Запретные воспоминания

– И кому из моих сотрудников могло прийти в голову задушить старушку, – чуть нервно, но иронически уточнил Петранцов. – Сразу скажу, что пациентка была болтливая, но совершенно беззлобная. Недовольства существующими порядками не выражала, особого внимания к себе не требовала, персонал жалобами не изводила, лечением была вполне удовлетворена. Вот ни у кого из сотрудников отделения не имелось ни малейших причин желать ей смерти. Да не просто желать, а еще и в прямом смысле слова приложить к этому руки.

– А, кстати, – Радецкий вскинул голову, как норовистый конь, решивший выяснить отношения с чужаком, – это же основной вопрос на самом деле. Кому нужно лишать жизни старую больную женщину, да еще в больнице? Может, ее наследники ждут какого-то огромного состояния?

– Разумеется, мы изучим ее семейные связи и проработаем все версии, – сухо сказал Зимин. – Однако, как вы верно заметили, в нынешние времена в больницу трудно проникнуть посторонним, да еще так, чтобы их никто не видел. Странно, что преступник даже не пытался имитировать естественную смерть. Если бы пожилая женщина, лежащая в кардиохирургическом отделении, просто умерла во сне, вряд ли это кого-нибудь удивило бы. Ему стоило всего лишь убрать подушку обратно ей под голову, и криминальный характер смерти был бы неочевиден.

– Недолго, – Радецкий пожал плечами. – Я, конечно, не патологоанатом, но моих знаний хватает для того, чтобы предположить, что именно судмедэксперты увидят на вскрытии. Во-первых, волокна ткани в дыхательных путях. Наволочки у нас не самой тонкой выделки, так что волокна будут довольно грубыми. Плюс венозное полнокровие внутренних органов, переполнение кровью правой половины сердца, пересыщенная углекислым газом, а оттого очень темная кровь в крупных сосудах. Плюс пятна Тардье – мелкие точечные кровоизлияния под наружными оболочками сердца и легких, поскольку при обтурационной асфиксии, впрочем как и при любой другой, повышается проницаемость капилляров. Оба моих коллеги при первичном осмотре тела установили наличие характерных синяков на губах.

– У нее на щеках виден отпечаток от подушки, – с некоторым усилием сказал Петранцов. – И еще, я, конечно, смотрел не очень внимательно, но нос и губы как будто вмяты и более бледные, чем остальное лицо. Так что Владимир Николаевич прав – хоть убирай подушку, хоть оставляй, а для профессионала очевидно, что Нежинская умерла насильственной смертью. И даже если на стадии обнаружения трупа это как-то удалось бы скрыть, убедить медсестер, что смерть естественная, то при вскрытии все равно выяснилось бы, что это не так.

– Но, скажем, если бы убийцей были вы, вы бы попытались хотя бы на время оттянуть выяснение этого плачевного факта? – спросил следователь, внимательно глядя на Петранцова.

Тот побледнел.

– Я не могу быть убийцей, – сказал он с некоторым усилием. – Я привык людей спасать, а не лишать жизни, да еще так варварски – перекрывая доступ кислорода. Да и незачем мне это совсем. Эта пациентка не моя, я ее не вел и ни разу с ней даже не разговаривал.

– Но вы сказали, что она была крайне общительной. Из чего вы сделали такой вывод, если с ней не разговаривали?

Радецкий с интересом смотрел на своего заведующего отделением. Логическая нестыковка была налицо, и ему стало интересно, как Максим Сергеевич из нее выкрутится. Того, впрочем, никак не взволновал вопрос, он просто слегка пожал плечами.

– Я в курсе всего, что происходит в моем отделении. Нежинская поступила в отделение в ночь с субботы на воскресенье, мы быстро стабилизировали ее состояние, об операции речь уже не шла, так что она почти сразу смогла вставать с постели. Я дежурил в воскресенье, поэтому видел, как она активно общалась с медсестрами на посту. И в остальные дни я тоже обращал внимание на то, что она находила любые свободные уши, чтобы пообщаться. К счастью, это был не я, да и не мог быть я, потому что мой перечень служебных обязанностей довольно широк, знаете ли.

– А вы можете сказать, с кем Нежинская общалась больше всего? Я не поверю, что все люди без исключения одинаково настроены на то, чтобы тратить свое время на болтовню с надоедливой старухой. Кто был готов вести с ней обстоятельные разговоры больше других?

Надо было отдать следователю должное, он был очень профессионален и умел вычленять главное. Радецкий ценил умных и профессиональных людей, поэтому Зимин вызывал у него симпатию.

– Из сестер, пожалуй, с Юлей Кондратьевой, – сказал Петранцов, подумав. – Она как раз дежурила в воскресенье, и я видел, что Нежинская довольно долго на посту сидела и что-то рассказывала.

– Вы не слышали, что именно?

– Нет, не слышал.

– Что ж, тогда об этом мы спросим саму Кондратьеву, – кивнул Зимин. – Вы сказали, из сестер, а был еще кто-то из постоянных собеседников?

– Да, пациенты всегда разговаривают друг с другом. Конечно, у Нежинской была отдельная палата, но я во время обхода несколько раз заставал ее у моей пациентки Ольги Аркадьевны Гореловой. Она восстанавливается после операции по стентированию, лежит в палате номер восемь.

– Ясно, значит, с ней мы тоже поговорим.

– Боюсь, сегодня вам придется ограничиться одной Гореловой. С Юлей вы побеседовать не сможете.

– Почему?

– Дело в том, что она не вышла на работу. Вчера вечером не явилась на ночное дежурство и с утра тоже не давала о себе знать.

– Вот как. – Сейчас следователь был похож на большую сторожевую собаку, которая навострила уши, услышав что-то подозрительное.

Впрочем, подозрительное действительно было – в отделении убивают старушку, а наиболее часто контактировавшая с ней медсестра пропадает в неизвестном направлении. Такое совпадение Радецкому тоже категорически не нравилось.

– Ладно, видимо, придется поинтересоваться, куда затерялась эта ваша пропажа, – сказал Зимин. – Что еще вы оба можете мне рассказать?

– Я – ничего, – Радецкий пожал плечами. – Я имею привычку каждое утро выборочно обходить отделения, но в кардиохирургии сегодня не был.

– Я тоже рассказал все, что знаю, – кивнул Петранцов. – Понятия не имею, за что могли убить эту пациентку. Женщина была интеллигентная, тихая и вежливая. Убежден, что ни у кого из персонала не было ни малейшей причины плохо к ней относиться.

– И тем не менее она мертва, – мягко сказал Зимин. – И вы же оба уверяете меня, что шансов на то, что сюда проник посторонний, практически нет.

– Я не страус, чтобы прятать голову в песок при виде возможных неприятностей, – жестко сказал Радецкий. – Посторонним попасть в больницу сейчас крайне затруднительно, да и обстоятельства говорят в пользу того, что это сделал кто-то свой. Но вы же проверите все возможные вероятности, уважаемый Михаил Евгеньевич?

– Несомненно.

– Тогда, если у вас больше нет вопросов, мы с Максимом Сергеевичем вернемся к своим прямым обязанностям. Ему еще отделение успокаивать. Персонал на ушах стоит, и больные волнуются, что, с учетом специфики отделения, совсем не на пользу.

Дверь кабинета отворилась, и в него заглянула Светлана Балуева, лечащий врач убитой старушки, по всей видимости освободившаяся с утренней операции.

– Проходите, Светлана Георгиевна, – разрешил Радецкий.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич, – поздоровалась та, входя и закрывая дверь. – Максим Сергеевич, извините, что без вызова, но что за ужасы мне тут рассказывают? Я выхожу из операционной и слышу, что Нежинскую задушили. Это же бред какой-то.

– Это не бред, это явь, – сообщил ей Радецкий. – Вот, познакомьтесь, следователь, который будет вести это дело. Думаю, он захочет с вами поговорить, а я пока, с вашего позволения, откланяюсь. Максим Сергеевич, я очень вас прошу, наведите порядок в отделении, пока мы еще пару трупов не получили.

Восприняв молчаливый кивок Зимина за разрешение уйти, он вышел из кабинета и задумчиво остановился на пороге. До селектора с департаментом здравоохранения оставалось полчаса. По-хорошему их нужно было потратить на то, чтобы предупредить начальство о случившемся в больнице ЧП и визите полиции. Не докладывать же об этом во всеуслышанье, право слово.

Оглянувшись на дверь, за которой Зимин остался разговаривать с Балуевой, он принял решение потратить эти полчаса иначе и быстрым шагом направился к палате номер восемь. В ней было четыре кровати и все, разумеется, заняты, однако Горелову он вычислил сразу, лишь бросив беглый взгляд на происходящее в палате. Три женщины, собравшись в кучку, о чем-то шептались, четвертая лежала ничком и горько плакала. Радецкий пододвинул стул и сел рядом.

– Ольга Аркадьевна, вам нельзя так расстраиваться, – мягко сказал он. – Надо успокоиться. Слышите? Я сейчас попрошу медсестру сделать вам укол.

Плачущая пожилая женщина открыла глаза и посмотрела на него.

– Вы кто? – спросила она с испугом. – Я вас не знаю.

Он почти физически считывал ее страх, практически панику. Интересно, она услышала о том, что ее приятельницу убили и так сильно испугалась? Почему?

– Я главный врач, – сказал он еще мягче. – Меня зовут Владимир Николаевич. Пожалуйста, не бойтесь меня, я не причиню вам вреда. Наоборот, мне важно, чтобы с вами и вашим здоровьем все было в порядке.

– Как же может быть что-то в порядке, когда Ираиду Сергеевну убили, – судорожно вздохнув, сказала Горелова. – Такая милая приятная женщина, мы так с ней сдружились. Она, конечно, казалась немного фантазеркой, но так увлекательно рассказывала, что я прямо заслушивалась.

– Почему фантазеркой? – Радецкий и сам не знал, почему пришел в эту палату и задает вопросы.

Это было делом полиции и следователя, но какая-то сжатая пружина внутри не давала ему просто повернуться и уйти к своим ежедневным делам, которых, судя по бесконечно вибрирующему в кармане телефону, с каждой минутой становилось все больше.

– Мы с ней познакомились в воскресенье. Она к вечеру стала чувствовать себя лучше, вышла из палаты, чтобы с кем-нибудь перекинуться словом. Девочки, – она кивнула в сторону остальных трех соседок, которые прекратили шептаться и с интересом взирали на Радецкого, – ушли в холл смотреть телевизор, а я осталась. Я не люблю телевизор, мне кажется глупым все, что там показывают, – голос ее стал чуть извиняющимся, – и Ираида Сергеевна заглянула ко мне и стала рассказывать про свою жизнь. И знаете, она так это делала, словно пересказывала какой-то роман.

– Роман?

– Ну да. У меня было ощущение, что в обычной простой жизни так не бывает. К примеру, у меня не так, и у всех моих знакомых тоже.

– Так – это как?

– Она рассказывала какие-то невероятные истории о своем муже. Знаете, в советское время он у нее был каким-то крупным начальником, в обкоме партии работал, а потом после перестройки тоже не пропал, сначала был заместителем губернатора, а потом создал довольно крупную фирму, много зарабатывал, пока не умер скоропостижно, от инфаркта. Вот у вас много есть знакомых, которые работают заместителем губернатора?