И. П. Павлов – первый нобелевский лауреат России. Том 2. Павлов без ретуши

Берясь за перо (вы знаете какое, моя Единственная читательница), Редакция «Попался», то чешет себя за ухом, то посвистывает на хорошо известном вам инструменте (перед своим отъездом я подарила всем своим друзьям вставочки со свистком). Короче, всячески обнаруживаешь недоумение. Шутовщина или дело; враль или правда; фразы или серьезное слово – вот вопрос, который гнетет начинающую редакцию «Попался». Она решает вопрос вот уже пять минут. Столько пропето, исполнено арий на свистульке, а ответа все нет, как нет… Так как же?.. Опять арии…

Ура! Победа!..

Дело ясно, неверно поставлен вопрос. Это все равно, что спросить: жаркого или горячего? Очевидно, настоящий обед состоит из того и другого. «Попался», как газета, как отражение жизни, будет тем, что есть сама жизнь: серьезная дума, смех, радость, горе, отдых и т. д. Смех придет, когда ему вздумается, а наперед говорить о нем нечего: он – причудливое дитя минуты. Серьезное дело допускает, даже требует всяческих предисловий.

Вы, моя дорогая Читательница, – молодость. «Попался» рассчитывает воспользоваться этим обстоятельством. В переписке с вами, то напрягая память, то смотря на вас, он проведет перед своей мыслью свои молодые годы и сделает это недаром. Припомнит прошлое для того, чтобы снова не позабывать самому и, может быть, для того, чтобы научить других забывать о нем. Он жил уже порядочно, понимал, может быть, больше, чем следует, в себе и в других и пришел к следующему неискоренимому убеждению: только молодости принадлежат истинные чувства и истинный вкус к жизни, только в ней человек всего более походит на человека, вся остальная жизнь есть какое-то систематическое, безобразное, возмутительное изувечение человеческой природы. Человека как будто окармливают каким-то ядом и, потерявши сознание, он начинает все делать наперекор его истинным потребностям, его истинному счастью.

В молодые годы человек живет жизнью мысли: он хочет все знать, надо всем останавливается. Усиленно читает, спорит, пишет, он ищет бури и ненастья мысли, но и трепещет временами от радости познания решения отгадки, и главное, он чувствует, что это и есть суть жизни, что не будь этого, не стоит и жить.

В молодые годы человек любит той живой и широкой любовью, какой любили христы и другие, той любовью, которая не понимает, как можно наслаждаться, когда около тебя страдают, которая только тогда наполняет душу пьяным восторгом, когда вольная жизнь увлекает вперед в те золотые времена, когда все – правда. И этих минут не стоят те мелочные радости вместе со всей остальной жизнью.

В молодые годы человек понимает жажду дела, ее резкие мучения, но и незаменимые радости борьбы с собою, с другими, успехов, но и бед и т. д.

Не жизнь ли это? И что потом?

Или скушное, с пониманием, ничего не выражающим поникшим лицом, шагание по жизненной тропе вроде того, как ходят часовые около безопасных постов. Или какое-то отчаянное бросание из стороны в сторону, или лучше ворочание в безвыходном кругу: вино, карты, волокитство, театр и т. д. в том или другом порядке. И т. д. и т. д.

Иногда у этого люда, как часто встречается у настоящих сумасшедших, наступают светлые промежутки, как бы спадает повязка с глаз.

Вспоминается рай молодости: чувствуется какая-то роковая ошибка жизни, и тогда начинают течь настоящие живые человеческие слезы.

Мне жаль, горьки эти слезы – и давно уже я ношусь с задачей объяснить, по крайней мере воспроизвесть этот несчастный процесс изменения человека. Очевидно, тут дело сложное. Участвуют массы деятелей, часть, наверное, подлежит уяснению, но для этого я должен живо представить мое прошлое. И это нелегко, нужна помощь. Этой помощи прошу я от вас.

Пишите – и больше, пишите все, что думаете, что хочется, не удается и т. д. Я отвык писать. Пишется трудно, вяло, я тащу из себя фразы. Однако поддерживает надежда на еженедельные упражнения. С пером у меня в прошлом связаны хорошие воспоминания, и я рассчитываю на старого приятеля.

Хроника

Крупное событие истекшей недели, конечно, получение вашей карточки. Вы легко представляете, что я не обошелся без легкого истязания Сережи, а он – без обычных для него ответов по моей шее, спине и т. д. Карточка кому нравится, а кому нет, как это водится всегда. Остальное все, как было.

Саре Васильевне, Единственной Читательнице, пожелания всяческого добра от единственного редактора и издателя.

Ив. Павлова.

Позвольте и мне, многоуважаемая Сара Васильевна, засвидетельствовать Вам свое глубокое почтение и уважение.

Н. Терский.

4 июля № 2

«Попался»

Еженедельное издание случайного происхождения и т. д.

Согласно вышесказанному в № I обещанию,

Редакция начинает теперь в серьезном отделе издания помещение исследования —

Критический период в жизни Разумного человека

Мне хотелось бы уже с самого начала внушить вам, моя единственная Читательница, что в предлагаемом предмете заинтересованы лично и вы. Вы переживаете этот период и ни вы сами, ни я, никто другой не может сказать, что унесете вы из него в вашу последующую жизнь. Не говорите сильных слов, не давайте клятв и обетов. Нас окружающая жизнь – не открытый враг, не открытая опасность. Она тонкий, хитрый, сложный процесс. Она – атмосфера из газа без вкуса, запаха и цвета, но газа могучего, который незаметно забирается в вас и потихоньку изменяет вас сообразно своей ядовитой натуре. Медленно, незаметно, шаг за шагом она изменит ваши теперешние мысли, чувства, вкусы – и вы, тогда другая, не поймете их, отвернетесь от них.

Я уверен: если бы человеку, уже переделанному жизнью, заведшему известный строй, возвратить на минуту способность думать и чувствовать так, как он думал и чувствовал в молодости, он заболел бы, умер бы, убил бы себя от презрения к себе. Но этого, к счастью или к несчастью людей, не бывает. Изменяется не только тело человека, изменяется и идеал его. Оба друг друга стоят, но последний снисходительней к первому.

Если это так, то очевиден расчет узнать эту опасность раньше, чтобы в свое время не попасть к ней в лапы.

Но минуема ли эта опасность жизненной переделки? О, конечно, это доказывают и отдельные примеры людей, счастливо вышедших из нашего периода, на это говорит и простое соображение. Не странно ли положить, что по закону природы человеку из всей его довольно длинной жизни суждено прожить по-человечески каких-нибудь 5—10 лет.

Итак, надо знать этот период и его опасности тем, кто переживает или будет переживать его. Но пожелают его узнать поближе и те, кто уже вышел из него, сплошь отрекшись от него, как от заблуждения молодости. В их новом периоде, в их положении измененных людей, долго еще беспокоят их тайны сомнения и неопределенные упреки. Что это такое, не раз спрашивают они. И узнав лучше, что их теперешняя [жизнь] далеко незаконна, результат ошибок, иногда захотят исправить эти невольные ошибки, возвратить, что еще не утрачено навсегда.

Разбираемый процесс очевидно так серьезен и всеобщ! И, однако (это поражало меня всегда), почти нет, лучше сказать, совсем нет ни одной попытки представить его в форме романа, драмы и т. д. или серьезного исследования. По крайней мере я, давно следя за этим предметом, не встретил ни разу чего-нибудь заслуживающего внимания. Таким образом, приходится, можно сказать, открывать предмет.

Вы понимаете, как должны быть для меня дороги всякие указания со стороны, какой ценный для нас материал составили бы так называемые дневники, которые так часто пишутся в молодости и потом исчезают бог знает куда.

Мой план ясен. Я должен с самого начала изобразить молодость, дать ее характеристику и затем уже представить ее медленный и плавный переход в следующий период жизни. Понятно, что в изображении молодости я себя ограничу, я возьму только ту часть молодости, которой посчастливилось вкусить от древа познания добра и зла.

Меня и вас, конечно, не раз заставляло задуматься следующее обстоятельство. Вот группа гимназистов, гимназисток, студентов: одни из них обеспокоены общими вопросами о смерти и жизни, мучаются сомнениями, выработают ли из себя нормальных людей, – и рядом с ними другие, также молодые и умные, представляют себе жизнь делом решенным: ни сомнений, ни беспокойств, всегда ясное представление определенной практической цели.

Откуда эта разница? Это, конечно, интересный вопрос, но я оставляю его в стороне. В мое описание войдут только первые, потому что только они и будут переживать «критический период», притом я возьму их готовыми, оставляя опять в стороне вопрос, как они стали тем, что есть.

Итак, о пользе молодых сторон молодой натуры. Начну я с умственной деятельности, как вещи мне самому наиболее понятной и более простой.

Молодой ум есть ум деятельный. С одной стороны (особенно в гимназиях и семинариях), куча обязательного умственного труда; с другой стороны, какая масса книг и статей осваивается с охотой. Едва ли можно сомневаться, что в молодости человек читает больше, чем какой-нибудь записной ученый, весь погруженный в книги. Я всегда жалел, что не вел счета прочитанным книгам. Эти цифры были бы назидательными для настоящего. Какая бесконечная вереница споров! Ничтожнейший повод – и начинается спор, и этот спор поднимается до высшего градуса, когда говорящие задыхаются от быстроты, с которой выбрасываются слова. Припомните письма молодости – длинные, предлинные. Не позабудьте всевозможных проб в разных родах литературы. Сколько раз незаметно пролетают часы, ночи за чтением какой-нибудь книги, за письмом, за какой-нибудь думой.

Это – ум, неуемная деятельность которого постоянно вызывает удивление, огорчение и досаду поживших. Их деятельность – живая, непосредственная. Никто не подгоняет ум, скорее есть старание со стороны сдерживать. Припомните фразы родителей, учителей и т. д.

Эта деятельность есть выражение сильной потребности, это есть жизнь в полном смысле слова. Кто не помнит постоянного неутешного горя, грызущей тоски, когда нет случая достать книги? У меня сейчас как живая перед глазами стоит сцена, как несколько нас семинаристов и гимназистов в грязную холодную осень по часу стоят перед запертой дверью общественной библиотеки, чтобы захватить первым книжку «Русского слова» со статьею Писарева.

А восторг, когда одолеешь какую-нибудь трудную задачу! Я не позабуду радости, которую испытал, понявши после возни целого вечера Ньютонов Бином. А дрожь, которая пробегает по телу, когда встретишься с человеком или книгой, в которой говорят не то, что ты считал истинным! А отчаяние, когда сила новых фактов и идей разрушает своих старых богов! Это ли не умственная деятельность?

(Продолжение в следующем номере)

Театр и музыка

(театр и музыка написаны не Иваном Петровичем)

С тех пор как вы нас покинули, всякий эстетический и поэтический элемент в нашей жизни совершенно отсутствовал. Правда, и природа все это время старалась препятствовать проявлению стремления к нашему времяпровождению, если бы оно и существовало, но несомненно, что главной причиной одолевшей в нашем кружке скуки было отсутствие чего-то или кого-то, так недавно придававшего нам жизнь, и, если не заставлявшего совершать подвиги, а их у нас, кажется, уже есть кое-какие примеры, то во всяком случае может быть, неведомо для самого себя, подвигавшего на всякие выдумки и затем для удовлетворения присущего и подогретого чувства к изящному.

Как хотите, а это верно, иначе ничем нельзя объяснить охватившей всех нас неподвижности и застоя. Знаете ли, ведь с вашего отъезда прошло чуть ли не три недели. А мы вчера только первый раз решились выйти из нашего покоя и хоть невинно разбудить наши нервы, расшевелить свои чувства. Соблазнило нас, что, наверное, соблазнило бы и вас, если бы вы были в Петербурге. В Павловск приезжала московская знаменитость – артистка Федотова

: довольно на первый раз.

Вы такая любительница театра, такая поклонница Савиной

, в роли которой и выступала Федотова, что невозможно не соблазниться. Поехали. На себе можете судить о результате.

Конечно, при этом нужно иметь в виду, что как свет отраженный никогда не будет равняться свету источника, так и любовь (хотя бы к театру) заимствованная будет слабым подобием любви оригинала.

В самом деле, мы все если не в первый раз узнали, то значительно убедились, что есть еще один род духовного наслаждения, прежде почти неведомый нам и когда-то в принципе отвергнутый.