Бремя чести

Бремя чести
Любовь Бортник

Ален до встречи с Арабель был обычным кутилой.Он любил развлекаться и тратить деньги на женщин и прочие утехи.Когда совершенно не знакомая ему девушка протянула ему руку в миг, когда он был на краю пропасти, он увидел в этом жесте что-то божественное. Незаметно для себя он стал обожествлять Арабель.Всеми силами он старался завоевать её расположение и постепенно заболел идеей «дела чести».Когда он был занят исключительно сердечными делами, он на время забыл о своём "деле чести".Всё вновь повторилось, когда на месте обвиняемого оказалась его возлюбленная.Перед ним встал выбор: честь или любовь.

Любовь Бортник

Бремя чести

Глава 1

Мы калечим жизнь своими безумствами и пороками, а потом жалуемся на беды, последовавшие за ними, и говорим, что несчастье заложено в самой природе вещей.

К. Боуви

В каждом из нас живут пороки, но некоторые считают это преимуществом. Как бы мы ни хотели скрыть свою порочность, она рано или поздно выплывает наружу, оголяя сущность человека, представив обществу его самые грешные черты. И, кажется, у людей, которые всепризнанно являются демонами во плоти, неспособными скрыть и подавить свои пороки, последние являются частью их души и неотделимо существуют со своими рабами. Кажется, они настолько срослись друг с другом, что места для добродетели не только нет, но и всепожирающие пороки вокруг уподобляют себе и добродетели.

И если бы вы один раз столкнулись на улице с Аленом Жоффруа Д’Амбруазе, и даже не подняли бы на него глаз, вам бы показалось, что мимо прошёл хаос, всепоглощающий чёрный клубок всего того, что против естества жизни. Избалованный, самовлюблённый, он был из одного из самых уважаемых и богатых не только в Марселе, но и во всей Франции рода. Хоть он от Бога и был хорош собой внешне, внутренне его поразила самая смертоносная болезнь. Если на вас не было дорого пальто и нескольких килограммов золота, а волосы и кожа, даже при должном уходе, не могли бы сойти за волосы и кожу Бога, вы являлись для него не просто отбросом, а тем самым паразитом, что, по его мнению, своим уродством и бедностью убивает истинную красоту избранных, к которым он относил и себя. Он не ходил по улицам Марселя, что бы не встретить грязного попрошайку, чудовища, чьё уродство ослепило бы его божественные глаза. Но если бы его глаза действительно были бы подобны божьим…Разве можно ослепить того, кто слеп, очернить того, кто полон скверны, пожирающей его изнутри. Он не знал понятий «обычных людей», в его разуме были только идеалы, как он, и мрази, живущие за счёт остатков жизнедеятельности таких, как он.

Но если бы любовь помогала прозреть слепцам, а немым – заговорить, может быть Ален прозрел бы, когда-нибудь.

Арабель Бланкар не была членом высшего общества, или избранной. Она была обычной торговкой, продавала выпечку в лавке месье Бенуа, но своей красотой и чистотой затмила бы любую, даже самую прелестную, француженку.

По воле судьбы они столкнулись, когда Арабель выходила из лавки, что бы отправиться домой отдохнуть, а Ален, пьяный и удручённый, осенним субботним вечером шёл домой по улице, по которой не ходил ни разу, из-за боязни заразиться уродством, от людей, знавших из роскоши только сыр в Рождественский вечер, и бисерные браслеты из лавки мадам Бурне.

Она, Арабель, могла бы принять его таким, каким он был, но жизненная справедливость этого не позволили.

Они столкнулись, и он упал прямо в лужу. Он лежал в грязи, беспомощный и, кажется, ненавидевший всё вокруг.

– Вставайте, месье! Не дело такому человеку как вы лежать здесь, посреди улицы, да ещё и вымокшему, как запаренный изюм.

Девушка протянула свою миндального цвета руку, пытаясь помочь молодому человеку подняться.

– Отойди! Скорее небеса задавят меня, чем я позволю такому отвратительному существу как ты прикоснуться к себе!

После его слов наступила минутная тишина. Арабель понимала, что должна была убежать, как можно быстрее, и оставить это существо наедине со своей чернью, но Ален заговорил снова, но будто сам с собой.

– Почему они так меня ненавидят? Почему даже эта грязная девка не ставит меня ни во что? Она должна целовать мне ноги за то, что я здесь прошёл, а она делает вид, будто она здесь сердобольная, а я – нищеброд, который ждёт её помощи, как манну небесную! Вы все, да и не только вы, меня ненавидите,– со слезами, сжимая зубы, проорал Ален.

– Может потому, что ты гнилой внутри, как яблоко, что не успели сорвать, и оно упало на землю, и лежит в одиночестве осень, зиму. Оно гниёт сначала изнутри, а потом снаружи. Излишество денег и недостаток любви делает тебя таким, наше же убранство – последствие недостатка денег, но мы не лишены любви, и поэтому мы как яблоки, что падают раньше остальных, но их берут первыми.

После этих слов она немного побыла в раздумье, но в один миг схватила Алена за рукав, помогла ему встать и поспешно ушла, обернувшись лишь раз, чтобы убедиться, что её никто не преследует.

Ален, ничего не понимающий, и как ударенный молнией, побрёл в другую сторону, домой.

Глава 2

Худо быть полным недостатков, но еще хуже быть полным ими и не желать сознавать их в себе, потому что это значит прибавлять к ним еще самообман.

Б. Паскаль

Какими тщеславными мы не оказались бы, красота – страшная сила. А красота женщины – исцеляющий напиток, и в то же время смертельное оружие. Главное – правильно употреблять одно, и правильно применять другое.

Арабель возвращалась домой уставшей и обеспокоенной. Ей казалось, что те слова, которые она произнесла тому месье, коим был Ален, приведут её на эшафот.

Ален бродил в тот вечер ещё несколько часов, и с каждым шагом всё больше запутывался в лабиринтах улиц. Оглядевшись по сторонам он понял, что не представляет в какой стороне его дом, ведь он никогда не ходил пешком – к самому порогу его поместья на окраине Марселя его обычно доставляла карета.

В его голове крутились слова той девушки, что без зазрения совести подала ему руку в трудный для него момент.

– А она не промах, не струсила передо мной.

И тут он понял, что поспешил назвать её тогда грязной девкой. Он не видел её лица, не разглядел ни одну черту, кроме руки. Жилистой, но аккуратной, цвета миндаля, которая пахла ванилью, мускатом и всё тем же миндалём. Только рука, до локтя освещённая масляным фонарём.

И голос. Он не мог его позабыть, мягкий, нежный, с утончённым прованским акцентом. «Таким голосом обычно разговаривают лучшие актрисы Парижа», – подумал он. И ему бы не знать, ведь его подруга Годелив вот уже два года живёт в Париже и выступает на сцене «Комеди Франсез». [1 - «Комеди Франсез» – единственный во Франции репертуарный театр, основанный в 1680 году декретом короля Людовика XIV.]

Годелив…Своенравная, страстная девушка, что так пленила его ещё во время их совместного времяпрепровождения в Генуе. Мать Годелив была сводной сестрой отца Алена, и в то же время – его единственной выжившей родственницей. И если бы Ален и Годелив слушались родителей, а не сбегали из дома сеньора Джентиле, который принимал их всякий раз, когда родители Алена приезжали отдыхать в Геную, да так что их искали до позднего вечера, а иногда и всю ночь, может они не стали бы такими, какие они есть сейчас. С раннего детства Ален не привык к тому, что его поучают, он не мог усидеть на месте.

Прекрасные дни в Генуе, дни свободы и полного равнодушия к происходящему. Ален знал, что они с Годелив не родные кузены, а поэтому не бросал надежды завоевать сердце белокурой красавицы. Это оказалось очень просто, и он со временем стал понимать, что любая девушка сделает всё, что он захочет по одному мановению его руки. Став старше, Годелив перестала его интересовать как девушка, и они превратились в просто друзей. Но неуёмная натура Алена, и страстная чувственность Годелив взяли верх над их разумом и превратили их в постоянных любовников безо всяких обязательств и смущений.

Есть ли на свете прекрасней девушка, чем Годелив? Он не знал. Но одна рука той незнакомки казалась ему прекрасней той тысячи рук, которую он видел.

Он блуждал и блуждал, теряясь в лабиринте тёмных улиц, но, заметив вдалеке свет, быстро поспешил на этот знак судьбы. Масляной фонарь горел напротив лавки мадам Гобер, в которой продавались лучшие ткани Марселя. Ален подошёл к стеклянной витрине, и вгляделся в своё отражение. Он не увидел своих глаз.

Нет, конечно, у него были органы зрения, но они являлись лишь оболочкой. Глаза были пусты, безжизненны, одиноки.

Стук копыт по мостовой вывел Алена из состояния задумчивости. Он поднял руку и указал приближающейся карете, чтобы та остановилась.

– К дому Д’Амбруазе, да по живее!

Глава 3

Ни одна добродетель не искупает пороков.

Ювенал

То, что прошло, нельзя возродить, можно лишь остановить процесс разложения. И гадость внутри ты не уберёшь, как бы ни старался, и как бы не была сильна красота, и любовь, что её дарует.

Посреди ночи он ввалился в свою комнату. Никто не заметил его отсутствия – со своих увеселительных встреч он часто приходил под утро.

Заперев комнату на ключ, чтобы никто не отвлекал его, никто не донимал расспросами, он завалился на кровать, не сняв грязной одежды.

Он хотел побыть один. Впервые за долгие-долгие годы, а может, и за всю жизнь. Он вспоминал слова незнакомки, её голос, её руку. Руку, длинную, нежную, сильную, с грязью и засохшим тестом под ногтями. Даже эта грязь показалась ему какой-то необыкновенной. Не такой, какая бывает у бродяг и попрошаек, эта грязь была олицетворением жизни, показателем того, что это было не привидение, и не ангел, сошедший с небес ради него, а обычная девушка, каких в Марселе тысячи.

Он знал практически всех девушек Марселя, которые относились к высшему обществу, но таких рук, как у незнакомки, он ещё не видел. Они истончали боль, тяжесть, но в тоже время смирение.

«О, как бы я хотел взглянуть в её лицо!», – повторял Ален несколько раз, лёжа на своей перине. С этой же мыслью он и уснул.

Проснулся он от стука в дверь.

– Жоффруа! Если ты не откроешь дверь, мне придётся сломать её! Уже полдень прошёл, а ты всё не выходишь. Неужели вчерашний вечер так вымотал тебя? Или, может, Годелив вернулась из Парижа?