Гейл в это время что-то пишет в блокнотик.
– Жак сейчас придет. Я попросила его узнать по пути, как чувствуют себя другие адепты, которым поставили метку. – Она опускается за стол и берет налитый мной чай. —Ирис, Гас прав, я тоже считаю, что тебе опасно появляться рядом с императором. Светлый в Раадриме это… Это чрезвычайная ситуация, понимаешь? Ты ведь знаешь, что при этом полагается ввести военное положение?
– Ч-чего?! – сиплю я.
– Возможно, сработали какие-то системы оповещения, и уже ищут причастных, – добивает меня Гейл.
– Первый раз о таком слышу. Нам подобное не преподавали. Про существ и существование других планов и миров – сколько угодно рассказывали, но про авельенцев и все, что с ними связано, ничегошеньки!
Обхватив себя руками, принимаюсь в панике метаться из угла в угол. Но, вдруг осознаю самое важное и, остановившись, гляжу поочередно на Гаса и Гейл.
– Но если я не приду на экзамен, как потом докажу, что в моих действиях не было злого умысла, а появление Ареса – чистая случайность?
Понятно, что если все откроется, то за кражу гримуара и запрещенный ритуал, мне все равно придется ответить, но с этим я почти смирилась.
Друзья переглядываются и вздыхают.
– Не отговорим? – интересуется некромант у проклятийницы, как будто меня здесь нет.
– Безнадежно, – качает головой та.
– А если ее проклясть слегка? Ну там, на забывчивость или что-то такое же?
– Можно попробовать, – лениво морщит нос Гейл, словно припоминая подходящее проклятье.
– Даже не думайте! – предупреждаю друзей я.
Нас прерывают шум и ругательства снаружи. Знакомые такие ругательства. Прямо дежавю какое-то!
– Ой… – растерянно смотрит на дверь Гейл и вдруг, всполошенно пискнув, забавно семенит к двери.
Бежит она на цыпочках, а шире шагать мешает узкое платье. Когда она распахивает створку, от неожиданности орем мы все.
И я. И Гейл. И даже невозмутимый скептик некромант выдает какую-то высокую ноту. Не отстает от нас и гость. Это не кто иной, как Жак Даманн, но почему-то с повернутой на сто восемьдесят градусов головой. Так, что на нас смотрит только его макушка.
– Гейл, Гейл, Гейл… Сделай что-нибудь, а? Я свой зад вижу! – слышим мы, когда коллективный ор умолкает.
– Тебе больно, дружище? – подлетает к нему Гас. – Ты умираешь?
– Не дождешься, бро! – жалобно огрызается артефактор. – Я не позволю издеваться тебе над моим беззащитным телом, гнусный изврат!
Гас и Гейл поспешно втягивают пострадавшего в гостиную и усаживают на диван. При этом его лицо слегка выглядывает над спинкой, как будто Жак балуется, играя с нами в прятки. Кран-тец. От такого зрелища меня слегка мутит.
– А чего тогда орал, раз не помираешь? – запоздало интересуется некромант.
– А вы чего орали, а? Сраный, ты некрос! Тебя обычно никаким умертвием не испугать, а тут как завизжишь будто девчонка! Вот и я за компанию. Мне-то куда страшнее. Только что башка перевернулась задом наперед, и так едва со страху не помер, и тут вдруг сзади этот ор!
– Вообще-то спереди, – поправляет его Гас.
Тихо сползаю по стенке, беззвучно хохоча. До того нелепая ситуация. У Гейл тоже форменная истерика, она даже всхлипывает, едва держась на стуле. Немного отсмеявшись, спрашиваю:
– Гейл? Ну зачем ты его так, а? Как он будет артефакт переноса делать в таком состоянии?
Проклятийница, успокоившаяся так же резко, растерянно запускает пятерню в волосы, и я с легкой завистью отмечаю, что ее прическа от этого совершенно не страдает. Интересно, а можно ли проклинать на что-то полезное? Возможно сделать, к примеру, «проклятие отличной учебы» или «непрерывного карьерного роста»? А что будет, если каждую волосинку проклясть мгновенным выпрямлением? Хмм… Надо подбросить Гейл эту идею.
Подруга тем временем пытается напоить водой незадачливого ведуна, снова напоровшегося на одно из ее экспериментальных проклятий. Надо сказать, то еще зрелище. Не для слабонервных.
– Это надолго? – сдавленно спрашивает Жак.
– На несколько часов, полагаю. Я никогда не делаю такие вещи постоянными, – ответ Гейл звучит не слишком уверенно.
– Зачем тебе, вообще, это понадобилось именно сегодня? – злится Жак
Растерянная, как никогда, Гейл заламывает руки.
– Рыжий, ты это… прости. Сама не знаю, что нашло. Решила что-нибудь эдакое сотворить перед… перед расставанием. Головокружительное. Чтобы запомнилось…
На этом месте смеется даже Жак, впиваясь от хохота зубами в спинку дивана и пытаясь неловко утереть слезы на глазах. Выглядят его попытки нелепо и странно, отчего наш смех только получает новую подпитку.
На новый стук в дверь мы даже неспособны внятно ответить. Арес Дарро распахивает дверь сам, словно никаких защитных заклятий от охальников на ней отродясь не бывало. И первое, что он видит – рыжий затылок Жака, сидящего на диване.
– Ромпец! – вздрагивает светлый, подавив инстинктивное желание отступить на шаг.
Слово незнакомое, но явно ругательное, то и йарху понятно.
– Оно самое, Дарро, что бы ты там ни выдал на своем тарабарском, – соглашается с ним Рыжий.
– Это вы его так за длинный язык покарали? – с нарочитым пониманием интересуется светлый.
– А что такое «ромпец»? – спрашивает Гейл Мандрейдж.
– Зверек такой. Красивый, но очень опасный, – охотно отвечает ей Арес.
– Рыжий? – бросает невзначай некромант.
– Нет, белый. Пушистый и маленький, не больше ладони.
– И чем же он тогда так опасен? – не удержавшись, интересуюсь я.
– Тем, что появляется перед снежной бурей. Как вестник скорой погибели для всего живого у нее на пути.
– И где это у вас такие бури бывают? – ехидно интересуется Жак.
– Есть места, – уклончиво отвечает Арес и переходит к главному. – Я пришел, чтобы помочь вам сделать артефакт для Ирис, но прежде предлагаю позавтракать, – он бросает скептичный взгляд на затылок Рыжего.
– Страдалец, ты есть-то способен, или как? – Дарро подкалывает Жака.
– Твоими молитвами сподоблюсь как-нибудь, – огрызается тот.