Отец

Он пожалел о том, что невольно заставил её так сильно переживать. «Но цель – воспитывать своих детей на лучших человеческих качествах – оправдывала средства», – считал он.

– Что ты?! – поспешила успокоить она папу. – Я тебе так благодарна! – Приеду, обязательно расскажу обо всём, что увидела, маме, сестре, братьям и одноклассникам. Отец вздохнул с облегчением.

Георгий Тимофеевич учил детей, продолжал учиться сам. И уже дочери помогали ему решать контрольные, приходившие по почте из Московского автодорожного техникума, в который он поступил, как только мама защитила диплом в медицинском институте. Учёба давалась непросто – не хватало базовых знаний.

– Девчат, что будем делать? – обратилась однажды к дочерям Нина Михайловна, когда Люда достала из почтового ящика тетрадь с отметкой «неудовлетворительно» и передала её маме. Как ни старался отец, задание выполнил неправильно.

– Может, не будем говорить? – предложила Лена.

– Лучше сказать правду, – не согласилась младшая дочь, – контрольную переписывать надо.

– Вот ты это и сделаешь, раз такая смелая, – решила за всех сестра. До прихода отца с работы Люда подыскивала нужные слова.

– Ты сегодня какая-то загадочная ходишь? – по лицу младшей дочери он понял: что-то случилось. – Незачёт по контрольной?

– Ты только не переживай, папочка, – спешила успокоить Люда. – Нужно всего в нескольких местах переписать! – она протянула папе контрольную. Отец не мог не заметить переживаний домочадцев и находил в себе силы не огорчаться.

Через три года они будут гордиться, когда Георгий Тимофеевич привезёт из столицы заветную синюю книжицу – диплом об окончании Московского автодорожного техникума.

7. Соседка

Алла – соседская девочка, которая была старше сестры на полтора года – часто приходила в гости. Трое детей воспитывались без отца, поэтому она старалась перенять всё хорошее, что видела у соседей. Лена любила с ней общаться и, как тогда казалось Люде, лишь потому, что Алла была девочкой покладистой, беспрекословно выполняла любую просьбу. Они частенько шушукались, делая вид, что говорят о чём-то сверхважном, вызывая тем самым у Люды непреодолимое желание подслушать. И хотя подруги учились в разных классах, иногда вместе делали уроки. Лена, если что-то у соседки не получалось, помогала ей. Они вместе ходили гулять, хвастались своими обновками, делали друг другу причёски, примеряли мамины туфли на каблуках – вели себя, как взрослые …

Люде тоже хотелось быть взрослой. Чтобы казаться выше, она прибивала гвоздями к своим шлёпанцам освободившиеся от ниток катушки и воображала, как пойдёт гулять «на шпильках». Незаметно доставала из маминого ридикюля – небольшой дамской сумочки для мелких туалетных принадлежностей – помаду, красила губы и смотрелась в зеркало.

– Люда! Помоги мне! – в самый неподходящий момент звала её сестра, и ей ничего не оставалось, как быстро умываться и делать вид, что или спала, или играла с куклой-моргуньей. Так она называла единственную, а потому любимую, игрушку, которую подарили ей родители. Кукла при наклоне вниз закрывала глаза, при движении в обратную сторону – открывала, а из пищалки на спине доносилось что-то похожее на «ма-ма». У Моргуньи были длинные золотые волосы, которые девочка старательно заплетала в косы, шила ей платья и … завидовала: гардероб куклы обновлялся чаще, чем у неё самой.

У сестры тоже была игрушка – большой, в натуральную величину грудного ребёнка, «голыш». Для него одежду шили Лена с соседкой. У Аллы мама работала на швейной фабрике, она часто приносила домой много не нужных для производства разноцветных лоскутков, из которых получались любопытные вещи: трусики, пижамы, комбинезоны, штанишки на лямках, панамки – всё для мальчика. Каждая обновка для кукол обсуждалась – у кого лучше.

Люде тяжело было соперничать – её кукла носила платья, сшитые из старых маминых вещей, которые зачем-то хранились на чердаке. Туда девочки частенько заглядывали. Им было интересно, в чём же ходили их родители?! Что-то примеряли на себя, а потом долго смеялись: в старинных платьях они походили на светских дам. В большом фанерном ящике находились не только одежда, но и обувь, которая уже не продавалась в магазине. Примерив боты, высокую резиновую обувь, которую надевали поверх туфель или ботинок в дождливую погоду, Алла попыталась сделать в них шаг-другой, но тут же упала … И снова они беззаботно хохотали. Отыскав веер, девочки представляли себя барышнями на сказочном балу, которым вдруг сделалось дурно.

Их экскурсия в прошлое иногда длилась до прихода родителей с работы. Спасало от наказания умение Лены вовремя разглядеть на горизонте поднимавшуюся в горку маму. Из окна чердачного помещения вся улица была видна, как на ладони. Тогда они быстро выбирались оттуда и делали вид, как будто целый день занимались чем-то полезным.

Люде нравилось бывать у соседей. У Аллы было два брата: старший – Витя и младший – Саша. Они помогали матери вести хозяйство, вся мужская работа лежала на их плечах. Мыла полы и посуду, готовила обед сестра. Тётя Шура, их мама, слыла женщиной строгих правил, поэтому редко улыбалась, всё время проводила в заботах. Иногда Люда побаивалась её, впрочем, как и своего отца, который держал дочерей в «ежовых рукавицах».

Тётя Шура часто ругала своих детей, считала, что так она вырастит их настоящими людьми. В свободное время, как и большинство женщин на улице, стряпала. Мила любила усаживаться на большую скамейку у стола и ждала, когда тётя Шура достанет из печи сковороду, на которой жарились лепёшки. Секреты их приготовления знала только она. А ещё маленькая соседка любила огромные макароны, которые тётя отваривала, а затем посыпала сахарным песком.

– Люда, иди домой, я приготовила макароны с тушёнкой! – звала бабушка Катя.

Эти слова, как всегда, были некстати. С аппетитом внучка ела только у соседей, наверное, потому что макароны там делали сладкими, а не с жирной свиной тушёнкой, которую она не любила. Но однажды Люда нашла выход. Платье из мягкой оранжевой фланели отличалось от других, сшитых мамой, большими карманами. В них она и положила липкие макароны. Родители долго смеялись над ней, но впредь запретили приносить еду. Алле, наоборот, нравилось всё, что готовилось в соседском доме. У Степановых любили и деревенские блюда: тюрю и мурцовку. Под тюрей понималась кипячёная вода с чёрным хлебом и сахарным песком. Мурцовку готовили просто: мелко нарезали зелёный лук, чёрный хлеб без корки, солили, перчили, заливали ароматным подсолнечным маслом и холодной родниковой (!) водой.

Алла с удовольствием составляла компанию за столом. А когда появлялся хотя бы малейший повод, обед или ужин на летней террасе превращались в праздник. Девочки расстилали на столе большую белую скатерть, ставили вазу с садовыми цветами, старательно украшали каждое блюдо. Через некоторое время к ним присоединялись взрослые. Папа доставал аккордеон, и музыку слышали на улице. На звуки вальса «Амурские волны» приходила тётя Шура. За столом становилось шумно и весело. Взрослые говорили о своём, девчонки – о девичьем. Если соседка была в хорошем настроении, обязательно пела частушки. Люда всегда грустила, когда приходило время расставаться.

– Делу – время, потехе – час! – напоминала строгая тётя Шура и вместе с дочкой уходила домой.

Как известно, ни одна дружба, какой бы крепкой она ни была, не обходится без ссоры. Однажды подруги разругались, да так, что, казалось, никто их не сможет больше помирить. Судя по всему, Алла ослушалась Лену, а та, не привыкшая терпеть неповиновения, обидела соседку.

– А зато у тебя отца нет! – с ноткой превосходства в голосе вдруг заявила она.

Лена понимала, что делает больно своей подруге, что поступает очень жестоко, но гнев был такой силы, что она не смогла удержаться. Алла растерялась: её лучшая подруга затронула тему, запретную для всех. Не найдя нужных слов, она вдруг набросилась на неё и расцарапала лицо. Отметина после зажившей раны до сих пор напоминает сестре о том, как жестоко она поступила. Но, к счастью, это был единственный случай в жизни двух подруг. Потом они дружили водой не разольёшь!

8. «Мама, милая мама …»

– Люда, деточка, иди молочка попей! – звала дочку мама. Она всегда употребляла слова с уменьшительно-ласкательным суффиксом. – Хлебушка возьми, маслицем помажь … – от неё исходили тепло и доброта.

Мама никогда не ругала дочь даже в случаях, если та озорничала. Она всё прощала не только Люде, но и старшей дочери. Наверное, сказывалось воспитание.

Родилась мама в Калуге, в семье была старшим ребёнком. С разницей в три года появились на свет сестра Люба и два брата – Саша и Коля. Старшим детям в семье всегда доставалось больше: и работы, и ответственности. Но они не унывали. Жила семья в казённом двухэтажном доме. Отец Михаил Степанович Зуйков заведовал сапожной мастерской, мама – Наталья Кузьминична Селина – работала на фабрике швеёй. Добротная мебель, одежда, хорошее питание – семья жила в достатке. Всё изменилось с началом Великой Отечественной войны. Калужанам пришлось переехать из города в Ленск. Чтобы уберечь семью, дедушка Миша без колебания бросил нажитое и перевёз семейство в деревню. Калуга находилась под немцами, город каждый день бомбили, а недалеко – в тридцати-сорока километрах от областного центра – люди жили в эвакуации.

Глава семейства тяжело болел: сердечная и бронхиальная астма, воспаление седалищного нерва не позволили уйти на фронт. Да и по хозяйству никудышный помощник из него вышел. Весь дом держался на плечах жены Натальи. Она вместе с деревенскими бабами ходила на покос, к мужу обращалась с одной-единственной просьбой, чтобы тот разбудил её вовремя: боялась опоздать на работу.

Ехали зимой на подводе, – вспоминала мама, когда Люда просила рассказать про своё детство. – Трещал мороз, а на нас одежда – летняя. Помню, продрогла насквозь, на ногах пальцев не чувствовала. Потом ноги часто болели. Вместе с нами ехал грудной Коленька. Мать крепко прижимала его к себе, чтобы телом согреть, но малыш всё равно простудился. Уже в деревне мы отпаивали его отварами, растирали гусиным жиром спинку и грудь. И он пошёл на поправку.

Больше в Калугу Зуйковы не вернулись. В войну, как и все, голодали. Питались, если мука была, ржаными лепёшками да котлетами из картофельных очисток и лебеды. Мама показывала студенческие фотографии (после войны она училась в фармацевтической школе).

– Мы выглядели упитанными, но не потому, что ели много, – рассказывала она, – пухли от голода.

Детство в военные годы было безрадостным. Мамина младшая сестра Люба, приходившаяся Люде тётей, вспоминала эпизоды, типичные для того времени.

– Однажды мать отправила меня в лес за хворостом, чтобы печь истопить, – рассказывала тётушка. – Страшно было идти одной, но отказываться не смела.

– Раз кустик, два, три … – Маленькая Люба, как Золушка из сказки, собрала вязанку хворосту и уже хотела уходить, как вдруг услышала за спиной шаги …

– Стой, маленькая воришка, – прохрипел кто-то.

Люба изо всех сил бросилась бежать. От страха подкашивались ноги, но она не оставила ветки – печь надо было топить, иначе маленькие братья замёрзнут и снова заболеют. Мужик в тулупе гнался за ней чуть ли не до самого дома, но, видно, устал и вернулся в лес. Люба, едва переводя дыхание и дрожа от страха, прибежала домой и спряталась за отцовскую спину.

– Господи, ты что такая бледная и запыхавшаяся? – перепугался отец. – Ай, гнался за тобой кто?

– Дядька какой-то, – едва отдышавшись, ответила она.

Как оказалось, это был лесник. По тем временам даже веточку нельзя было вынести из леса, не то, что охапку! С тех пор Любу одну за хворостом не отпускали. Приходилось обходить запреты, чтобы хоть как-то согреть малых ребят.

Ещё один случай из жизни семьи Зуйковых потряс Люду не меньше. Дедушка Миша (отец по материнской линии) заведовал сапожной мастерской. А как известно, зависть жила во все времена.

– Чтобы навредить ему, кто-то украл кусок кожи, – рассказывала мама. – А тут ревизия! Отца посадили, тогда нам несладко пришлось. Мы навещали его в тюрьме, – загрустила она, когда речь зашла о свиданиях. – Я помню, как протягивала к нему свою тоненькую ручку, а он через решётку – монетки.

Бабушка Наташа была женщиной стойкой. Вынесла все тяготы, наверное, потому что замуж вышла поздно. Тридцать два было, когда Михаил предложил руку и сердце Калужской красавице. Высокого роста, статная, с густыми длинными волнистыми волосами, она была видной невестой. Бабушка долго ждала своего суженого – слишком разборчивой оказалась: дедушка был тридцать девятым женихом, на которого соизволила обратить внимание.

– Что Наталья в нём нашла? – удивлялись деревенские.

– Наш отец был на голову ниже, не особо приметным, да к тому же в мужьях успел побывать!!! – вспоминала тётушка Люба. – С первой женой прожил всего полгода – разгульной оказалась. Однажды соседи признались: «Михаил Степанович, Вы – на работу, а она – пьянки-гулянки устраивает. Не переживайте, мы такую невесту для вас найдём! Есть одна на примете. Только чересчур гордая!». Михаил, не раздумывая, заслал сватов. Мало, кто надеялся на то, что городская примет руку и сердце деревенского парня. А Наталья возьми и согласись! То ли в душу запал ей жених, то ли время пришло замуж выходить?! Для нас это осталось загадкой. Но женой наша мать была верной. Да и нам, дочерям, всегда советовала: «Мужу выше колена не показывай и про всё не рассказывай!». Не давала дружить нам с ребятами. Росли в строгости, – в голосе тёти Любы прозвучали непонятные нотки: гордости или сожаления.

– Посмотришь на нынешних, – сокрушаясь, продолжала она, – ни стыда, ни совести – слишком много позволяется парням. Куда гордость девичья подевалась? Жить с женихом до замужества – считалось неприличным, а в деревне – особенно.

П

ричина столь позднего замужества бабушки Наташи – традиции. В многодетной семье рано умерли родители, и на плечи самой старшей дочери легли все заботы. Она была вместо отца и матери. Сначала женила всех братьев, выдала замуж сестёр. Тогда и о своих делах сердечных задумалась.