Отражение. Литературные эссе

Спустя полвека англичане освежили экранизацию: в 1999 году "Идеального мужа" снял режиссёр Оливер Паркер, он же – сценарист. Тот же каскад роскошных декораций и костюмов, блестящий подбор актеров, но, разумеется, снято и смонтировано острее, динамичнее, в духе новых кинематографических веяний.

В этом же духе подсыпано и пикантности. Если в версии 1947 года лорд Горинг острит и пикируется с дворецким, подбирая бутоньерку, то в версии 1999 года дворецкий, деликатно отвернувшись, пережидает, когда из постели господина выскользнет некая безымянная дама-тень, а уж потом, подавая кофе в постель, поддерживает его остроты.

С преувеличенным пафосом Артура играет Руперт Эверетт, безусловно интересный актер, но в данном случае он, что называется, тянет одеяло на себя и становится всех главнее. Миссис Чивли в исполнении Джулианны Мур выглядит совсем неплохо, но ровно до той поры, как мы начнем ее сравнивать с Людмилой Гурченко.

Российская экранизация была между этими двумя английскими: в 1980 году на киностудии "Мосфильм" "Идеального мужа" снял режиссер Виктор Георгиев, он же подработал сценарий. Оператор – Фёдор Добронравов, художник по костюмам – Ганна Ганевская. Композитора Эдисона Денисова надо отметить особо: музыка в этом фильме великолепная, она не фоном служит, как в тех экранизациях, о которых я уже упомянула, а действующим субъектом! Ну, еще бы, сам Денисов, культовая фигура современной музыки!..

Советский фильм сделан превосходно. Сохранив для зрителя все преимущества круто скомпонованного сюжета, блестящих декораций, изысканных костюмов, остроту диалогов и афористичность высказываний, наша команда обнажила и вывела на новую высоту истинную подоплеку всей интриги. В российской экранизации шантаж – не просто инструмент подлой интриганки, а суть существования высшего общества, всей политической элиты. Здесь отчаянный возглас лорда Горинга: "Ну, не можете не воровать!" – звучит как-то …не персонифицировано! Он адресован не одной Лоре Чивли. Как и орудие современных дельцов – шантаж.

Вообще-то сначала надо отметить, что для нас пьеса Уайльда звучит актуально еще и потому, что вернулись в российскую реальность и на деловую арену такие понятия как коммерция, биржевые спекуляции, инвестиции, инсайдерская информация, коррупция…ну и далее по списку. Страна нерушимых традиций – Великобритания веками существует в этих реалиях, они для нее столь же привычны, как монархия и королева, парламент, лорды и баронеты…

Ну, разумеется, некоторые подвижки есть: если сам Оскар был под судом из-за своей нетрадиционной ориентации, то нынче член правительства публично позиционирует себя в этой ипостаси, горделиво обозначая тем самым свою …продвинутость. Сто лет назад общество Великобритании еще боролось за права женщин, чем гордится леди Чилтерн, а нынче женщины легко взбираются на пост премьер-министра! Есть, есть подвижки…Вот и мода переменилась… Но сохраняются основные традиционные ценности, а в противовес им – жульничества и преступления.

В нашей стране в 1980-ые годы главенствовал иной порядок, про биржевые спекуляции мы не слыхивали, но разъяснялось все в фильме очень просто. Миссис Чивли и Лорд Горинг в диалогах с Робертом, правительственным чиновником, совершившим в молодости должностное преступление, давали нам понять, как всё произошло. При этом ни подлая интриганка, ни верный друг своего отношения к главному герою не меняли: она утверждает, что с Робертом Чилтерном они одного поля ягодки, и Артур остается верен другу, хотя и не одобряет его проступка. Да, нехорошо, но лучше бы все рассказать жене, иначе какое же доверие может быть в семье! Словно только в этом и всё неудобство!

Во исправление ситуации интриговать и шантажировать тут будут все. Роберт начнет искать зацепку для атаки в прошлом Лоры Чивли. Артур будет ее шантажировать нечаянно найденной брошкой: вызову полицию и объявлю тебя воровкой! Сама Лора пришла к нему тоже шантажировать: женись на мне, и я отдам роковое письмо, угрожающее твоему другу! Когда у нее сорвется крупная афера, она станет шантажировать по мелкой, отослав выкраденную записку с намеком на грехопадение жены Роберту.

Длинная цепь интриг и шантажа выглядит, как способ существования, неважно уже, кто тут изначально подл, а кто – благороден, важно лишь одно – кто в конечном итоге наверху, а кто – проиграл. Хотя и поражение лишь временное обстоятельство! Обмен репликами в финале фильма между Робертом Чилтерном и Лорой Чивли как раз об этом: «Сегодня – ты, а завтра – я, ловите миг удачи!..»

Советская экранизация выглядит до неправдоподобия злободневной, из реплики миссис Чивли, что она отнесет разоблачительное письмо в редакцию и газетчики навсегда втопчут карьериста в грязь, режиссер Георгиев вывел целую философию главенствующей роли Четвертой власти. Словно проницательно предвидел небывало возросшую к нашим дням роль СМИ! Все перипетии сюжета идут под фотосъемку: бдит светская хроника, работают репортеры в парламенте, на променаде, в общественном парке… Всюду сверкают вспышки фотокамер! Блистательный карьерист Роберт Чилтерн под камеру произносит свою первую речь – о величии Великобритании, под вспышки снова поднимается по ступеням власти, удачно вывернувшись на этот раз из-под шантажистки.

Особо хочу подчеркнуть, что наш сценарист ничего не преувеличил, даже те подсокращенные проповеди, что произносит лорд Горинг, свидетельствуют о главном: бороться надо с трудностями, не зацикливаться на том, что есть зло и что – добро, не существует в мире ничего идеального. Вот главный циничный пафос пьесы Уайльда, и касается он не только идеализации мужа или жены, но и вообще всех сфер бытия, общественной, политической или любой другой.

Восхитительно, что советская экранизация сумела этот пафос выявить и донести ярче и выразительнее всех прочих. Надо отдать дань и нашим легендарным артистам, которые играют гротескно, но не переходя в карикатурность, органично, словно родились на вершине британского Олимпа, легко, изящно и в полной ансамблевой гармонии. Здесь нет первых и вторых величин, Леночка Коренева нисколько не уступает Людмиле Гурченко, а Эдуард Марцевич в какой-то момент кажется убедительнее и симпатичнее великого Юрия Яковлева. Даже злого гения всей интриги барона Арнхейма создатели фильма сумели представить портретом в картинной галерее Чилтерна! – Только что не заговорил и не произнес напутственные слова карьеристу, которого он на старте карьеры сумел соблазнить, и всем нам…

Ну, что ж, пусть эти слова скажет наш гениальный Антон Павлович, с искренним презрением взирающий на британскую свистопляску в этой ярмарке тщеславия:

"Тот, кому чужда жизнь, кто неспособен к ней, тому ничего больше не остается, как стать чиновником". Робертом Чилтерном, идеальным мужем по британской версии.

О добре и милосердии

Сочинение о добре и милосердии?

Но вот задача сформулирована сложнее: написать о добре и милосердии роман.

О том, что именно в выражении этих добродетелей и заключается предназначение человека, его высокая миссия.

Добросовестный автор (не буду сразу называть его имя!), с хорошим филологическим образованием и писательским опытом, задумывается лет этак… на двадцать, и после столь затяжных раздумий выпускает роман именно об этом, от первой и до последней строки.

О человеке, который творит добро изо дня в день, радостно и плодотворно, чуждый корысти, не заботясь о внешнем одобрении, похвалах и наградах. У него нет накопительных счетов, но есть четверо детей, которых он очень любит, жена – хорошая хозяйка, друг, который легко и спокойно присваивает себе заслугу во всем том хорошем, что делает Герой.

Завязка всех последующих событий – трагична, во время пикника и мужских забав в стрельбе по мишеням Герой якобы убивает этого Друга. Его приговаривают к смерти (нет никаких других версий!), но каким-то чудесным образом совершается его освобождение и побег. Далее роман распадается на две сюжетные линии.

В первой – прекрасные дети Героя научаются, не теряя достоинства, выживать в непростых условиях всеобщего к ним презрения, и постепенно преодолевая это самое отчуждение общества. Каждый из них, благодаря, мужеству и стойкости, впоследствии становится знаменитым на весь мир. Каждый в своем амплуа: певицы, журналиста, благотворительницы… Износилась только до полной потери самой себя самая самоотверженная и безоглядная в своей жертвенности девочка…

Вторая линия – злоключения собственно Героя, который в статусе беглеца должен не только существовать, но и жить по своим моральным принципам. Что у него блестяще получается. Он творит добро ежечасно, порой забывая о собственной безопасности, но вокруг него расцветает аура благодарной любви…

Следить за этим благородным семейством радостно и поучительно еще и потому, что как-то очень быстро каждый из них, как лакмусовая бумажка, выявляет в окружающих эту способность – быть добрым и милосердным. В орбиту выполнения высокой человеческой миссии втягивается всё больше людей, создается некая отрадная круговая порука потрясающе хороших, с высокими моральными качествами личностей. Тут и русская княгиня в эмиграции, и мальчик-индеец, и доктор-англосакс…

Уточним, действие происходит в Америке, на рубеже веков. Повествование подробное, со множеством говорящих деталей, интересных коллизий, но в то же время – пафосное, нравоучительное, достающее как говорится, до самых печенок! Книга увлекательная, как "Робинзон Крузо"…

Проницательный читатель наверняка уже понял, что я говорю о Торнтоне Уайлдере и его романе «День восьмой», который моментально стал бестселлером, был переведен на многие языки, награжден премиями. Название объясняется в самом романе: семь дней Господь творил этот мир, День восьмой, его наполнение и будущее человека зависит от его, человека, усилий, ему предстоит СОТВОРИТЬ СЕБЯ. Читать роман невозможно без слез и сразу хочется бежать хоть на край света и творить неустанно добро!

В тот год, когда он был переведен и издан на русском, моему старшему сыну исполнилось четырнадцать, проглотив залпом роман, я тут же подсунула его Антону: «Обязательно прочитай!»

Реакция была неожиданной для меня. Прочитал и согласился, что книга – очень интересная, но…

– Знаешь, она мне показалась чем-то похожей на «Что делать?» Чернышевского, – сказал мой оболтус, проявив завидную проницательность. – Этот твой американец очень хочет научить всех жить, вот и написал учебник. Похвально. Небось, Голливуд уже экранизировал?

Я была сильно озадачена, как же мне самой это не пришло в голову! Про себя я с ожесточенным упрямством повторила это самое: «Да, похвально! И ведь работает!»

Но при трезвом размышлении вынуждена была признать, что одних благих намерений – научить человека следовать высоким моральным принципам добра и милосердия, все же недостаточно. Князь Мышкин тоже бесконечно добр и полон к людям сочувствия, но в той реальной среде, где ему приходится бытовать, ему остается только окончательно сойти с ума. Он еще может потрясти Рогожина и Настасью Филипповну, но даже их не может наставить на путь истинный. Жизнь!.. Так же, как и Катюша Маслова – не может поверить в искренность милосердия благотворителя, потому что именно с него и началось ее падение…

Достоевский и Толстой настолько правдивы и сильны в отображении внутренних душевных движений, что они не могут подавать мораль отдельно от этой самой жизни. Вот это разложение по полочкам у них не может состояться, а вот все многообразие, сложность и спутанность устремлений и деяний выходит блестяще! И хотя Торнтон Уайлдер получил аж три Пулитцеровские премии, а графу Толстому даже в получении Нобелевки по литературе отказали, я все же считаю, что наши классики несравненно выше ученого американца. Потому что они не вырывают читателя из жизни, они находят моральный пример прямо в реальной среде, что и убедительнее, и воздействует гораздо сильнее. Мы-то, читатели, тоже ведь вынуждены действовать не в заданной условности, а в противоречивости реалий!

Герои Уайлдера живут примерно в то время, когда Толстой и Горький писали свои литературные мемуары: на сломе веков. И у того, и у другого есть «Детство», мы их со школьной скамьи помним, чуть ли не наизусть. Толстой вспоминает среди прочих близких мамину няньку Наталью Савишну, образ дивный, глубокой жизненной силы и правды. А Алексей Максимович с такой же любовью, искренностью и мастерством рисует свою бабушку, человека, источающего добро и милосердие каждым своим движением. Так вот обе эти старушки бытовали в условиях горестной и жалкой несвободы, угнетения и абсолютной бесперспективности – и невзирая ни на что просто не могли быть иными. И в это веришь! Этот лучик света, который вроде бы ниоткуда, безо всякой опоры, тем не менее, и светит, и греет!

Я позже, у Павла Басинского (наиболее полная биография писателя) читала подоплеку некоторых произведений Горького. Так вот он с изумлением вспоминает, что бабушка Алексея была пьянчужкой, совсем не благостного поведения, чуть ли не с малолетства – нищенка. Дед не считал ее ровней себе и всячески угнетал, но в ней гнездилось несокрушимое убеждение, что людей надо жалеть. Всех. Без исключения. И даже (о, святотатство!) не потому, что Богом заповедано любить ближнего своего. Она в молитвах своих Богородицу уговаривает-улещивает, пожалеть всех (поименно!), кого только видит вокруг себя, подарить им радость. И дед зло восклицает: "У, язычница, чуваша, я тебя как учил молиться!?."

Дед – грамотный, правильно верующий, но Бог у него – злой. А у бабушки – милосердный, всех жалеющий. Значит, всё от человека, это он дает своему богу направление?

"Детство" Горького произвело ошеломляющий эффект на современников.

А. Блок в письме к Сухотину в 1916 году: писал: "Прочтите "Детство" Горького – независимо от всяких его анкет, публицистических статей и прочего… Какая у него была бабушка!" Книга тоже стала бестселлером, была переведена чуть ли не на все языки и громко разошлась по миру. Между прочим, японцы этой книгой были потрясены и провозгласили "Детство" Горького – величайшим мировым достижением в литературе! Что-то бабушка Акулина сказала и японской душе…

Я позволю себе довольно большую цитату из книги Павла Басинского:

"Мифологию образа Бабушки Горький прописывал с особой тщательностью и любовью. Поэтому, как художник, именно здесь он превзошел самого себя. Ничего более нежного, поэтичного, чем этот образ, Горький не создал ни до, ни после повести «Детство». И если бы кроме этой повести он не написал ничего, мировая литература все равно бы пополнилась гениальным писателем, а этот шедевр остался бы великой не только художественной, но и психологической загадкой.

… Уже в 1895 году в «Самарской газете» он опубликовал первый набросок к будущему «Детству» – очерк «Бабушка Акулина» (изначально и повесть замышлялась под названием «Бабушка»), который с тех пор благоразумно не включал в свои сборники и собрания сочинений, как бы похоронив в прошлом живую Акулину Ивановну. Этот живой бог «умер», чтобы затем воскреснуть в мифотворческом образе «Бабушки». В очерке «Бабушка Акулина» рассказывается о нищей старухе, которая живет в сыром подвале, собирая вокруг себя городскую шваль, отходы человеческого общества, горьких пьяниц, распущенных до такой степени, что не стесняются жить за счет нищей старухи.

«Бабушка Акулина была филантропкой Задней Мокрой улицы. Она собирала милостыню, а в виде подсобного промысла иногда, при удобном случае, немножко воровала. Около нее всегда ютилось человек пятьдесят "внучат", и она всегда ухитрялась всех их напоить и накормить. "Внучатами" являлись самые отчаянные пропойцы-босяки, воры и проститутки, временно, по разным причинам, лишенные возможности заниматься своим ремеслом. Вся улица знала ее, и слава о ней выходила далеко за пределы улицы. Но все-таки, на языке босых и загнанных людей, "попасть во внучата" значило дойти до самого печального положения; поэтому бабушка Акулина как бы знаменовала собой крайнюю ступень неудобств жизни и, пользуясь большой известностью за свою филантропическую деятельность, не пользовалась любовью со стороны опекаемых ею людей».

Представляете? Ни признания, ни награды, ни любви, – никакой корысти. Ах, как больно и горько все это читать. А у бабушки Акулины веселые синие глаза радостно светятся! С ума можно сойти… А с другой стороны, если и благотворительствовать, так не олигархам же или целеустремленным людям, а именно упавшим на самое дно, безнадежно и окончательно! Кому, как не им, милосердие всего нужнее?

Когда я сравниваю "День восьмой" и два русских "Детства", я вовсе не выстраиваю иерархию и не раздаю степеней. Я ищу родство и разницу. Мир – огромен и при этом многогранно объемен. Невольно задумываюсь, например, что Добро и Милосердие – не тождественны, да и в каждом этом явлении разные люди видят вовсе не одно и то же.

Вот еще случай не из литературы – из жизни.

Уроженец Эльзаса, знаменитый философ, органист и музыковед Альберт Швейцер, в пору творческого расцвета, вдруг поступил в медицинский, выучился на врача и уехал в дебри Центральной Африки. Пол столетия лечил бедных африканцев, принимал роды, строил на свои средства больницы и сажал сады. Ему было неимоверно трудно, не хватало рук для ухода за больными, медикаментов и перевязочных материалов. Малярия, дизентерия, проказа… Как он все это преодолевал – не постичь. Что им двигало? Как в этом аду, в этом врачебном рвении он еще и писал свои философские и музыковедческие работы, играл на рояле, продумывал организацию профилактической помощи в этой глухомани? Кому родственен Швейцер, – Акулине Ивановне или Джону Эшли?.. Можно ли вообще привести все эти истории к единому знаменателю, морали, которой непременно надо следовать? Я думаю – хорошо к этому хотя бы стремиться.

«Игроки» Гоголя – гениальная незавершенка

Николай Васильевич пожаловался Прокоповичу в письме от 29 августа 1842 года (дату держим в уме!..) из Германии: "Посылаемую ныне пиесу „Игроки“ всилу собрал. Черновые листы так были уже давно и неразборчиво написаны, что дали мне работу страшную разбирать".

Какой-то внутренний позыв все-таки заставил Гоголя пьесу и собрать, и отослать в печать, и даже передать на постановку. Уже на следующий год в феврале публика увидела новую комедию в Малом театре, на сцене блистали в числе прочих Щепкин и Садовский! А в апреле того же года "Игроки" были представлены в Александринском театре – играли любимцы публики Мартынов, Самойлов, Сосницкий…

Критика к Гоголю была неравнодушна. Еще не забылось автору, как его шпыняли за "Ревизора", сколько ему потом пришлось оправдываться, устно и письменно! Досталось от критиков Николаю Васильевичу и за "Игроков": что это за пьеса без единой женской роли, с одной лишь карточной интригой, без достойной перемены декораций, в одном акте в придорожном трактире! Правда, все отметили, что публика представление смотрела до конца с неослабевающим интересом, сюжет оказался хитро закрученным – и очень остроумно разрешенным. (Сегодня все бы назвали эту комедию незаурядным детективом на остросоциальные темы!) На этом всё и кончилось. Поникший автор в собрание сочинений хоть и поместил "Игроков", но с извинительной пометкой: "незавершенная".