Рассказы из Парижа

– …Тебе не нравится чёрный юмор Гари? Катенька, – это стиль, ниспровергающий, разрушительный, сильный. Почему смех Гари приобретает горький вкус? Иллюзионист счастья теряет иллюзии, поэтому этот горький вкус разочарования в человечестве…

Катя-Катёнок, расскажи-ка мне о Вертинском, которого так чтила мама Романа Кацева. Я уже знаю, что Александр Николаевич родился в 1889 году и умер в 1957, прожив четверть века в эмиграции. Но его творчество… я не понимаю, что это такое, почему такое за душу берёт?

Катерина задумалась. Вертинский – последний голос Серебряного века, певший в Советском Союзе песни знаменитых эмигрантов под собственной фамилией, избегнув таким образом цензуры. Как рассказать о нём, ведь надо слушать его песни, видеть его руки, прочувствовать его ностальгию. Как объяснить это разумному архитектору, видящему мир только в трёх измерениях?

Вдруг Катя вскочила со стула и бросилась к книжным полкам, где царил идеальный порядок. Искать ничего не надо, Катя открыла нужную папку и достала письмо, написанное рукой самого Александра Вертинского 14 марта 1936 года.

Как же оказалось это Шанхайское письмо в Париже у Кати? А началась эта история с Катиного знакомства с Лариссой Андерсен. Ларисса – «морская птица» или «чайка», так переводится с греческого это имя, которое носила очаровательная фессалийская нимфа, любившая искусство, музыку, поэзию. До сих пор сохранилась древняя греческая монета, на реверсе которой изображена прекрасная нимфа Ларисса. Удивительно то, что лицо Лариссы Андерсен, известной поэтессы восточной ветви русской эмиграции в Китае поразительно напоминнает лицо древнегреческой нимфы. Андерсен была необыкновенно красива: правильный овал лица, огромные синие глаза в веере чёрных ресниц, тёмные локоны, грациозная фигура нимфы. Естесственно, что вокруг неё создавалась атмосфера восхищения и влюблённости. Александр Вертинский, волею эмигрантской судьбы оказавшийся в Шанхае, в 1936 году писал ей:

– «Если бы Господь Бог не дал Вам Ваших печальных глаз и Вашей внешности – конечно, я бы никогда в жизни не обратил на Вас такого внимания… Важно, что Вы – печальная девочка с изумительными глазами и руками, с тонкими бёдрами и фигурой отрока – пишете такие стихи».

Но она не только стихи писала, она восхитительно танцевала, била чечётку, выделывала сложные акробатические номера на сцене, талантливо рисовала, ездила верхом, преподавала йогу. Встреча с Вертинским не стала её женской судьбой, Ларисса вышла замуж в 1955 году за элегантного француза Мориса Шеза, и после далёких путешествий они «бросили якорь» в родовом поместье Шезов во Франции, где Ларисса продолжила писать и печатать свои стихи. Её называли «чайкой русской изящной словесности», а Евгений Евтушенко вписал имя Лариссы Андерсен в антологию отечественной поэзии XX столетия.

Она была очень требовательна к своим стихам и говорила, что написать стихи – всё равно, что составить японский букет. Больше нужно отбросить, чем оставить. В 101 год Ларисса Андерсен покинула этот мир, а письма Вертинского, которые она бережно хранила более тридцати лет, оказались у Кати и ещё никогда не были опубликованы.

– Андрюша, ты будешь первым читателем, ты первый откроешь этот шедевр, и мне не надо будет тебе рассказывать о Вертинском, о его чарующем таланте, ты всё поймешь сам.:

«…Женщина – это скрипка. И когда её берёт в руки нищий – она жалобно пиликает, а когда её берёт в руки Божественный Паоло Сарасате – она поёт и плачет!.. Я не вторгаюсь в Ваше «старое девичье» одиночество и чудачество. Я верю только в себя, свою игру, в свой смычок (подчёркнуто). И Вы запоёте! Вы будете петь и плакать, мой гордый ангел! Вы будете звучать, как Божественный Страдивариус, на котором до сих пор играли калеки.

Я не отвечаю за прошлое, но отвечаю за будущее. И если у Вас хватит мужества отказаться от приличной и скучной лжи себе самой, от давно никому не нужного траура по никогда не сбывшемуся счастью, то я к Вашим услугам – душой, сердцем и Всем (подчёркнуто двойной чертой).

Александр Вертинский»[1 - Письмо А. Вертинского из архива Лариссы Андерсен печатается впервые.]

Andrе, прочитав письмо Вертинского, просто оцепенел:

«Какой вулкан чувств и лава любви, – подумал он, – вот голос настоящего мужчины, уверенного в себе. А я… идиот вульгарный, рассказывал Кате о монастырях, цыганах, гетто… и думал, что привожу её в восторг. Никогда не сделал ей ни одного комплимента, не сказал тех пронзительны слов, которые нормальные мужчины говорят красивым женщина. Вроде бы я и не душевный импотент, наверное, просто эгоист… родной матери ремонт квартиры не сделал».

Вдруг прожитые годы показались ему предисловием. Предисловием дивной книги с девственно-чистыми страницами, к которым он не осмелился ещё прикоснуться настоящей жизнью, мечтая о чём-то главном, которое вот-вот произойдёт, открыв ему ускользающий смысл, и только тогда он сможет без помарок и ошибок заполнить чистые листы своей прекрасной жизни.

Andrе, чтобы успокоиться, решил последовать Катиному совету и внимательно перечитать Гари «Жизнь и смерть Эмиля Ажара». Удивительно, как по-новому он стал воспринимать каждое слово, адресованное, казалось, лично ему. «Это было для меня новым рождением. Я начинал сначала. Всё было подарено мне ещё раз. У меня была такая иллюзия, что я сам творю себя заново».

Andrе замер, прислушиваясь к неясному внутреннему голосу, а потом лихорадочно стал рыскать по «планете NET», вспомнив слова учителя лицея, что «Пушкин тебе не поможет», «не надейся на Пушкина», но в данный момент он только на него и надеялся. Найдя вскоре письмо Александра Пушкина к Анне Керн от 28 августа 1825 года, прочитал: «…если Вы придете, я обещаю Вам быть любезным до чрезвычайности – в понедельник я буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен, в четверг игрив, в пятницу, субботу и воскресенье буду чем Вам угодно, и всю неделю – у Ваших ног…»

«Вот письмо, мечта любой женщины, – подумал Andrе, – я напишу Кате, я напишу ей такое, что Вертинский будет завидовать…» Беда была в том, что самые первые слова не приходили к нему. Он чувствовал, что стоит только «родить» первую фразу, как потом всё будет легко, всё придет само собой и ляжет к Катиным ногам. От нетерпения он выскочил на воздух, к звёздам и облегчённо вздохнул. Сколько вздохов знает наша Вселенная? Стоя под звёздами, Andrе ощущал это дыхание многих, дыхание своих предков, дыхание Вечности.

Завтра, подумал, успокоившись Andrе, завтра я напишу тебе чистые мысли и нежнейшие чудеса.

Но завтра ему пришлось написать совсем другое.

* * *

Катя сидела перед экраном компьютера и плакала.

– Не может быть, – повторяла она, – не может быть. Перечитала ещё раз коротенькую записку Андрея:

«У меня такое ощущение пустоты, которую мир уже не восполнит. Умерла мама. Похороны в субботу, приезжай. Тебя встретит на привокзальной площади Кристина, которая схлопотала у мамы по хозяйству. Пожалуй приезжай».

В этот раз Катюшу не рассмешили милые ошибки Андрея, просто ей хотелось понять последнюю фразу, это могло быть «пожалей и презжай», или «пожалуйста, приезжай». Впрочем, это не имело уже никакого значения. Катенька плакала, но легче не становилось. Ей было жаль всех, в том числе и себя. Ещё вчера жизнь казалась непрерывной линией счастья, и ей доставляло радость перечитывать Андрюшины строки: «каждый вечер, глядя на звездное небо, я собираю букеты звёзд для тебя, так хочется, чтобы мы вместе забрались в это звёздное гнездо».

Всё кончено. Как неожиданно для себя она втянулась в эту интересную увлекательную переписку. Окрылённая предстоящей встречей, она была так счастлива, что это бросалось в глаза всем. Но сегодняшний вечер был полон горьких раздумий – что делать? Поехать на похороны и увидеть горестный холод его глаз… Не поехать – это предательство…

Выйдя из вагона TGV в Ницце, Катюша захлебнулась солнцем. После вчерашней парижской пасмурности лазурное жаркое небо Средиземноморья ослепило её.

– Вот, наконец-то, я и попала в город юности Ромена Гари, где он впервые встретился с морем и навсегда слился с ним. «О, лазурное царство! О царство лазури, света, молодости и счастья» – пронеслись в Катиной голове тургеневские строки. Она подумала, что такой лазурный цвет бывает только от ожидания. Ожидания чего?

Этого она не знала.

Торопясь на привокзальную площадь, Катя мельком взглянула в зеркало витрины, где немолодая женщина в лёгкой задорной юбочке пыталась что-то строить из себя, но материалы были уже не те. Катюша, увидев своё отражение, ужаснулась: даже солнечные лучи запутались в её растрёпанных пышных волосах, которые так тщательно уложила перед поездкой. Безжалостно собрав золотой сноп волос, заплела их в тугую толстую косу, потом сняла траурный тёмный пиджак, освободив кружевную волну белой блузки.

Как грустно, подумала она, приехать в Ниццу, где свежее солнце и лазурная жара неба и… Она даже не хотела думать, что будет потом, боясь растерять своё последнее мужество.

Сколько необыкновенных случайностей должны были назначить друг другу свидание, чтобы Катя и Андрей встретились…

Кристина открыла дверь своим ключом, и Катя оказалась в квартире, где было всё массивно и долговечно. Воздух казался сырым от слёз. Было много людей, женщины плакали.

– Катья, – с французским акцентом еле слышно вымолвил её имя Андрей.

Катя вздрогнула, и у неё тут же вылетели из головы заранее приготовленные слова сочувствия. Под тяжестью горя плечи Андрея были опущены.

Он изменился до неузнаваемости, даже стал ниже ростом, и нитка седины появилась в волосах, моментально отметила Катя. Но главное – ей хотелось увидеть его глаза. Душераздирающий взгляд мягких, доброжелательных глаз Andrе вызвал взволнованный отклик у Катюши. Она решительно шагнула ему навстречу, обняла и, прижав к себе, прошептала:

– Андрюша, Андрей…

И ей было уже совершенно всё равно, что подумают о ней собравшиеся здесь родственники.

– Что за сиянье в нашем доме? Как зовут? – услышала Катя властный голос с тулузским акцентом.

Andrе, смутившись, представил Кате тётушку Розали, о доброте и оригинальности которой она уже знала. Розали раньше работала психологом, а сейчас полностью посвятила себя внукам.

Тётушка, щедро распахнув свои объятия, с восхищением притянула Катю к себе и расцеловала в обе щеки.

– Изверг, ласково обратилась она к племяннику, – почему раньше не представил? Мать как бы обрадовалась этой солнечной девочке… Сейчас же пойди в ванную комнату и начисти лицо. А то у тебя вид лимонный.

Розали, энергично взяв Катюшину руку, увлекла её на кухню, где в прозрачных вазах страдали туго набитые букеты цветов, лежали всевозможные пакеты с едой и фруктами.

– Я что-то в негромком голосе сегодня, – расстроенно сказала тётушка, – не возражаешь, если я буду звать тебя Катрин? Мне кажется, ты единственная в этом доме, на кого я могу положиться. Считай, что я тебя очень попросила, – и Розали бросила Кате передник, – выложи всё это на тарелки, а я убегаю за… потом поймёшь. На Кристину не надейся, она с утра уже мозги сломала, Andrе… у него сегодня делается такая тоска…

От тётушкиной манеры говорить Катюша боялась умереть со смеху, ей казалось, что Розали приехала не из Тулузы, а из Одессы.

Надев передник, Катя прочитала по-английски:

Стратфорд.

Музей.

«Счастья целиком без примеси страданий не бывает».

Уильям Шекспир