Голод

– Умница, соси дальше.

Вдохновленная похвалой, вылизываю орган с обеих сторон по всей длине. Снова, снова и снова. Поглаживая руками тугой живот, грудь, царапаю плоские соски.

Отсасываю без стыда или смущения. Стесняться можно с кем угодно, но не с ним. Оглаживая языком головку, сжимая в руке, то ускоряя, то наоборот тягуче медленно лаская. Хорошо. Мне хорошо от мысли, что это он. Что это его желание сейчас твердо проникает, все глубже проталкиваясь в мое горло.

Легкий, едва заметный рвотный рефлекс, не напрягает. Если не думать о нем и максимально расслабиться, он отходит на задний план, не мешая.

Чувствую его руку, сжимающую мои уже мокрые волосы. Накручивает их на кулак и еще сильнее прижимает к себе.

– Прости, Малыш, но тебе придется потерпеть.

А я готова. Готова терпеть. Утыкаюсь носом в его пах, заглотив максимально глубоко. От жесткости его фрикций в мой рот периодически давлюсь, чувствую, как слюна обильным потоком стекает по груди.

Все это возбуждает неимоверно. Сильно. До онемения конечностей. Все на пределе. Горячо. Страстно. И я готова кончить лишь от его члена в моем рту.

Стараюсь все больше. Он уже трахает меня на полной скорости, пока член не упирается мне в глотку. Макар не заглядывает в глаза. Рычит, стискивает рукой грудь.

– Бл*ть, как же узко…

И кончает. Бурно заливает мне рот, держит во рту член и не дает пролиться ни капли, пока я все не проглочу. И только тогда отпускает, только тогда поднимает наверх, коротко целует и снова включает душ.

– Люби, – повторяет он, намыливая мое ослабевшее тело. – Но только помни, Малыш. Если я однажды отвечу тебе тем же, придется быть со мной куда бы я не отправился, что бы я ни делал.

Глава 15. Василиса

Из душа мы вышли только спустя минут десять после того, как он тщательно смыл с меня пену, проверяя самые укромные уголки.

Вот только его запах, его слова уже не смоются с кожи. Впитались, как гель в губку, а мозг стал пеной.

Куда подевалась строгая поборница правил и гроза пьянок, Василиса Рябина?

Нет, теперь в зеркале большой в коричневых тонах спальни отражается девушка Черкашина, Вася.

Глаза горят, щеки красные, а губы уже настолько припухли от поцелуев и минета, что ноют. Ноют, да, но просят больше. Макара всегда хочется больше.

Макар в одном белом полотенце подошел сзади и тоже долго смотрел в зеркало на мое лицо, грудь, что от касания его взгляда сразу приподнялась в глубоком вдохе.

Он прижался полотенцем к попе, нависая. Он кажется нереально огромным и обхватывает грудь, наподобие купальника.

Все тело натягивается струной в ожидании, когда же мой музыкант сыграет свою партию, когда же он снова ввергнет меня в пучину ошеломляющего удовольствия.

– Мне бы на работу, – напоминаю скорее себе, чем ему и предполагаю его ответ. Этого следовало ожидать.

– Зачем?

– Практика, да и деньги платят.

Он на это смолчал и повел рукой вниз, по плоскому животу, к пушку волос.

– Убери здесь все, – проговорил он то, о чем я и сама уже думала. Кивнула. Не вижу смысла спорить. – Практика шесть часов в неделю. Работать можешь в своем фитнес-клубе, а с деньгами решим.

С одной стороны, круто, когда вот так все раскладывают по полочкам, решают денежные проблемы, а с другой, такое вмешательство в личное пространство попахивало откровенным шовинизмом. И стеснением свободы и лишения права выбора. О чем я и сказала.

Он на это только хмыкнул, отпустил меня из объятий и, захватив пачку сигарет, пошел в сторону окна.

– Выход ты знаешь где, – бросил он небрежно и вышел на балкон.

Вот так. Минутка романтики закончилась, началась реальность, в которую Макар меня макал как в унитаз головой своим ультиматумом.

Или слушаешься, или валишь. Но как бы жестоко не слышалось подсознанием, если хочу быть с ним подольше, то можно принять правила игры.

Временно. Пока не установлю свои, и не завлеку так, что он будет есть с моей руки.

Прикрыв глаза, я вздохнула несколько раз, чтобы не закричать от обиды, я повернулась к уже приоткрытой двери балкона, за которой опиравшись на подоконник курил Макар.

Натянув на себя брошенную на полу футболку, я прошла вперед. На цыпочках, ощущая, как от натянутых до предела нервов сводит ноги, а колени слабеют.

– Курение очень вредно для импотенции, – подала я голос. Ждала реакции.

Макар, фыркнув, повернул голову, чтобы посмотреть на меня через плечо. Охватить взглядом босые ноги, выпирающие от холода соски и лицо. Выражение которого указывало на капитуляцию.

Полную безграничную власть, которую я ему передавала.

Он потушил сигарету в пепельнице. Уже не первый раз я замечаю совершенно не русские привычки, хотя не слышу даже акцента.

Хочу задать вопрос, но не успеваю, как он вдруг поворачивается и, опираясь спиной на подоконник, поражает меня своим торсом.

Теперь при свете утреннего солнца, я могу разглядеть каждую венку, каждую выпирающую мышцу, каждый шрам и рисунок.

В голове толчками стучит кровь, и я сглатываю, думая, что парень из фильма Сумерки, сверкающий, словно его намазали блестками, не идет ни в какое сравнение с этим божеством.

Я поднимаю взгляд. Макар серьезен и суров. В его глазах страсть и сила. В теле воинская мощь.

– Ты прекрасен, – не сдерживаюсь в своих чувствах и подхожу близко, рукой очерчиваю тело, касаюсь шершавых ладоней и переплетаю пальцы.

Свои тонкие бледные с его длинными чуть темнее и прижимаюсь всем телом, тянусь к губам.

– Не кури, зубы пожелтеют, волосы выпадут, а член уже не будет таким твердым.

Трусь об гранитный конец и целую насмешливо изогнутые губы.

– Значит, тебе придется заменить мне вредную привычку, – говорит Макар, поднимает переплетенные руки наверх, буквально вытягивает меня в струну, отрывает от пола, целует, касается языком натруженных губ.

Потом поворачивается и усаживает меня на подоконник.

– Как часто ты курил? – спрашиваю лукаво и невольно смотрю назад и вниз. Двенадцатый этаж. От раскинувшегося города за окном захватывает дух. Но даже это не отвлекает от острого ощущения близости горячего мужского тела. Макар отпустил мои руки.

– Часто, Малыш, и теперь тебе придется следить, чтобы у меня не возникало желания взять в рот сигарету, – вкрадчиво говорит он и тут же стягивает футболку, оставляя меня обнаженной на обозрение всего города.