Голод

Сердце ухнуло вниз. Не то, чтобы я рассчитывала на нежность или предложение совместного проживания, но и подобной грубости не ожидала.

– Почему, – только и спросила, и стала следить взглядом за переплетением рисунков, начинающихся от предплечья обвивающих половину мускулистой спины и покатой груди.

Мне захотелось провести пальцем по каждой линии, понять рисунок, понять человека.

Что он от меня хочет? Почему привез сюда, а не переспал в машине, зачем заботился, чтобы первое проникновение было почти безболезненным, а теперь отправляет как проститутку обратно.

– Если ты останешься, то вряд ли сможешь завтра собрать ноги, – говорит он без улыбки, и я невольно опускаю взгляд вниз, туда, где вздымается чуть качающийся член, который, как и хозяин, своим объектом выбрал меня.

И я киваю. А что мне остается? Одеваюсь под его пристальным, проникающим под кожу, взглядом. Раздражает, ей богу. Определился бы уже!

– Может быть, ты перестанешь смотреть на меня, как на блюдо на своем столе! – как дура срываюсь на крик, чувствуя, как от сковавшего внутренности напряжения мозг уже кипит.

– Нет.

Вот так. Простой ответ на сложный вопрос, но его хладнокровие заражает и меня. И как мне его понять, как понять свои чувства, которые рядом с ним кричат?

Так же сильно, как мое подсознание, которое готово, кажется, запечатлеть его высеченное из камня лицо в деталях.

Не знаю зачем. Просто мне кажется, что, когда он наиграется, мне только и останется, что вспоминать.

Слезаю с мотоцикла. Руки дрожат. То ли от быстрой езды, то ли от близости любимого мужчины. Отдаю шлем, не спуская глаз со стекла его защиты на голове, в котором вижу помятую себя, но знаю, что он тоже смотрит.

– До завтра, Василиса, – только и говорит он перед тем, как нажать педаль газа и рвануть вперед, разрывая тишину ревом мотора, разрывая мое сердце безразличием.

«Не влюбляйся, Василиса», – требовал он перед тем, как взять мое тело и превратить его в свою личную собственность.

– Поздно, – шепчу я ему запоздалый ответ. Слишком поздно.

Глава 10. Данил и Паша

Обманывать себя – самое худшее, что может делать человек. Но Данила был уверен, что знает себя и свои желания.

Он был уверен на сто пятьсот процентов, что сейчас идет за педиком и Таней чисто, чтобы поржать. Он просто убедится, что этот придурок врет, и член его хрен поднимется на бабу. Таня была безотказной, правда большей частью сама любила трахать парней, именно поэтому он ее и выцепил перед её уходом домой.

Если у Паши не встанет, она сама его трахнет, а Данила посмотрит. Будет наслаждаться унизительным представлением, и тем, как резиновая елда будет заходить в тощую задницу.

Ему, конечно, плевать, но надо же убедиться, что поручение Макара выполнено в полной мере. Не может же он такого «золотого» человека оставить без шлюшки. Как-то не по-людски получится.

Паша, конечно, скромник. Таня прошла в вип-комнату, как к себе домой, сразу скинула майку на один из бархатных бордовых диванчиков, стянула юбку и отбросила её в сторону столика с напитками.

К нему-то и подошел Паша, чтобы накатить виски. Предложил Даниле, но тот лишь насмешливо покачал головой и уселся, так сказать, в зрительном зале на первом ряду, чтобы узреть весь позор охреневшего парня.

Пришел он значит, взглядом Данилу нашел и прожигал пол вечера. Он что, реально думал, что нормальный мужик на это отреагирует, что подмигнет, или может в вип-комнату утянет? Идиота кусок.

Данил ненавидел педиков. Его отчим был таким. Когда умерла мать, именно он взял его на воспитание, и мальчик ревел в подушку, слыша через дверь оргии, которые устраивал «папаша». Чуть повзрослев, он сбежал, но был загребен за воровство и посажен в тюрьму для несовершеннолетних.

Будучи блондином с очень яркой внешностью, он часто замечал на себе сальные взгляды отчима, но это было ничто по сравнению с поползновениями уродов его блока.

Ему пришлось зубами прогрызать пусть к своей заднице и многое решило убийство одного из главарей. Случайное, конечно, но после этого к Даниле никто не подходил.

А когда он вышел, то судьба ему благоволила. Знакомство с Макаром ему помогло, и он понял, что есть нормальные мужики и именно таким он хотел быть. Нормальным!

А это. Ну что это за трясущееся перед голой бабой чмо. Стоит, мнется, даже не смотрит на Танькины сиськи. Нормальные, кстати, сиськи.

– Ну что, мы так и будет стоять? – подняла она брови и перевела взгляд с одного мужчины на другого.

Паша готов был сорваться с места. Готов был подбежать к этому высокомерному уроду и дать ему в рожу.

Тоже мне, стоит он ухмыляется. Паша ненавидел людей, которые обманывают сами себя. Зачем? Зачем что-то из себя строить? Можно подумать, что информация о сексе с мужчиной заклеймит его. Да куча нормальных мужиков, даже женатых, балуются задними дверьми. Тут надо понимать, что ни одна девка не получит столько удовольствия от анала или минет. Ни одна, как бы не любила, сколько бы денег ей не заплатили.

Нужно, конечно, уйти, но ударить лицом в грязь Паша не мог. Уселся на диван, лихо представил себе лицо Данила во время бурного оргазма неделю назад и достал член.

Небольшой, но толстый, он не скрылся в кулаке полностью. Торчала головка. Именно ее почти сразу заприметила Таня и, пробормотав что-то про потраченное время, начала обрабатывать ртом, вылизывала, посасывала.

Минет бабы – это как откусить от блюда кусочек, и не вкусить его полностью. Она не могла заглотить полностью, постоянно халтурила, утыкая головку в щеку.

Паша откровенно скучал, чувствуя, что еще немного и от такой работы сдохнут кони. Единственным развлечением было наблюдать за Данилом, кулаки которого были крепко сжаты, а глаза четко следили за размеренными движениями рта шлюшки.

Паша очень надеялся, что Данила сейчас вспоминает, как именно тот ему сосал, как глубоко заглатывал, как держал член в узкой горловине, пока Данила не завыл и обильно не излился внутрь.

Паша умел работать ртом, в отличие от этой Тани, которой вообще член доверять нельзя.

«На хрен ты сжимаешь яйца, дура? Их же гладить нужно».

Мужской оргазм – это смесь контрастов. Чуть грубее поцелуй в губы, но нежный в шею, глубокий грубый минет, но нежное касание к мошонке.

Когда Паша впервые осознал себя, он очень испугался. Перестал играть в горячо любимый футбол, долго не выходил никуда кроме школы. Друзья не понимали изменений, а Паша не мог объяснить.

Даже себе, почему, когда он стоит в душе с парнями у него железный стояк. Больше всего он благодарен родителям, которые не только поняли и приняли, но и объяснили, что в России такое афишировать нельзя.

Хочется тебе дружить с мальчиками, дружи, но кричать на каждом углу об этом не надо.

Паша, конечно, вернулся и к друзьям, и к нормальной жизни, и даже попробовал секс с девушкой, но мир его уже никогда не был прежним.

И самое ужасное не то, что приходилось скрываться, а то, что не мог ни с кем говорить откровенно. До тех самых пор, пока его случайно не поселили с тремя девчонками, которые приняли, поняли и даже быстро организовали свидание.

Чувствуя, что еще немного и член просто заплачет от скуки в этом «опытном» рту, Паша с удивлением отметил, как поднялся Данила.

Не отрывая взгляда от безэмоционального лица Паши, его черных омутов глаз, он подошел к Тане сзади и звякнул пряжкой ремня.

Этот звук заставил воспрять духом не только Пашу, но и его член. Он выпрямился и силился рассмотреть, как появляется из боксеров желанный орган. Светлый с еле заметными венами и розовой головкой. Паше он казался совершенным скипетром, достойным руки лучших королей.

Это чудо тут же оказалось зачехленными резинкой и вскоре толкнулось в Таню, которая что-то замычала Паше в член и даже хотел выпустить его изо рта, но он зажал в кулаке ее волосы и толкнулся бедрами глубже.

Было неплохо. Неплохо толкаться в чужое горло, но смотреть в глаза того, кого на самом деле желаешь.

Данил же был недоволен, его бесило разбитая дырка Тани, в которую член залетал как ракета в озоновое отверстие. Слишком легко. Хотелось туже, уже, хотелось, чтобы член стискивали полные, твердые губы, которые буквально с жадностью накидывались и скользили резко и даже грубо. Как-то даже по-мужски.