сейчас, – и театрально полез в кожаный портфельчик, с какими обычно ходят деловые московские умники.

Розке стало скучно, и она опять напряглась, придумывая ответный ход.

– Вася, а у тебя девушка есть? – она мило улыбалась, и рука Васяни застыла внутри портфеля. Но, сделав усилие, он всё равно достал упаковку тампонов и показательно выложил на стол.

Роза быстро обернулась посмотреть, не видел ли кто-то такую его выходку. И убедившись, что никто не смотрит, быстро убрала тампоны в сумочку, продолжая улыбаться как ни в чём не бывало.

За соседним столиком парень гладил руку девчонки, подносил к губам и целовал ладошку… Она снова вспомнила Гаятри и погрустнела.

Василий обрадованно подумал: «Вот так вот, дура! Теперь будешь знать своё место!».

– Нет, девушки у меня нет, – он старался показать голосом, что издевается. Так хотелось уколоть Розку хотя бы ещё разок, – не попалась пока такая достойная, как ты!

Ожидая её отчаяния, он удивился: Розка снова натурально улыбнулась в ответ.

Внезапно Василий вспомнил мать, и решил проявить снисходительность к дурёхе Самойловой. – Что поделать, если тантристка ничего не соображает? Всё равно уже встретились, надо бы всё-таки пожалеть её, авось научится всё же ценить…

Часть вторая

Мать

С матерью у Васяни сложились отношения совсем не простые.

Отец ушёл от них, когда мальчик был ещё совсем маленьким. Исчез из поля зрения. Причины этого никто не объяснял, только отворачивались излишне старательно, и Васе невольно становилось понятно: нельзя выспрашивать и надоедать.

Несколько лет жили только вдвоём, а потом она вышла замуж повторно. Ребёнку тогда было чуть менее восьми лет. Странно, но у него на всю жизнь сохранилось по-детски чистое воспоминание о матери. Несмотря ни на что…

А случилось с ним что-то – именно… не совсем стандартное…

Примерно шести-семи лет отроду Васяня оказался невольным свидетелем поразившей его сцены. Мама как раз дружила тогда с его будущим отчимом – Михаилом Яковлевичем Штейнер, работавшим кем-то на киностудии. Позже Василий узнал его профессию – звукорежиссёр.

Так вот…

Днём их не было дома. Ребёнок рылся в шкафчике с бельём матери. Зачем? – Он и сам не знал… Он уже надевал мамины чулки, закатывая их, чтобы укоротить. И туфли надевал. Топтался в них перед зеркалом… На этот раз мальчик рассматривал кружевные трусики. Васины трусы были совсем другими – белые или серенькие, из другой материи. Совсем без всяких кружев. А мамины – из чего-то очень тонкого и шелковистого: их хотелось трогать, рассматривать и нюхать…

В этот момент как раз и хлопнула входная дверь…

Вернулись мама с дядей Мишей. От испуга ребёнок мгновенно скользнул за занавеску и замер, затаив дыхание, с трусиками в руках… Он едва успел задвинуть ящик…

Неожиданно они прошли прямо в спальню!

Вася стоял за занавесками – не дыша, застыв на цыпочках, не шевелясь, и ошалевший – подглядывал в узкую щёлку…

А меж тем мама сняла блузку и встала перед зеркалом, чтобы поправить волосы. Дядя Миша подошёл к ней сзади, расстегнул мамину юбку, стянул вниз, она перешагнула… Затем он снял свою рубашку и зачем-то начал мешать ей поправлять волосы… – Он прижимался к маминой спине, пока она причёсывалась, целовал её в шею и плечи, а после – со спины просунул свои руки и положил ей на живот, а потом – на грудь, и тихонько водил руками по её груди, слегка сжимая и отпуская. А мама – так необычно – мама игриво улыбалась и выгибала спину, казалось, сама очень довольная тем, что дядя Миша ей мешает. И тогда… – дядя Миша расстегнул брюки, они упали, он достал свой «писюн» (намного большего размера, чем у Васяни) и стал толкаться в маму. Он даже старался отодвигать в сторону её трусики! Зачем-то оттягивал их… Мама же – лишь улыбалась и немного смеялась нежным приятным голосом. И снова прогибала спину, пока дядя Миша все старался притираться животом и толкать её сзади, как будто насосом накачивает велик. Вскоре дядя Миша расстегнул мамин лифчик…

Обе её груди качались, пока он ловил их ладошками и тискал. Груди отражались в зеркале. И были они такие белые и чистые, что Васяня… едва держался на ногах. Всё это время напрягшийся Васин писюн, как будто пружиной, выталкивался наружу, придавленный новенькими джинсами – хотелось поскорее расстегнуть молнию и освободить его, но мальчик терпел, боясь шевельнуться.

А они всё продолжали… Дядя Миша ритмично толкался животом, мама сильно изгибалась и оглядывалась, игриво сверкая глазами. Вася едва не падал в обморок от головокружения, затыкая рот кружевным комочком и обжимая через джинсы собственный настойчиво торчащий пенис.

Наконец мама заторопилась, вырвалась и выбежала из спальни. И дядя Миша, неловко подтягивая и придерживая брюки, побежал следом. Они заперлись в ванной, включили воду, а Васяня пулей пролетел в свою комнату! – Не раздеваясь, он нырнул в постель, быстро сунул мамины трусики под подушку, и – накрывшись одеялом до подбородка – всё продолжал придавливать рукой пенис, который никак не хотел успокоиться.

Когда позже мама пришла в его комнату, мальчик оправдался, будто отпустил бабушку в магазин и захотел спать. Она потрогала лоб, поцеловала Васю в шёку, поправила одеяло и вышла из комнаты, оставив после себя приятный запах мыла и чего-то еще неуловимо волнующего… Мама была такая замечательно красивая и ласковая, Вася хоть и боялся разоблачения, всё равно обожал маму. И всё продолжал теребить писюн… В памяти ребёнка снова и снова возникало лицо мамы, которая оборачивалась и легонечко смеялась…

На самом деле в те годы бабушка постоянно присматривала за Васей, и только иногда он её выпроваживал – обычно в магазин чего-нибудь купить, – всегда придумывал убедительную причину чтобы спровадить бабулю.

С тех пор Васяне часто снилась мама, и всегда она смеялась приятным смехом, и кокетливо поворачивалась спиной. Когда впервые он испытал оргазм – тоже вспоминал её.

Позже Вася всё же попробовал… Даже под страхом смерти он не признался бы никому, как однажды достал из холодильника тонкий парниковый огурец и пробовал пропихнуть его в себя сзади. При этом он стоял спиной к зеркалу и поворачивал голову, стараясь улыбаться и смотреть, как упорно огурец толкается в его совсем ещё худую попу.

Вообще-то, дядя Миша ему нравился. Такой внимательный, интеллигентный, умный. Васяне хотелось стать таким же, когда вырастет. К тому же, он постоянно дарил мальчику подарки, например, обалденный вертолёт с пультом управления или железную дорогу! И даже настоящий велосипед – не детский трёхколёсный, а спортивный – с тонкими шинами.

Когда Вася подрос, то уже понимал, что делал в тот день дядя Миша с его мамой. Но, как ни странно, продолжал хорошо относиться к отчиму. А если быть ещё честнее – в тайных дебрях души Васяня завидовал и мечтал побывать на месте дяди Миши… Или хотя бы – (эту мечту нельзя было озвучить даже перед самим собой) – побывать там вместе с дядей Мишей. Звать его папой Вася так никогда и не смог. К тому же, они вскоре уехали жить в Израиль. Отдали мальчика на воспитание бабке с дедом, квартиру продали и уехали…

С тех пор они мало о себе писали. У них даже родилось ещё двое детей. Однажды бабушка хотела показать фотографии двух карапузов-близняшек, но… – Вася отбросил фотки на пол и убежал на улицу. И там расплакался.

Так и получилось, что Васяня жил у бабки и после смерти деда – тихо мстил бедняге за то, что та когда-то согласилась взять его под свою опеку. Ведь, если бы ни бабка – мать не смогла бы его бросить! – В этом Василий был убеждён, хотя, разумеется, никогда не делился этим ни с одной живой душой.

Часть третья

Бабка и дед

Бабка Бурмистрова всю жизнь прожила с одним мужем – пусть и зловредным, но хозяйственным и не гулякой. Тот научил её вести хозяйство, исправно убирать в доме и готовить жрачку – у них даже листок висел на кухне, специальный – с требованием, чего и когда готовить. Остальное деда сильно не волновало. Ну, может, разве что дед требовал бережливости… Доставалось ей порой, чтобы «варежку не разевала» на всё подряд, а покупала строго то, на что получила одобрительную санкцию деда – хозяина в доме.

Больше ничего особенного в жизни бабки с дедом Васяня не примечал.

Фотографии она любила рассматривать… Частенько. Хранила их бережно, в старом альбоме – совсем истёртые, сделанные ещё до Царя Гороха! – Хлам, короче! Весь её род был запечатлён на отдельных, прямо важнее не бывает снимках.

Толстый альбом, чистый, ухоженный… – Так и лежал у неё на столе, будто сторожевая собака, охраняющая бабкин сон. – Вместо библии. К тому же, от предков, которые жили до изобретения фотокамеры, у старухи сохранились написанные местными художниками портреты: несколько пожухлых от времени небольших холстиков, скатанных рулончиками, – все с такими серьёзными лицами, сдохнуть можно!

Бабуля ими гордилась. Всё хотела их в рамки вставить, да развесить, только дед ей денег на рамки не давал. Деду, как и Васяне, было насрать на её «реликвии».

В год, когда мать уехала в Израиль с новым мужем, Вася переселился к старикам в их квартиру. Пока дед был жив, приходилось подчиняться общему распорядку. Зато после смерти дедуси – Бурмистров стал сам воспитывать дурную бабку. Во многом она слушалась, но кое-что не поддавалось никакой дрессировке. Такая нелепая тупая упрямость…

Бабка была непроходимая дура. Категорически не могла отвечать здраво за свои действия. Например, если Василий велел заткнуться и молчать, она всё равно продолжала бубнить что-то. Порой даже, ссылалась на важность общения, – например, с домашними цветами! Ну не дура?

У неё в комнате стояло несколько горшков, вокруг которых старая постоянно возилась и всё чего-то бубнила себе под нос. И даже тот факт, что бубнила она, находясь строго в своей комнате – всё равно не давал ей права так себя распускать! Васяне было нестерпимо стыдно за своё родство с чокнутой бабусей. Он и в гости-то не мог к себе никого пригласить! Конечно, приглашать было особо некого, Бурмистров не любил показывать чужим своё жильё, но всё же… А вдруг захотелось бы?

К тому же бабка часто забывала помыть свою чашку. И особенно злило, когда она – даже вымытую, как будто специально издеваясь – перестала убирать в шкаф! Это так раздражало, что хотелось убить старуху на месте! Сколько же она ему нервов попортила!

Звали бабулю Клара Адольфовна – необычное такое имечко – мать его сгинувшего на просторах России папаньки. Про него даже и вспоминать не хотелось: сгинул и отлично, меньше дерьма в доме.

А дед нормальный такой был – волевой: знал, чего хотел.

Как-то приходит с рыбалки и орёт с порога: «мать, давай скорее тряпку тащи, пока я всё тут не разнёс в пух и прах сапожищами!» – да как треснет грязным сапогом по бабкиным ботинкам, они и улетели через весь коридор! Бабка пришла, даже глазом не моргнула: убрала свои боты в шкаф, мокрой тряпкой после дедовских сапог протёрла, а уж потом их в ванной помыла… И ни слова возражения!

Ну, в общем, дед давал просраться! И рассказывал много всего. А бабуля только жрать готовила, больше от неё пользы никакой не было. Васяня, правда, одобрял – если, конечно, вкусно получалось. А так, чего-то особенного сказать о бабке? Вроде и нечего совсем.